Когда говорит кровь

Чем ближе они подходили к лагерю, тем легче становился путь, а берег реки, вытоптанный сотнями прошедших здесь ног, превращался почти в настоящую дорогу. Единственное, что беспокоило Скофу, так это налившееся густой тяжелой серостью небо. Погода все портилась, и казалось, что с минуты на минуты небосвод даст трещину, обрушив на них бесконечные потоки воды, превращая землю под ногами в хлюпающее болото, так и норовящее стянуть сапоги. Но хотя ощущение приближающейся бури не покидало их всю дорогу, а поднимавшийся время от времени ветер пронизывал ледяными иглами каждый незащищенный кожаным доспехом кусочек тела, дождь все не начался и вскоре поредевший лес расступился перед ними, открыв вид на лагерь.

– Ну, хоть укрепления ваш листарг возводить умеет,– одобрительно кивнул Лико.

Стоянку Первой походной кадифарской тагмы окружал глубокий ров, за которым располагался  ровный частокол, сооружённый на земляной насыпи. Через каждые пятьдесят шагов над укреплениями высились небольшие сторожевые вышки, а по краям были возведены высокие обзорные башни. Само место тоже было крайне удачным – вокруг возвышенности, на которой был возведен лагерь, река  делала петлю, защищая его с трех сторон. В общем, что не говори, а укрепились они на совесть. Может их лагерь и не дотягивал до полноценной крепости, но вполне мог выдержать не один штурм, даже если внутри останется лишь малая часть тагмы.

Раскинувшийся за укреплениями палаточный городок, служил домом  для полутора тысячи воинов и около двух сотен военных сановников, картографов, лекарей, рабов и шлюх. А ещё внутри располагался загон с тысячью пленниками, которых так и не отправили в основные стоянки с рабами, находившимися почти на сто верст южнее, между городами Тальброк и Парса. Почему листарг Элай Мистурия с ними медлил, Скофа не знал. Но злые языки вовсю шептались, что с захваченными невольниками он не спешил расставаться лишь потому, что надеялся продать хотя бы часть из них вольным скупщикам, которые то и дело появлялись в тайларских армиях и подолгу сидели в командирских шатрах.

Правдивы эти разговоры или нет, Скофа тоже не знал, но для жизни лагеря загон был помехой и бесконечным источником различных происшествий. Солдаты то и дело пробирались внутрь, чтобы изнасиловать кого-нибудь из пленниц, а порой какой-нибудь перепивший воин и вовсе рвался сводить счеты с харвенами, призывая всех «поквитаться за павших братьев». Один раз, когда умер Патар Черный, это почти произошло и тогда лишь чудом удалось избежать большой резни.

Неожиданно ворота распахнулись и из них вышли два отряда, примерно  по пятьдесят человек каждый. Пройдя немного вместе, они разделились, направившись в разные стороны.

– Куда это они? – ни к кому особо не обращаясь, проговорил Киран.– Для охоты народу что-то многовато, а для битвы мало.

– Предлагаю пройтись вперед и выяснить,– улыбнулся Мицан своей широкой улыбкой.– Вы же не против, господин?

– Совсем нет. Идем вперед.

Они пошли навстречу отряду, который отправился к реке. Увидев их, те замахали руками и побеждали на встречу. Когда они оказались достаточно близко, Скофа разглядел знакомые лица воинов пятнадцатого знамени, однако один человек, бежавший впереди всех, был не из их тагмы: это был высокий длинноволосый юноша, примерно одного возраста с полководцем, и крепкого телосложения. У него было красивое лицо, с тонкими благородными чертами, щеки и подбородок были гладко выбриты, а одет он был в посеребрённую кольчугу и белый плащ.

Полководец тут же остановился и, скрестив руки на груди, стоял с ехидной улыбкой, ожидая пока отряд добежит до него.

– Лико! Хвала всем богам! Это ты! – закричал подбежавший к нему юноша.

– Рад тебя видеть Патар. Признайся, этот переполох твоих рук дело? Что, раз не нашел меня сам, так решил поставить на уши всю тагму?

– Если бы ты пропал по настоящему, я бы поставил с ног на голову всю армию до последнего воина, а потом заглянул под каждый камень в этой проклятой земле!

