Страница 13 из 190
После вчерашнего разговора он задумался о том, что делает. Война снова внезапно разделила тех, кто когда-то не мог и заподозрить друг друга во вражде. Что-то внутри его спрашивало: «Может, не нужно? Вы уверены, что они – преступники?» А ведь ныне тот, кто отдал этот приказ, не имел никакого уважения к тем, кто когда-то воевал за родину. Общую родину. И когда такие, как эти приговоренные, как сам Ритемус, помрут бесславной смертью, командование с королем и свитой всегда будут готовы отправиться в безопасное место со своими саквояжами.
- Огонь! – грохнул залп, и мертвые тела рухнули на землю, орошая кровью бетонную крошку. Винтовка Ритемуса выстрелила с задержкой, достаточной, чтобы встретить остановившийся на нем взгляд офицера. Он прожигал его насквозь, но лицо его медленно разгладилось, будто говоря: «Знал бы ты, как мне тошно от этого!», и он перевел взгляд на труп, на котором все еще блестела, теперь полностью видимая, медаль. Ритемус ждал громов и молний в свой адрес, но старший по званию промолчал, оставив солдат забрасывать трупы в подъехавшую телегу.
- Если бы этот закон был введен ранее, можно было бы избежать боев, - Таремир только что выслушал рассказ о вчерашнем расстреле и совал в рот галеты, а Ритемус читал замусоленную газету, где многие слова оставались неразборчивыми из-за слоя жира и грязи. – Конечно, все будут поражены, что наш король, обычно безразличный к жизни своей страны, подпишет такой документ, но… это уже ничего не изменит. Механизм революции давно работает в полную силу, и ему теперь противостоять можем только мы, и никакие уговоры нам в этом не помогут… - очередная галета затрещала за щеками, - К тому же, откуда тебе знать, вдруг он был повинен в более тяжком преступлении, чем кража военного имущества?
Он мог не бояться за свои слова – офицеров на посту не было, и никто не мог наказать его за такие дерзости в отношении горячо любимого монарха. Ритемус, погруженный в чтение, чуть погодя понял смысл вопроса:
- Нет. Ведь так адъютант и сказал – «повинные в краже армейского имущества». Если он и крал, то для семьи или других, совесть у него была абсолютно чиста – на лбу написано. Представь себя на его месте.
- Если для других, то да, - без промедления согласился Таремир, и прежде чем отправить в рот последнюю галету, спросил. - И ответь на вопрос: с чего это ты стал так печься о жизнях других людей?
- Не знаю, - пожал плечами Ритемус. – Иногда я думаю, что среди мятежников есть люди, которые были солдатами в войну с Фалькенар, как мы, им тоже не нравится король, из-за которого мы тогда чуть не откатились до столицы, и они тоже хотят благополучия для своей страны, только добиваемся этого разными способами.
- Не похоже на тебя… А не был ли ты у революционеров, пока отсутствовал здесь? - спросил напарник вкрадчивым голосом. Наконец-то, первый проблеск былого нескончаемого благодушия.
- Даже если и хотел бы, не смог – они наверняка хорошо спрятались в лесу, - Ритемус отбросил газету, в которой не было ничего нового. – И, впрочем, правильно, потому что большинство из них – наверняка просто-напросто нищие бездельники, которые любят только поболтать о высоком. Кстати, ты довольно посуровел, не находишь?
- Нашел, давно нашел, - мигом переменился в лице Таремир, - Только что-то не нахожу больше поводов для веселья. Хотя и у нас в заведении их было примерно столько же.
Ритемус посмотрел на часы: пришла его смена. Сумерки оседали за горизонт, уступая место ночному полотну, и поля, расчерченные заборами на квадраты, становились все черней. Со стороны леса задул теплый ветер, и Ритемус расстегнул гимнастерку, чтобы воздух охладил тело под плотной тканью. По обеим сторонам работали лопатами в траншеях солдаты, углубляя ямы. Работа шла днем и ночью, поэтому за неделю солдаты и местные жители вырыли первое кольцо обороны вокруг города, второе было почти закончено. Но на посту, стоявшем на дороге, отдыхать не приходилось – Ритемус вглядывался в надвигающуюся тьму, высматривая противника. Работы закончились глубокой ночью, почти в полночь, и его понемногу клонило в сон – он давно отвык от такого напряжения, и спать хотелось всегда. Сейчас же он с трудом сдерживал желание опуститься на табурет и почить сладким сном, однако ценой его была смерть – от рук повстанцев или же своих солдат.
