Время года – зима

– Садись, – гостеприимно произнесла Нина Дмитриевна.

Тома стояла возле застеленной покрывалом кровати и не решалась на нее сесть.

– Садись же, – повторила Нина Дмитриевна.

Тома аккуратно присела на самый край. Профессиональным жестом Нина Дмитриевна засучила рукава, вымыла руки и закрутила кран. Из тумбы она достала аптечку.

– Дай посмотрю, – Нина Дмитриевна наклонилась над Томой и, осматривая ранку, взяла руку девочки в свою.

– Ты у нас девушка терпеливая, я знаю.

Не успела Тома опомниться, как ранка была протерта спиртом и заклеена пластырем.

– Сейчас чай будем пить, – Нина Дмитриевна включила электрический чайник, который стоял на подоконнике за шторкой, и он загудел.

Оттуда же появились чашки и сахарница. Тома жадно изучала каждый сантиметр этой комнаты. Раздался щелчок.

– Сколько ложек? Две? Держи, – протянула чашку Нина Дмитриевна.

Тома с благодарностью приняла чашку из ее рук как нечто драгоценное. Ей так нравилось находиться здесь! Теперь Тамаре следовало бы объяснить то, что с ней произошло, вышло совершенно случайно, ей вовсе не хотелось заниматься ничем таким… Она хотела оправдаться.

– Нина Дмитриевна, – виновато начала Тома, – вы знаете, вообще я не такая, как вы могли обо мне подумать. Меня такие вещи совершенно не интересуют. Все это вышло случайно. Я даже и не знаю, как вообще это могло со мной произойти! Просто…

– Я знаю и ничего не думаю. Я знаю, что ты хорошая девочка. Чай пей, – перебила Нина Дмитриевна.

– Понимаете… – не унималась Тома.

– Понимаю, пей, а то остынет. Здесь холодно, топят еле-еле, – Нина Дмитриевна дотронулась до батареи.

Из-под стола она выдвинула табуретку, которую Тома не заметила. Она сделала глоток. Чай был сладким и вкусным, как никогда! В комнате и правда было холодно, но Тома этого не ощущала. За окном шел снег, и это делало комнату теплой и уютной.

– Нина Дмитриевна, мне очень неудобно оттого, что все это так… что вы меня знаете с такой стороны.

– Тебе не о чем переживать. Слышишь? Все нормально. Совершенно точно говорю. Знаешь, я здесь давно работаю, много всего вижу.

– Ну да, наверное, – Тома еще отпила чаю.

– Уверяю тебя, ничего плохого я о тебе не думаю.

Тишину нарушило чирканье спички. Нина Дмитриевна открыла форточку и поставила на стол пепельницу.

– Может, накинешь куртку? Замерзнешь.

– Мне не холодно.

В семье Тамары курила только Анна, когда работала. Это было неотъемлемой частью ее творческого процесса. Так она концентрировалась, думала. Так зарождался замысел. После выкуренной сигареты она была полна идей и приступала к работе с новой энергией. Нина Дмитриевна курила так же, затягивалась глубоко и погружалась в свои мысли, курила медленно, пепел сбрасывала точным и уверенным движением указательного пальца.

Девочка уже пробовала курить, но ей не понравилось. Да и родители этого точно не одобрили бы. Сами они были некурящие. Только однажды на семейном празднике она видела, как по настоянию своего друга закурил папа, неумело, не затягиваясь. Больше это не повторялось. Мама за таким занятием никогда замечена не была. И пробовала ли она курить когда-либо, Тома этого не знала. Скорее всего, что нет. Времена были другие, девушкам было не положено.

В нынешнее же время курили все: и девушки и парни. Курили и многие из одноклассников Тамары, с которыми она дружила. Для этого у них было специальное место на улице, за мастерскими, – «курилка». Тома бегала туда на перемене, просто стояла за компанию.

Парень Томы, Сеня, тоже курил. Он был во всех отношениях взрослый и пришел к ним из другой компании ребят постарше. Тамара постоянно дышала дымом его сигарет, а когда они целовались, она чувствовала привкус табака. Все парни «стреляли» сигареты друг у друга или у прохожих. На пачку денег никогда не хватало, поэтому если покупали, то поштучно. Но у Арсения всегда были свои. Он учился уже не в школе, а в техникуме, иногда подрабатывал, и у него имелись карманные деньги.

