Когда говорит кровь

Кантанаримо Звейги нахмурился и нервно отхлебнул вина из большого кубка. Морщинки на его лбу пришли в движение, став похожими на летящих чаек.

– Бронзовые статуи обходятся недешево,– в этот раз голос его стал куда мрачнее, разом лишившись всей приторной лести.

– А разве дружба Первого старейшины и его благодарность рыночная дешёвка, что покупается за авлии или меняется на горсть ячменя?

– Ну что вы, что вы. Разумеется, нет. Она бесценна и ради нее я готов на любые жертвы. Вот только…

– Да, господин Звейги?

– Мне бы очень хотелось, чтобы мою жертвенность тоже оценили по достоинству.

– Любезный господин, я прекрасно понимаю, что у вас, как и у любого человека в этом мире, есть свои желания. Более того, я понимаю, что в дружбе со мной и Первым старейшиной вы ищите пути к их исполнению. Но боюсь, что вы уж слишком высокого мнения о моих скромных способностях, ибо мните меня не иначе как прорицателем, способным угадывать ваши желания без ваших слов.

– Ох, дорогой мой Джаромо Сатти,– купец облизнул губы, а мелкие бусинки его глаз забегали, пристально изучая лицо первого сановника.– Боюсь, что желания мои низки, приземлены и не идут ни в какое сравнение со столь возвышенным делом, как военная победа рода Тайвишей, что останется жить в веках. Не секрет, что разгром варваров в северных землях сулит скорый приток большого числа новых рабов, а куда их направить как не на поля? Стало быть, вскоре производство зерна, вина и масла увеличатся, и много излишков пойдет в государственные закрома и для нужд нашей победоносной армии. А мне от папы досталось очень крупное производство амфор. Блестящего качества и из лучшей глины, прошу заметить. И я бы счел за великую честь, если бы сановники из торговой палаты и палаты угодий и стад, сочли именно меня достойным для закупок, а Первый старейшина узнал меня как благодарного и любящего гражданина, что возвел две статуи, в честь его сына.

Джаромо с удивлением поднял бровь.

– Ваше имя может прозвучать при нужных людях и запасть в их души, как имя благодарного и благочестивого гражданина, что не поскупился на возвеличивание великой победы над варварами…

– И организовал борцовские состязания.

– И организовал борцовские состязания. Но вы же понимаете, что исключительные контракты это привилегия ларгесов. Это старинный и почти священный порядок, который не терпит нарушений. Я даже не хочу думать о том, как отреагирует Синклит…

– А я разве говорю об исключительных контрактах? Что вы, что вы, я не смею и не имею мысли покушаться на такие устои! Я лишь скромный палин и совсем не пытаюсь прыгнуть выше головы, прибрав привилегии благородного сословия. Просто мои амфоры действительно высшего качества и более чем достойны одобрения. В конце концов, разве не забота о государстве суть главное стремление всех сановников? А что может лучше соответствовать его интересам, чем лучшее сохранение запасов? Я настолько уверен в качестве своих амфор, что даже готов, в качестве жеста доброй воли и благодарности, пожертвовать, ну, скажем, каждый сотый,– Великий логофет удивленно поднял бровь.– То есть пятидесятый, конечно. Каждый пятидесятый заработанный на этой сделке ситал в качестве моей благодарности вам, как к заботливому проводнику и посреднику.

– Весьма щедрое предложение с вашей стороны. И я уверяю вас, что палаты его рассмотрят, а Первый старейшина и вся его семья узнает о том, сколь верного друга они имеют в лице купца и владельца мастерских Кантанаримо Звейги.

– Благодарю вас, милейший и мудрейший господин! Знайте, что вы – мой самый близкий, дорогой и возлюбленный друг! И прошу вас, знайте и помните, что со своими друзьями я всегда, всегда щедр без всякой меры.

– А я всегда храню верность своим друзьям и оберегаю их, чтобы не случилось.

Купец раскланялся и ещё долго сыпал комплиментами и заверениями в любви и верности Великому логофету, семье Тайвишей и государству, пока не растворился в собравшейся на другом конце зала толпе, чье внимание захватило выступление факиров.

