Страница 48 из 77
Зачем, подумала она, я проснулась?
Но прежде чем она смогла подумать об этом, Росс наклонился над ней и спросил, — Ты в порядке? Ты что, хочешь заболеть?
Она все чувствовала до тех пор. Она не чувствовала тошноты, не так ли? Hе так ли? Но, заглянув в его глаза, она вдруг ощутила, что внутри нее винный погреб и она бросилась из постели в ванную и оба они помогали ей.
Но она не просила их о помощи, подумала она. Это было просто слишком неловко. Но через десять секунд ей уже было все равно, кто ее видит.
Уггггххх!
Кажется, она блевала часами! Она просто не могла остановиться, ее голые колени крепко прилипли к плитке по обеим сторонам унитаза, что-то ужасно выворачивало ее животик, эти отвратительные звуки, которые она продолжала издавать.
Однако, сгорбившись перед милой Китти, нежно бормочущей и вытирающей ей затылок и шею холодной влажной салфеткой, она вспомнила, что рада хотя бы одному: она не чувствовала сексуального желания.
На самом деле, она сомневалась, что сможет почувствовать сексуальное желание снова.
Но это случилось.
Она отошла, более или менее, свернувшись калачиком перед унитазом, тошнота исчезла. Она смутно осознавала, что ей помогал кто-то нежный и очень сильный, и она почти добралась до постели, прежде чем ее бьющееся сердце позволило ей признать, кто это был. Простыню и одеяло аккуратно свернули в изножие кровати, и он поднял ее и прошел с ней последние несколько шагов, его руки, держащие ее были холодными и очень сильными. Она повернула голову и переполненная чувствами посмотрела в его глаза, когда он уложил ее на широкую пустую кровать.
Он не уложил ее, а скорее усадил у изголовья. И затем он уселся рядом с ней, его глаза буравили и мечты о страсти, неизвестной серым и скучным жизням текли в нее, когда он улыбался.
Ее грудь сдавило. Она затрепетала и задышала с трудом и его лицо начало пылать.
— Оопс, я боюсь, ты больше не сможешь ее носить, — сказал он.
Он имел в иду ее ночную сорочку, конечно, и она взглянула на подол и она не увидела пятен…
Но он не стал бы лгать, не так ли?
— Лучше снимай, — сказал он затем.
И — Боже, помоги мне! — она подчинилась. Она подчинилась, взялась за бретельки и медленно потянула сорочку через плечи, и она знала, только то, что она делает.
И она все равно сделала это, стянула ночную сорочку прочь, обнажив свою грудь навстречу воздуху и ему и затем…
Затем его лицо приблизилось к ней и осыпал ее лицо вокруг губ легкими поцелуями, тогда она опрокинулась на спину, грудь вздымалась, и затем его руки, такие мягкие и холодные и очень сильные обнимали ее плечи и обвивались вокруг горла и поцелуи медленно — слишком медленно — скользили мимо ее подбородка, к ее пульсирующему горлу и дальше от одной груди к другой, той, на которую прошлую ночь набросилось маленькая тварь.
Когда он укусил ее, наслаждение пролилось сквозь нее и руки всплеснули в воздухе и пальцы затряслись и она застонала и заплакала и поплыла в волнах оргазмов…
Там! Там, у изножия кровати, как ухмыляющаяся кошка, была Китти! Она не могла в это поверить! Китти! И она захотела, на мгновение, оттолкнуть его и бежать прочь. Но она знала, что не сможет этого сделать. Она знала, что не хочет, останавливать его. Она знала, что не хочет, чтобы он остановился. Ни за что.
И ухмылка Китти стала шире, и она наклонилась вперед и ее улыбка блеснула в лунном свете, когда она проговорила, — Видишь? Разве я тебе не говорила?
И это было слишком странно, слишком причудливо. Но сейчас ей было все равно. Она вскрикнула шепотом и обвила своими обнаженными руками чернокудрую голову и вжимая ее глубже, до самого дна своей души.
Она проспала остаток ночи и весь день. Ей снились глубокие и тяжелые, длинные, изнурительные сны наполненные сложной, извращенной эротикой. Когда она проснулась, высокие, французские двери, выходящие на ее террасу были распахнуты, сквозь призрачные занавески лился лунный свет и задувал мягкий бриз, и они были здесь, сидя на краю постели и улыбаясь ей.
