Время года – зима

Тома хлопнула себя по лбу. У нее же был номер домашнего телефона! Конечно! Ей вручили его лично со словами: «Звонить в случае чего». Она отправилась домой с настойчиво пульсирующей мыслью: «Телефон! Где-то должен быть записан номер телефона!» Тем временем внутренний монолог не смолкал: «Сколько хочется сказать! А тогда, что я могла сказать тогда? Чем могла заинтересовать? Нет, что-то же я все-таки говорила, порой даже без умолку! Интересно, что… Сейчас уж не вспомню. И дело вовсе не в памяти – в осознанности», – поймав себя на том, что разговаривает сама с собой вслух, девушка огляделась по сторонам и ускорила шаг.

Тома бросилась к стеллажу, ключи остались в двери. Перелистав все старые записные книжки, она все же отыскала запись. На страничке с буквой «н» было аккуратно выведено «Нина Дмитриевна». Была и фамилия.

– Да вот же! – воскликнула Тома.

Теперь ей были известны и номер телефона и фамилия Нины Дмитриевны. И не понадобилось обращаться в отдел кадров. Имелся и запасной план на случай, если с отделом кадров не выйдет. Тогда она попробовала бы разыскать маму одной своей бывшей одноклассницы. С Ниной Дмитриевной ее свела именно она.

Дрожащей рукой Тома набрала номер. В трубке раздался длинный гудок. Она почувствовала пульсацию в висках. Трубку сняла какая-то женщина, и это был голос не Нины Дмитриевны. Его Тома узнала бы.

«Но кто же это? – разочаровано подумала Тома. – Голос пожилой дамы… может, это свекровь? Точно! Нина Дмитриевна как-то упоминала о свекрови!»

Воодушевившись, Тома произносит заветное имя, и в трубке раздается приговор:

– Здесь таких нет.

– Это номер пятьдесят четыре, десять? – спрашивает в надежде, что ошиблась, девушка.

– Да, это наш номер, – отвечает пожилая дама, и уже хочет повесить трубку.

– Простите, – не отпускает Тома, – но здесь же раньше жила Нина Дмитриевна?

– Жила, но они продали квартиру, – отрезала пожилая дама.

– А нового номера вам Нина Дмитриевна не оставила?

– Нет.

– Спасибо…

– Да, в общем-то, не за что.

Тома все еще держала в руке трубку. В ней раздавались короткие гудки. Очнувшись от раздумий, она вспомнила, что не закрыла входную дверь.

Глава 4

Тома отлично помнила, как стояла перед дверью приемного отделения, как сердце отбивало ритм, а в руках, которых уже не чувствовала от холода, она держала цветы. Она долго собиралась с духом, наконец вошла. Окошко, в которое обращались посетители, было прикрыто. В помещении стоял гул, все лавки были заняты. Тома топталась на месте.

Когда она пришла сюда впервые, казалось, что в этом унылом здании нет ни души. Было совершенно пусто и тихо. Звук закрывшейся за ней двери подхватило эхо и унесло куда-то в конец коридора, откуда потом появилась служащая.

Цветы она старалась спрятать за спиной. Казалось, на нее все смотрят, но никто не смотрел. На нее никто не обратил никакого внимания. Все были заняты своими делами. Было время посещений. Пациенток легко можно было вычислить по махровым домашним халатам. Посетители сидели в верхней одежде. В большинстве своем это были мужчины. Вид у них был растерянный. В этой их растерянности проглядывалось что-то детское: как нашалившие дети, они проявляли послушание и кротость. Им явно хотелось вернуть своих женщин обратно домой. За время их отсутствия они успели оценить ту заботу и опеку, которыми были окружены. На себе они ощутили отсутствие женских рук. На них навалились быт и заботы, которые изо дня в день безропотно выполняли их половинки и о которых они не подозревали все это время. С понурым видом они сидели рядом со своими пассиями. Те же, наоборот, все как одна бодрились, были веселы и даже здесь, в больнице, старались позаботиться о своих детях, больших и малых. Убедившись, что все накормлены и сыты, они отправятся обратно в палату на вечерний обход. Его проводит дежурный врач. Причины пребывания здесь у всех разные. И каждая хочет скорее выписаться, быстрее вернуться домой. Мысли Томы прервала появившаяся в окошке дежурная.

– Вам кого?

– Мне Нину Дмитриевну увидеть, – произносит Тома еле слышно.