В неисчислимый раз ему показалось, что с полей доносится шум, и он помотал головой, чтобы избавиться от гудения в ушах. Гул исчез, а шум – нет, и с каждой секундой он нарастал, сливаясь в единый человеческий крик, сеющий над просторами боевой клич.
- Тревога! – боец внизу ошалело закрутил на аппарате рукоятку, и сирена издала оглушительное коровье мычание, слышное за многие километры. Из темноты справа проступали стремительно движущиеся силуэты. Конница, размахивающая полотнами, неслась на укрепления, а за ней мельтешили тысячи голов и штыков, слившиеся в одно сплошное море. Защитники города попрыгали в траншеи, с позиций застрекотали пулеметы. Лошади падали, об них спотыкались другие всадники, но волна неукротимо шла вперед и скоро достигла траншей. По наблюдательной вышке все чаще звенели пули, и Ритемус сбежал на землю, к пулеметной точке, где лежал мертвый боец. Оттолкнув тело, он краем глаза заметил, как живая волна поглощала траншеи и через них устремлялась в город. Ритемус, не желая бесполезно расставаться с жизнью, нажал на гашетку. Ствол выплюнул несколько огненных кольев и замолчал, и Ритемус спешно откинул крышку затвора. Перекоса не было, в ленте было полно патронов, и тогда он посмотрел на свои блестящие в лунном свете руки. Затворная рама вся была измазана смазкой, и, проклиная нерадивого солдата, сложившего из-за своей оплошности голову, Ритемус бросился прочь. Правое крыло конницы уже приближалось, расстреливая спасающихся бегством из траншей роялистов, а за ним шла цепью бронетехника – обшитые стальными листами грузовики. Они ползли медленно, но грозно и безмолвно, сберегая себя для штурма позиций внутри города.
Воспоминания еще хранили ужас, пережитый после первой встречи с бронеавтомобилями, и Ритемус, приказывая оставшимся в живых бойцам отступать, попятился назад, стреляя в стремительно надвигающихся лошадей. Сзади вдруг застучал пулемет, и несколько лошадей свалились под ноги следующим рядам, из-за чего на узкой дороге возникло замешательство, и Ритемус ринулся со всех ног к только что возведенной баррикаде, забыв, что в следующий момент его может настигнуть пуля. Он перемахнул через завал и прильнул к прицелу своей винтовки, но спасать больше было некого – остальные неподвижно лежали на завалах.
По улице хлынула конница, натыкаясь на плотный огонь пулеметов и винтовок. Какое-то время кавалерию удавалось сдерживать, и животные, падая с громким ржанием и задыхаясь от кровавой пены, устлали своими телами всю улицу, но пулеметы вдруг замолчали почти единовременно – кончились патроны или перегрелись стволы, Ритемус, ослепленный яркими вспышками выстрелов, загорающимися в безлунной тьме, так и не узнал. Этих нескольких секунд молчания орудий хватило, чтобы волна достигла линии обороны. Кони перепрыгивали через завал и почти сразу погибали вместе с всадниками, а чаще оставались на прутьях арматуры, которые протыкали им грудь почти насквозь, словно копья, и раздирали себя в клочья колючей проволокой. Скоро убитых лошадей скопилось столько, что ни повстанцы не могли штурмовать позицию, ни военные – обороняться, потому что туши затрудняли им обзор.
Кавалерия отступила за черту города – на узких улицах ей негде было развернуться, и она продолжала зачищать внешнее кольцо обороны. Бойцы вокруг Ритемуса принялись ликовать, считая, что победа осталась за ними, но сам он напряженно вглядывался вперед, не веря, что все закончилось так быстро. Его опасения подтвердились – впереди выплывали из темноты силуэты бронемашин, а за ними быстрым шагом двигалась пехота.