Переплет

Под Grant Lee Buffalo рыдав от счастья, мы вдвоем лишались слов и плыли в глаз друг друга глубь. Улов свой старый рыболов сбывает в забегаловке на пляже. С двумя гигантскими креветками, пожалуй, Илоне закажу я карри. Взяв под стражу ту нимфу лет семнадцати, потом я поведу ее в наш романтичный рай, где регги и веселье, где среди блюстителей добра и света мы найдем взаимопонимание, потом я отвезу Илону в тот отель, где проживали мы, но в разных номерах. Любой ее руки прекрасен взмах настолько, что я, гладя ее руки на случай временной, но все-таки, разлуки, запомнить буду жаждать их тепло, но так, чтобы, сказав «пока», уйти к себе со знанием того, что слишком велика сила влечения к Илоне. Так влекло меня лишь к написанию стихов в кромешной пустоте забытых снов.

Сюита пятая

На совместное занятие по йоге отправляясь, я лишь надеялся, что Илона говорила мне правду, и она будет среди учеников. Мы стали бы идеальными участниками совокуплений из-за любви, но совесть останавливала меня, в первую, и ее не в последнюю очередь. Мы ждали настолько же идеального момента, как все влюбленные, которые постепенно превращаются в единое целое.

Самое прекрасное, что с нами случилось, – это возможность постоянно удивляться тому, какие мы ежедневно новые и неузнаваемо родные. Так и сегодня произошло. Я увидел некое олицетворение красоты, входящее в зал для занятий, представлявший собой небольшой павильон из прозрачного пластика, кое-где обвитого лианами, и вдруг ошеломительно посещенного Илоною. Она вошла, окутана в воздушное парео. Я, оторопев, к ней подошел и произнес:

– А говорил ли я вам, какая вы красивая?

– Нет… – ответила она растерянно.

– Какая вы красивая…

– Какая? (кокетливо, игриво).

– Как Красота своей персоной.

– … (растроганно).

Мы йогой занимались до полудня, затем на пляже пролежали до обеда. Смотрели вдаль, на горизонт, где ватерлиния и небо. До вечера гуляли по деревне, где бедность контрастирует с богатством, но встретили мы ночь опять на пляже. Смотрели в космос. Смотрели вместе в этот раз, поскольку звезды падали. На нашей родине – преддверье перемен, больших утрат, войны в итоге.

Однако же, покуда в простыне, как в тоге, скакал я по постели, а Илона смеялась чистым юным смехом, нам казалось, что мир вокруг – лишь праздный антураж нашей любви.

Сюита последняя, самая длинная

Мы обменялись координатами, когда прощались, и разбежались, кто куда. По русифицированным городам. Мы использовали потом каждую свободную минуту, чтобы услышать друг друга, увидеть послание ее/его, и написать свое. Но. Вскоре закончилось время, дореволюционное. Страна не без нашей помощи перерождалась, платила смертями бесстрашных героев, восставших против узурпаторов, желавших всех и вся подмять под себя, заткнуть всем рот и продать страну соседской, в девках еще ходившей когда-то, а теперь не на шутку оборзевшей и спевшейся с власть имущими в нашей. Мы выстояли, революция победила, но соседская страна, некогда ходившая в девках, но от варварства своего не избавившаяся, пожелала воспользоваться моментом слабости нашей страны и вторгнуться в нее с целью разорить, уничтожить, в колонию превратить.

Так получилось, что предвоенный год закончился, подарив мне знакомство с подобием ангела. Тогда мы еще не знали, что нас ждет, тем более, нам казалось, что нам откроется мир, у нас появятся новые возможности творить и быть востребованными. О, как глубоко мы ошибались. Но не во всем. Мир действительно приоткрылся. Но всему свое время. До Агоры в агонии мы в итоге стояли плечом к плечу, даже не зная имен друг друга, не говоря уже о всем остальном. И не было ангела, чтобы нас защитить. Мы падали на мостовые и улицы, на которых влюблялись, или влюблялись бы. Мы собирались на Форум тогда близ Агоры, а впоследствии кто-то из нас, как герой, уходил шагами гигантскими в небо. Щитов деревянных броня берегла не многих, но память о них рождалась тогда навсегда. А после – война началась. Пузан из Городища, зло, но вожделенно наблюдавший когда-то за тем, как Илона красиво бежала по пляжу, уже в ее город вводил войска из страны курцов на ходу и врожденного моветона. Моя же страна и Илоны бессрочно страдала от разного рода соседей, но самый коварный укрылся там, откуда дует норд-ост порой прочим назло ветрам.

