Страница 153 из 190
- Еды попросить, говоришь? Еды? – Ритемус наотмашь ударил возрожденца со шрамом по скуле, заставив его и несколько привязанных к нему пленных свалиться в снег. – Булевис, что у вас?
- Они полдеревни перебили. Эти завалились в дом, начали выпрашивать хлеба. А людям и самим есть нечего. Канцы убили корову, и последние мужчины, которые здесь оставались, кинулись отбирать ее. Канцы убили их и многих женщин. Изнасиловали двух девушек, их тоже убили. Канцы стали заходить во все дома и забирать все съестное, а потом поджигать. Затем ушли на север.
Он подозвал одну из женщин, тушивших пожар, и показал сначала на Ритемуса, а потом на пленных. Та подошла к Ритемусу, и он сказал на ломаном валаймском наречии:
- Посмотри, это они убили твоих родных?
Она прошлась вдоль ряда связанных канцев и остановилась возле того же солдата со шрамом, подобрала валявшуюся неподалеку обгоревшую головню и с криком принялась ею же избивать его. Никто и не думал ее останавливать. Она прокричала своим соседям «это они!» и оплакивающие своих родных жители деревни набросились на пленных с ведрами, палками и всем, что попадалось под их горячую руку.
- Тумасшат, помоги перевести, - позвал он и обратился к валаймам, - Послушайте меня! Эти люди заслуживают самого сурового наказания. Наказания, которое бы соответствовало совершенному деянию. Так скажите мне, чего они заслуживают?
- Убить их всех! – было единодушным ответом.
- Это разумеется, - цепь пленных немного задергалась. Они знали, что этим кончится, но не знали, как именно и когда, - Как именно?
- А может, - выскочил вперед толпы старик с клюкой, - Сжечь их, как они сожгли нашу деревню. Вот дом Кергей-ула Арьина, его убили еще минатанцы, а сегодня эти… - он указал кривым перстом на канцев, - эти убили его жену и дочь с ребенком. Он почти сгорел, но до сих пор тлеет. Там уже никто не будет жить. А дух Кергей-ула будет вознесен с дымом жертвы. Чего эти звери еще заслуживают?
- Сжечь их! – закричали остальные на своем наречии. Республиканцы заставили пленных подняться и повели их к дому. До тех дошло, к чему идет дело, и что скоро запахнет жареным в прямом смысле. Несколько пытались увернуться или побежать в сторону, упрашивая товарищей двигаться с ними, но почти все смирились с неизбежным, и беглецы просто валились в снег, увлекая за собой остальных. Наконец канцев затолкали в почерневший сруб, заколотили наспех окна, приставили дверь и заставили ее снаружи бревнами, а потом закинули внутрь несколько охапок хвороста и обложили ими избу по периметру.
- Сыро. Быстро не займется, - сказал Тумасшат.
- Попробуем. У нас есть ружейное масло, тоже сойдет, - ответил Ритемус, наблюдая за приготовлениями. Горелые бревна занялись искрами, вверх потянулись новые струйки дыма. Голоса изнутри, просящие выпустить их, сорвались на отчаянный крик.
- Кто будет пытаться вылезти наружу, расстреливать.
Спустя минуту дом был охвачен огнем. Остатки крыши рухнули вниз, и крики стали еще истошнее. Кажется, над бревнами показывались руки, но обессилев, они исчезали из виду. Ритемус чувствовал себя дьяволом, сжигающим души грешников. По сути, лишь по мановению его руки пятнадцать человек сейчас корчатся в страшных муках внутри черного деревянного короба, и их пожирает очищающий огонь. И точно так же как этот огонь, самого Ритемуса пожирали сомнения и мысли. Сделал бы он также, если бы на его месте оказались его солдаты? Не проявил ли он излишнюю жестокость? На оба вопроса ответ был «да». Ему незачем было уподобляться им. Смешно. Он будто постарался превзойти в жестокости серых, хотя его конечной целью является уменьшение всякого насилия… Быть может, он не лучше их, ведь он сделал из их смерти целое представление на потеху. А эти крики… они были концентрированным выражением этих трех лет. Три года самоуничтожения, которому нет конца. И он вносит в этот процесс свою лепту, маленькую, но ощутимую, и проявление ее, произошедшее здесь, ни эти гражданские, ни эти солдаты совершенно точно не забудут.