На короткое мгновение она почувствовала ледяной толчок… чего? Страх? И отвращение?
Но потом это прошло, потому, что они были так прекрасны, Китти, сидящая голой, поджав под себя бедра, и блестящие каштановые волосы струились по ее плечам и он, в этой волнистой черной рубашке, распахнутой на груди. Такие прекрасные. И улыбки были такими теплыми и искренними и счастливыми.
— Поплаваем, — сказала Китти, с озорным выражением наклонившись к ее лицу. — Пошли.
Даветт покачала головой, не понимая, и Китти ухмыльнулась еще шире и сказала, что Тетя Вики спит и вся прислуга далеко и бассейн был прекрасен в лунном свете и на самом деле это такая теплая ночь для весны, так что пошли!
— Я встречу тебя там, — сказал Росс, вставая на ноги.
Но прежде, чем уйти, он подошел к постели Даветт и наклонился и ласкал ее щеку рукой, теперь с нежностью буравя ее глазами. Затем он наклонился и мягко поцеловал ее в щеку. И затем он исчез и Даветт вновь наполнилась покалыванием и ее дыхание стало неровным.
И когда она вспомнила, что Китти все еще была здесь и посмотрела на нее, она залилась краской. Но Китти только рассмеялась и Даветт рассмеялась тоже, ее щеки раскраснелись от смущения, но и от юмора ситуации, потому, что они с Китти были в одной лодке и смех стал хихиканьем школьницы.
Когда она встала с постели она почувствовав острую боль в левой груди. Она ахнула и опустила глаза, и когда она увидела распухшую рану, она ахнула снова.
— Это продлиться недолго, — сказала Китти, стоя рядом с ней.
Китти была права. Даветт поработала мышцами своей груди и мягко помассировала укушенную область и боль, казалось, стала куда-то вытягиваться. Она все еще ощущала некоторую болезненность. Но резкая боль исчезла.
Именно тогда она осознала, что она голая, и что Китти, стоящая рядом с ней, голая тоже. Они обе: богатые девушки, красивые девушки, леди, стояли голыми в лунном свете, у открытой двери, чтобы спуститься вниз по лестнице и поплавать, поплавать голыми, с мужчиной, который был там, ожидая их сейчас, и который был совершенно уверен, что они придут.
Казалось невероятным, что она это сделает, что они обе пойдут. Но это казалось так зло сексуально, так по декадентски и экстравагантно, и со своей лучшей подругой это казалось безопасным, темным секретом и обе улыбнувшись и взявшись за руки, нагими вышли на террасу.
Раньше она бывала на этой террасе босиком и возможность того, что кто-то может перелезть через стены и пройти сквозь сады и увидеть ее, была такой далекой. Но он все еще был здесь. Ветер ласкал ее обнаженные бедра, мягко овевая ее, когда они спускались по широким каменным ступеням к бассейну и Даветт никогда в жизни не чувствовала себя такой непринужденной. И такой… доступной.
Росс возлежал на одном из шезлонгов, как принц, ожидающий придворных развлечений. Он был виден в профиль, подпирающий коленом предплечье, опираясь на него. На его лице играла полуулыбка и свет, казалось, попал в ловушку между луной и его глазами и поверхностью воды и Даветт подумала: Это цвет его кожи! Бледный лунный свет!
Но она мало думала. Вместо этого, она краснела. Потому, что не было никакого способа избежать направленной прямоты его взгляда или того факта, что она продолжала приближаться к нему. И она снова задавалась вопросом, что было более захватывающим — то, что она вела себя так или то, что она знала, что делала.
Тем не менее они продолжали приближаться, все еще держась за руки, пока они не остановились перед ним. Он улыбнулся им. Они в ответ улыбнулись ему. Затем они переглянулись и хихикнули и повернулись и нырнули в воду и это было той вспышкой холода и ясности, прочувствованные ею в своем ледяном весеннем плавательном бассейне, которые впоследствии преследовали ее.
Это отрезвило ее. Немедленно. То, что было нежной ночью злых секретов, мгновенно превратилось в холодное, липкое, унизительное чувство… дешевки. Потери. Что я здесь делаю? Была ли я пьяна или обдолбана или что?