Как-то раз, когда вся их компания была в сборе и сидела на веранде детского сада, к ним подошла девица. Она была знакома только с Сеней. Тома часто видела ее, жила она в общежитии напротив, но никогда раньше не подходила к ним. Голос у нее оказался сиплый, прокуренный, а словарный запас, как у Эллочки-людоедки, сводился к минимуму. Матерные слова преобладали. Маму девица называла «матушка», но без намека на ласковое почтительное отношение к ней. Сказала, что «матушка» послала ее за папиросами. «Хорошо, что не за водкой», – промелькнуло у Томы. Наверняка бывало и такое. И вот девица достала пачку, распечатала ее и закурила. Курила она, как заправский мужик. И смотреть, и слушать ее было противно. Затягивалась она так долго и так глубоко, что у Тамары перехватывало дыхание, настолько она была впечатлительной. Тем же вечером сломя голову она бросилась домой и по совершенно непонятной для мамы причине начала умолять ее никогда не курить. Несмотря на все уверения Елены Александровны, так звали ее маму, Тома требовала дать ей честное слово, и та ей его дала, лишь бы дочь успокоилась.

На этот раз все было иначе. Девочке нравилось то, что она видела. Затаив дыхание Тома следила за грациозными движениями Нины Дмитриевны. Она то подносила сигарету к губам, то отнимала. На вдохе становилась задумчива, на выдохе решительна. Тома сидела молча и боялась пошевелиться, как будто все это могло исчезнуть. Тишину нарушил стук в дверь. В дверном проеме показалась дежурная. Тамара сразу же поднялась.

– Можешь подождать здесь, если хочешь.

– Не буду вас задерживать, я и так… простите.

В спешке Тамара надевала куртку.

– Застегивайся.

Звякнула связка ключей, и Нина Дмитриевна открыла дверь, которая находилась сразу возле ее комнаты. Это был служебный вход. Со двора хлынул морозный воздух. Нина Дмитриевна, стоя в одном халате, не спешила уходить.

– Иди, я постою, пока ты выйдешь на дорогу.

– Что вы, не нужно, я дойду, я и не в такое время ходила, – пятилась Тома. Ей не хотелось поворачиваться к Нине Дмитриевне спиной.

– Да я понимаю, – кивнула Нина Дмитриевна, но продолжала стоять, – иди, я жду.

– А я могу как-нибудь увидеть вас еще?

– Я дежурю сутки через трое. Приходи, когда пожелаешь.

Тома восторжествовала. Чтобы не держать больше Нину Дмитриевну на морозе, она побежала к дороге. На душе у нее было так легко и радостно, что она и не заметила, как добралась домой.

Глава 5

В жизни Томы все оставалось по-прежнему, школа, двор, и только сутки через трое все менялось. Дни, когда Нина Дмитриевна дежурила в клинике, стали для нее очень важными, она ждала их с нетерпением. С каждым днем сверстники интересовали ее все меньше. Больше внимания она начала уделять занятиям в школе. Правда, пока это никак не отразилось на ее успеваемости. Домой она стала приходить вовремя. Вместо того чтобы околачиваться во дворе, теперь она подолгу оставалась в своей комнате. Ей стало нравиться проводить время в полном одиночестве. Каждый раз, лежа в кровати, она думала о чем-то своем и долго не могла уснуть.

Родители с самого раннего возраста с уважением относились ко всему, что говорила их дочь. Тома росла ребенком, с чьим мнением считались и чьи суждения заслуживали внимания. И она об этом знала. Мама всегда прислушивалась к ней, потому что девочка чувствовала людей. И действительно, неискренность она улавливала за версту, причем в любом ее проявлении. В возрасте четырех лет по отношению к человеку, который с ней сюсюкался и проявлял всяческую заботу, она могла заявить: «Мне эта тетя (или дядя) не нравится». Все, точка. Вердикт звучал категорично и безапелляционно. Поначалу родители удивлялись, а со временем признавали точное попадание дочери в цель. Она чувствовала то, о чем они еще не догадывались. И в то же время ей мог нравиться человек, гость, который не обращал на нее никакого внимания. То есть мнение ребенка никак не зависело от того, сколько ему уделяется или не уделяется внимания. Она была наблюдательна. Не вникая в смысл сказанного, только по жестам, манерам и интонациям ей удавалось распознать то, что было сокрыто от других. Но и она иногда ошибалась. Такая ошибка произошла в первом классе. Она только пошла в школу и, как и все дети, попала под влияние общеизвестного феномена: «учительница первая моя». Все первоклашки любят свою первую учительницу. По крайней мере, им так кажется. На самом же деле в том возрасте и в тех обстоятельствах они просто не способны объективно оценить человека, которому выпало быть их проводником, и дать правильную оценку его реальным качествам. С психологической точки зрения все объясняется очень просто – оказавшись в новом месте без маминого крыла, малышей охватывают всевозможные страхи и треволнения. И тогда они ищут того, кто будет их опекать и защищать от мира неизвестности, как мама. В своем выборе они ограничены, его нет. Есть только один человек, обязанности которого предусматривают опеку над ними. Это их классный руководитель, который первые три года ведет у них все предметы и который для них и царь и бог в одном лице. Поэтому ничего не остается, как возвести его на постамент и отдавать почести, кем бы ни был он на самом деле.