– Нину Дмитриевну? – удивленно переспрашивает лицо в окошке. – Вы пациентка? Как ваша фамилия?

– Нет, я по личному вопросу, – еще тише отвечает Тома.

– Сейчас позову, ожидайте.

Прикрыв окошко, дежурная удалилась. Тома осталась ждать. Мысли перенесли ее в палату, и она представила, как туда заходит Нина Дмитриевна. У этих женщин будет возможность увидеть ее вечером, перед сном. «Неужели я завидую им? Нет, конечно, нет! Сейчас и я увижу Нину Дмитриевну, и на этот раз не придется испытывать никаких неудобств и стыда, которые были в день нашего с ней знакомства!» Кроме стыда и стеснения было еще что-то третье, что-то, чего Тома еще не могла в себе понять. Это и привело ее в эти стены снова. Ей снова захотелось оказаться возле Нины Дмитриевны, в ее власти, под ее опекой. Тогда рядом с этой женщиной ей вдруг стало удивительно спокойно. Реальность и время стерлись. Возле нее стоял профессионал. Уверенность и решительность чувствовались в каждом ее жесте, в каждом движении. И странное дело, оказавшись на гинекологическом кресле, впервые в жизни она почувствовала себя такой защищенной! Лежала она с закрытыми глазами. Халат Нины Дмитриевны коснулся ее ноги, затем она почувствовала прикосновение и услышала уже полюбившийся ей низкий голос: «Сейчас будет немного неприятно, но потерпи». Тома напряглась и зажмурилась еще больше. Ей казалось, что она вытерпит все на свете, лишь бы не ударить лицом в грязь перед этой красивой женщиной. После совершенно случайно вырвавшегося стона, она больше не пикнула.

– Пожалуйста, расслабься, я уже почти закончила.

Дискомфорт вдруг исчез, звякнул металл.

– Вставай, одевайся.

Было это около месяца назад. Возвращаться сюда снова повода не было. Но, к ее счастью, по поручению мамы она должна была кое-что передать Нине Дмитриевне. С этим и пришла. Но еще купила цветы, от себя.

– Проходите, Нина Дмитриевна сейчас к вам выйдет, – послышался голос в окошке.

Тома оказалась в уже знакомом коридоре. Тогда он казался ей холодным и опасным. Белая, местами треснувшая плитка на стенах наводила ужас. Теперь же девочка не испытывала ничего подобного. Здесь работает Нина Дмитриевна, и это знание вмиг нейтрализовало холод больничных стен. Страха больше не было. Волнение осталось. И оно нарастало. Но это было уже совершенно иное чувство.

Руки Томы успели отогреться, и она почувствовала острую боль в правой кисти, которая крепко сжимала букет роз. Она ее разжала. Колючка так впилась ей в ладонь, что выступила кровь.

Нина Дмитриевна подошла совсем бесшумно. Она стояла рядом, высокая и стройная, руки в карманах белоснежного халата. Посмотрела на Тому, и на ее красивом невозмутимом лице заиграла улыбка.

– Идем, – по-хозяйски повелительно и в то же время ласково произнесла она.

Тома послушно последовала за ней. Она старалась ступать след в след по свежевымытому полу. Шаг приходился на третью плитку через две. Они миновали кабинет, в котором когда-то проходил осмотр, и в конце коридора повернули направо.

– Проходи, – открыла дверь своим ключом Нина Дмитриевна и пропустила Тому вперед.

Тома вошла. Ничего общего с рабочим или смотровым кабинетом не было, от этого ей сразу стало легко. Комнатка была маленькая. Журнальный столик был придвинут к окну вплотную. На нем стояла настольная лампа и пепельница. Тома положила сверток, который передала мама. Это была емкость с синькой, которую когда-то попросила Нина Дмитриевна для своих пациенток. Проход между столиком и кроватью был очень узким. Пройти мог только один человек при условии, что за столом или на кровати никто не сидит. Умывальник находился при входе, а старый телевизор стоял на тумбе в противоположном конце комнаты. Несмотря на тесноту и простоту обстановки, это была замечательная комната, потому что сейчас в ней находилась Нина Дмитриевна. Из-под умывальника она достала пластиковую бутылку, обрезала края и набрала в нее воду. Затем взяла у Томы цветы и, поставив их в импровизированную вазу, водрузила на подоконник.