Оставшись ненадолго в одиночестве, Джаромо быстро посчитал в голове прибыль от обещанной сделки и с улыбкой положил на свою тарелку несколько крупных мидий в остром соусе. Расправившись с ними, он положил к себе жаренную на углях кефаль. Но стоило ему отщипнуть кусочек пропитанной лимоном и шафраном рыбы, как внимание его привлекла появившаяся из ведущих внутрь дворца ворот женщина в темно-синем платье, вокруг которой уже вилась стайка юношей, смотревшими на неё обожающими глазами и без умолку что-то твердившими.

Хотя она была немолода, ее лоб и уголки глаз покрывали частые и глубокие морщины, а черные волосы разделяла большая седая прядь, весьма искусно встроенная в высокую прическу, она была красива. Красива той особой последней, увядающей красотой, что природа дарует некоторым женщинам. Ее тело так и излучало грацию и гибкость, а несла она себя так, что ни у кого в этом зале не возникало ни минуты сомнения, что перед ним подлинная властительница этого дворца и всего вечера.

Джаромо поднялся со своего места и с улыбкой направился в ее сторону. Удивив его, она решительным и весьма небрежным жестом раздвинула толпу почитателей, направившись к Великому логофету. Встретившись, они расцеловали друг друга в щеки, и женщина, взяв его под руку, повела в сторону.

– Пойдем, подышим свежим воздухом, милый. Боюсь, что от всей этой нескончаемой трескотни охотников за моим состоянием, у меня порядком разболелась голова.

– Как скажешь, любовь моя. Но, признаться честно, я думал, что твои пчелки никогда тебе не надоедают.

– Даже царице порой нужна легкая передышка от жужжащего вокруг нее роя.

Прихватив со стола кубок и кувшин с вином, они поднялись по витой лестнице на второй этаж, где пройдя по коридору с мраморной колоннадой, вышли на большой балкон, с которого открывался чудесный вид на бассейн и сад.

– Наконец-то ночная прохлада,– глубоко вздохнув, женщина налила себе полный кубок вина, и элегантно изогнувшись, оперлась локтями на перила, подставив лицо ветру. Ее глаза закрылись, а уголки губ растянулись в полуулыбке.

Джаромо встал рядом и слегка приобнял ее за талию. Город почти целиком растворился в ночной тьме, и лишь казавшаяся бесконечной россыпь огней, из которой выплывали могучие силуэты дворцов и храмов, напоминала о его существовании.

– Почему Шето никогда не приходит на мои приемы? – скривила она ярко-красные губки.– Вот уже как десять лет я исправно шлю ему приглашения, но ещё ни разу он не соизволил ко мне прийти. Неужели мои праздники настолько ужасны или вульгарны, что первый старейшина считает их недостойными своей персоны?

– Они чудесны, моя милая Ривена! Их размах и роскошь бьет на повал любого, кто питает слабость к подобным развлечениям и этот город не знает достойных тебе соперников. Но боюсь, первый старейшина не любит излишне шумные собрания.

– Отговорки и ещё раз отговорки. Скажи прямо, он просто не любит меня.

– С трудом представляю, как можно не любить столь прекрасную и очаровательную женщину. Лично мое сердце попало в плен при первой же нашей встрече и до сих пор бьется в полную силу лишь при виде твоих ярких, словно алмазы в лучах заката, глазах.

Хозяйка дворца хихикнула и положила голову на плечо сановника.

– Льстец. Но боги, как же приятна мне твоя лесть. Серьезно, тебе нужно дать пару уроков этим молодым горлопанам.

– Чтобы они лишили меня счастья твоего обожания? Никогда! Пусть либо учатся сами, либо сгинут без следа, оставив мне мою возлюбленную Ривену.

– Ах, мой милый Джаромо, если бы не наша с тобой разница в происхождении и сословии, я бы с радостью стала твоей женой. Я бы даже закрывала глаза на кое-какие твои пристрастия, а может даже их разделила.

– Брак и пристрастия разные вещи, и ты, любовь моя, знаешь это лучше многих. Но хотя боги и уготовили нам разные судьбы и разные роли в этом мире, они оставили нам взамен эти краткие мгновения блаженства, когда мы остаемся наедине,– рука Великого логофета сползла вниз и погладила её ягодицы.