Я связь с Илоной потерял, и мир померк. Шел третий год войны. В больнице продолжал вести приемы я: порой людей, порой спиртного, чтоб забыться. Илону, было дело, я найти пытался. Но безуспешно. Потом пытался не забыть. Потом – забыть. Пытался.

Спрос на красивых девушек значительно вырос. Полуостров захвачен. Красотки продаются еще охотнее. Вскоре по данным «Минкультмедпросвета», куда переведен я был из-за нехватки статистов, в стране почти не осталось совершеннолетних красавиц-девственниц. Я зарегистрировал предпоследний случай дефлорации. Невинной оставалась одна красавица. Прочие же с тех пор упорно теряли девственность досрочно. А та одна так и оставалась долгое время нетронутой. Кто она, выяснить мне так и не удалось. Файлы были засекречены, в моем распоряжении были только голые цифры. Мой уровень доступа не позволял мне знакомиться с какими-либо данными, кроме цифр. Не знаю я, что с девушкой той сейчас. Спустя полгода назначен я был контролером в отдел по контролю за рождаемостью и абортами, который мы с коллегами нарекли «бамбини абортини». Без юмора там никак. А после все-таки меня позвали в госпиталь работать ассистентом хирурга. По системе оповещения в курилке неоднократно слышал я объявления «Такой-то ассистент пройдите на пересадку в операционную номер…». И теми, кто рядом курил, заключались пари насчет того, чего… печени, почек, сердца или чего-то еще. И лишь однажды услышал я в той курилке, что вызывают меня, но не на пересадку, а просто «пройти в операционную номер 3». Вызов был слишком настойчив, и я понял, что предстояла нешуточная работенка. И правда. Теперь уж не вспомнить, сколько осколков мы вытащили из него.

И Илона не выходила на связь. Утратила ли она мои контакты, пыталась ли забыть, или забыла, или ко мне остыла и потеряла интерес ко мне, кто знает? Я не знал. Соцсети разрушали мозг отсутствием ее на их страницах. Я в виртуальном мире изучил всех мыслимо-немыслимых Илон.

На самодельном жетоне было отчеканено слово: lucky.

Другой информации о пациенте, поступившем после боестолкновения близ Авдеевки, не было.

В сводках говорилось: «Юная медсестра вытащила солдата из-под обстрела».

Очнувшись, рядовой Лаки сообщал иносказательно и заикаясь о следующем: «Тогда я мало чего понимал. Я лишь повторял: «Девушка, а говорил ли я вам, какая вы красивая?» Казалось, ее лицо было залито слезами, и казалось, слезами был залит путь, по которому она волокла меня подальше от эпицентра разлета осколков».

(О, сколько их было в Лаки, теперь уж не вспомнить).

«Потом – забытье, и стоны. Больше я ничего не помню», – рядовой Лаки закончил болезненный свой рассказ.

В реанимации Лаки провел два дня. Потом пришел в себя после операции. Действительно, на вопрос «Ваше имя» он ответил: «Не помню». Кроме того, что он нам рассказал, не помнил он ничего, ни имени, ни фамилии, откуда он, и того, кто родственники его.

В день прихода Лаки в себя проведать его прибыли его сослуживцы. Я отправился в регистратуру, чтобы их встретить и попросить сразу же подпитать положительными эмоциями собрата своего по оружию, и остолбенел, увидев старых своих приятелей. Произошла корявость улыбок на лицах, неловкость процесса объятий случилась, умозаключение «наверное, мне это снится» возникало в наших мозгах. Но не было времени ждать.