И все же он сделал верный выбор, решил он для себя. Все справедливо, если происходящее в стране можно мерить понятием справедливости. Валаймы стояли, молча взирая на огонь. А это значило, что все верно, что воздаяние было совершенно ровно в той мере, в какой его следовало совершить.
- Теперь вы понимаете, против чего и за что мы сражаемся? Мы должны сделать так, чтобы подобное перестало твориться на этой земле! И теперь вы понимаете, почему так важно отбросить канцев отсюда?
- Так точно!
- Построиться! А вы, - обратился он к гражданским, - уходите отсюда. Мы не останемся охранять вас, а канцы могут вернуться. Идите на Север, там спокойно. Здесь канцы вам жизни не дадут. Идите.
***
Картина, наблюдаемая в бинокль, ясно свидетельствовала о том, что канцы не собираются никуда отступать. За шесть часов прибыло несколько эшелонов, а количество людей, которых они доставили сюда, исчислялось тысячами. По одному темпу движений солдат можно определить, каковы их настроения и намерения. А канцы двигались не спеша и готовились к чему-то серьезному. Они не вели себя испуганно, - нет, движения и отдельных фигур, кучкующихся около костров, и колонн, уходящих на север, были спокойными и размеренными. Значит, наступление республиканцев не повлекло сильного изменения планов националистов.
Ритемус откусил кусок от плитки горького шоколада. Двое суток ему не удавалось поспать, и пополнять силы приходилось иными способами. Нет, даже трое суток. За три дня он проспал десять часов суммарно. Сон был необходим в ближайшее время, иначе он свалится прямо здесь. Последний раз он спал перед выходом из конечной станции железнодорожной старой дороги. Потом стычка в лесу. Затем помощь валаймам и казнь карателей. Затем короткий бой у второй станции, куда скоро подоспели подразделения республиканской линейной пехоты. Затем еще одна станция, уже в дюжине километров от Серметера, где проходил фронт сейчас. Республиканцам удалось продвинуться почти вплотную к вражескому штабу, куда Ритемус направил своих людей на разведку ранее. Те вернулись живыми, хотя двое из них были легко ранены. А вчера вечером произошло знаменательное событие – саперная команда вывела из строя бронепоезд. Так это было записано в журнале у Ритемуса. На деле у стального гиганта были взрывом повреждены платформы с осями в передних вагонах, и одна половина состава разлетелась по полоске пустой земли вокруг рельсов, а вторая в сохранности сошла с рельсов и застряла на насыпи под наклоном, отчего поезд напоминал дохлую надрезанную змею, долго агонизировавшую перед смертью. Канцы переделали его в поезд артиллерийской поддержки, и теперь в нем было восемь вагонов – два пулеметных каземата, один вагон с надстройкой – башней, как у иностранных танков, где стояла короткоствольная пушка, один вагон – орудийная платформа с мортирой, еще одна платформа с гаубицей, еще два обшитых листами стали вагона с амбразурами и последний вагон – платформа с рельсами, деревянными брусами и шпалами и инструментами для ремонта путей.
Машинисты пытались отступить и взорвали локомотив, после чего были убиты в бою, остальным было предложено сдаться, из вагонов резонно ответили бранью и пальбой вслепую из бойниц. Вагоны накренились так, что углов наклона орудий и пулеметов не хватало для огня по холмам с правого борта, чем и воспользовался Ритемус. До ночи партизаны охраняли поезд в надежде, что пехота пробьется дальше и возьмет его под контроль, но три дня и три ночи беспрерывных боев и походов утомили их. Ритемус отправил назад человека с донесением, а под вагонами разожгли костры, куда побросали много подсыревшей хвои, чтобы та помогла выкурить канцев.
Ритемус надеялся, что этот бронепоезд можно будет поставить обратно на рельсы, чтобы тот снова служил на пользу Республике. Снова – потому что это был бронепоезд Альдеруса, тот самый, на котором Ритемус въезжал в Севеллас. Он не стал подрывать символ конца первой фазы войны. Уничтожить можно всегда, а на постройку нового и до войны уходило чуть ли полгода. Стоило ли разбрасываться таким ценным имуществом?