Они рассмеялись и крепко обнялись.

– Не пугай меня так больше. Клянусь всеми богами и героями старины – когда я нашёл вместо тебя только записку, что ты, видите ли, решил прокатиться на лошади, я чуть не посидел раньше времени. А когда тебя ещё и в лагере тагмы не обнаружилось… Великие горести, я думал, сердце мое разорвется от ужаса.

– Мне пришлось задержаться,– широко улыбнулся Лико.– Но все было не зря. Мои небольшие приключения оказались крайне полезными для нашего дела. Да, знакомься – эти храбрые мужчины, которых мне посчастливилось встретить по дороге,– воины первой походной, а этот грязный паренек на привязи – один из харвенских разведчиков, который рассказал нам очень много интересного. Так что мне нужно срочно попасть к листаргу тагмы.

Полководец и Патар пошли вперед, оживленно разговаривая и много смеясь, а воины, обменявшись короткими приветствиями с бойцами пятнадцатого знамени, последовали за ними.

– Слушай, а это случайно не Патар Туэдиш?– шепнул Сэгригорну Скофа.

– Он самый. Сын и наследник малисантийского стратига Басара Туэдиша, а так же верный друг, шурин и командующий хранителями великого стратига.

Скофа посмотрел на длинноволосого юношу с искренним уважением. Обычно охранная сотня или хранители стратига, были пристанищем для младших сыновей, побочных отпрысков или слишком уж уберегаемых наследников благородных семейств. Эти «потешные войска», как их называли настоящие солдаты, всегда отсиживались в глубоком тылу, а в первых рядах оказывались только на триумфах и награждениях. Но хранители Лико Тайвиша были совсем иными. Скофа слышал, что когда он возглавил армию, ту тут же распустил свою почетную гвардию, набрав ее заново из молодых, но уже проявивших себя воинов. И не только из благородного сословия. В сотню полководца, вопреки всем традициям и устоем, были приняты палины.

Во всех битвах они были там же, где их стратиг – в самой гуще сражения. Они штурмовали укрепления, рвали ряды врагов, лезли на стены и солдаты чтили и уважали этих бестий войны. Ну а имя их командира, Патара Туэдиша, было и вовсе известно каждому в армии. Впервые он прославился во время взятия города Парсы – именно тогда он с дюжиной человек взобрался  на башню над городскими воротами и опустил подъемный мост. Затем, в битве за Ведиг, сразил броском копья военачальника племени утьявов Багуслара Нерожденного и взял в плен его сыновей. А когда они сражались с палакарами, он со своими воинами три часа удерживал мост, позволив основным тайларским войскам форсировать реку к востоку и западу и зажать дикарей в тиски.

Но главным его подвигом, за который Мифилай точно вознесет его как благословенного героя, стали события во время Битвы вдовцов, как потом окрестили ее среди тайларов.

Скофа хорошо помнил то сражение, и ту звериную ярость, с которой бились харвены. Им тогда удалось зажать почти пять тысяч воинов из племени марьявов недалеко от Махарского острога, где укрывались около полутра тысяч женщин и детей этого племени.  Лико Тайвиш тогда ещё не успел прибыть: вместе со своей гвардией и четвертой Малисантийской тагмой, он двигался из недавно захваченного города – Мезыни, а командование двумя кадифарскими и тремя малисантийскими было на Убаре Туэдише.

Надеясь сломить и запугать дикарей он, в свойственной ему бескомпромиссной манере, потребовал от харвенов сдаться, пригрозив, что пустит под нож всех и каждого из укрывшихся в остроге.

Ответ варваров оказался неожиданным и страшным. Они провели обряд, который совершают овдовевшие мужчины их племени, надрезав грудь слева и посыпав раны горячим пеплом. Потом надрезали лбы, как делали потерявшие своих детей мужчины, и сами подожгли острог. Хотя тайларов и было больше, они были лучше вооружены и обучены, впервые за войну войска чуть не дрогнули. Ужас от этого поступка и той безумной ярости, с которой бросались на них варвары, сковал ряды солдат. Трижды в тот день дикарям удавалось прорвать линию копьеносцев и лишь ценой больших потерь войскам удавалось удержать позиции.