Страница 5 из 12
– Проходи, дорогая. Я тебя ждала.
Юля подошла к Леле и поцеловала напудренную щеку. Леля неизменной палкой с красивым набалдашником указала на кресло рядом. Этот жест был тоже из веков их дружбы. Можно подумать, что Юля могла сесть куда-то в другое место. И только провалившись в старинное вольтеровское кресло, Юля успокаивалась. Заботы, тревоги, какие-то непонятные беды казались никчемными, сиюминутными. Как хорошо, что есть Леля, и эти ее духи, сладковатые и такие изысканно-дорогие, и гребень в волосах, и неизменная брошка. Да, у нее есть Леля. И это и есть ее самая настоящая семья. Почему в этом доме она себя чувствовала так комфортно? Ей хотелось быть здесь своей. Хотя Юля понимала, что это совершенно не ее жизнь, она выросла в другой семье. Ее родители, по большому счету, были простыми людьми. Мать всю жизнь билась за место под солнцем и в итоге выбилась. А отец и не бился. Такой, какой есть. Тихий, скромный, работящий. И никакой не табуреточник. Юля всегда обижалась за отца. Да, деревенский, но человек большой внутренней культуры. А вот у Лели все по-другому: порода, гены. Юля не могла подобрать точное определение. Но пожилая женщина вызывала восхищение.
– Рассказывай, какие новости.
Юле захотелось рассказать про Италию. И про этот ее финт с вечеринкой, за который еще придется расплачиваться. Почему в голову вдруг пришла Италия? Потому что Юля в душе была итальянкой. Очень глубоко в душе. Снаружи ни за что не догадаться. Это было ее тайной. Она никому ее не доверяла, хранила за семью замками, но Италия была ее страстью. Началось все с книги «Спартак», вовремя подсунутой отцом. В их семье читали все, но книги были разными. От мамы она получала «Овод», от отца – «Таис Афинскую». Бесконечное соперничество между матерью и отцом выражалось даже в книгах, которые они давали читать дочерям. Юлька жалела отца всю жизнь и поэтому даже в выбор его книг проникала глубже, чем в мамин. «Спартак» поразил ее воображение, и она уже целенаправленно брала книги в библиотеке про античный Рим, про бои гладиаторов, представляла себе мощный мир Колизея.
И совсем намертво сражена была девочка балетом «Спартак» в Большом. Ходили втроем. Сестры и мама. Ларисе Васильевне достали три билета благодарные пациенты. Она тогда даже сделала реверанс в сторону мужа:
– Хочешь?
– Что ты, Ларочка, сходи ты с девочками. Что я в этом балете понимаю?
В этом был весь отец. Отойти в сторону, не обижаться, радоваться за других. Мать воспринимала такое отношение как должное, никак не реагируя и особо не благодаря.
Восторг Юли был неописуем. Мощный оркестр, колесница, надвигающаяся из глубины сцены на зрителей, и Красс с высоко поднятой рукой.
– Папа, колесница, оказывается, не двигалась! Это все музыка. И его взгляд! Гордый! Самодовольный!
– А Спартак?
– Тоже гордый. И очень сильный. Какие люди раньше жили!
– Они и сейчас есть.
– Но, знаешь, Красс мне тоже понравился.
Потом был фильм «Плащ Казановы», наконец-то мечта становится реальностью, когда-нибудь и она поедет в Италию. Юля с удовольствием читала об Италии, пересматривала фильмы с Софи Лорен и Джульеттой Мазиной, естественно, заслушивалась Челентано.
– Он же на обезьяну похож! – удивлялась Люба, но Юля ее мнений не разделяла. Для нее певец был эталоном мужчины и мужской красоты. Да, сестра была права, действительно было что-то животное в этом харизматичном человеке. Но скорее от кошки. Или даже от пантеры. Это же надо так двигаться и так петь.
– Леля, а что ты скажешь про фильм «Плащ Казановы»?
– С чего это ты об этом заговорила? Влюбилась?
– Нет! – рассмеялась Юля. – Вечеринку устраиваю, итальянскую!
– Ну тогда лучше пересмотри «Римские каникулы». Да, про «Плащ Казановы». Мне нравится этот фильм, но я бы на него в своей жизни не опиралась. Я не люблю растерянных женщин. А тут героиня не просто растерялась. Она в какой-то момент потеряла себя. Потеряла лицо. Запомни, девочка, очень важно всегда сохранять лицо. Что бы ни произошло. А вот в «Римских каникулах» как раз про это.
– Ну так там же принцесса!
– Кто тебе запрещает вести себя как принцесса? Учись и следуй!
– Как ты?
– А похоже?
– Более чем!
– Ты мне сделала огромный комплимент.
В дверях уже покашливала Ева.
– Ну давай прощаться. Но как ж интересно про вечеринку. Жду подробностей!
= 5 =
Дни бежали своим чередом. Известий от Любы не было. Юля решила сама сестре не звонить и заставляла себя не думать.
Это совершенно не ее жизнь и не ее ответственность. А вот про новогоднюю вечеринку думать нужно было уже вовсю.
Это только кажется, что до Нового года еще месяц, но по большому счету времени нет. Тем более в конце декабря всегда аврал, все как с цепи срываются, срочные грузы в оба конца, задолженности, ответственность перед клиентами, правильно заполненные документы. В это время компанию трясет и колотит. Главный ни разу еще корпоратив не отменил. И как правило, двадцать пятого декабря, аккурат в католическое Рождество, компания садилась за накрытый стол. И здесь было два условия. Никаких ресторанов и никаких аниматоров. Все должно быть искренне, душевно и не вымученно.
Да, для Юрия Анатольевича было важно и праздник отметить, и на коллектив свежим взглядом посмотреть. А где человек раскрывается? Так за праздничными тостами! Особенно после третьего бокала! Да и расслабиться нужно людям. Работа не отдых, сил много забирает. И хотелось Грязеву, чтобы праздники их были особенными, запоминающимися.
К сожалению, чувство меры и вкуса присутствует не у всех. Вкус – это врожденное. Можно приобрести стиль. Научиться. И Грязев учился, он понимал, что у него со вкусом тоже было не очень. А у кого из их фирмы было очень? Как это ни странно, именно у Муравьевой. Вот и не красавица, и ходит в этих своих ботинках, и вроде все у нее просто и невзрачно. Но всегда уместна. Не придерешься. Никогда своим внешним видом не подведет ни на переговорах, ни на банкете после.
А вот глаз радовала секретарша Ира. И одевалась по-деревенски вызывающе, и стыдно порой за нее было. Но хороша! Это ж надо было уродиться такой красивой. И потому Ирине многое прощалось. Вечно все перепутает, вечно самому все нужно перепроверять. Ну и ладно! Тоже мне, директора он из себя, видите ли, изображает. Не из графьев! Это как кровать за собой застелить. Встал, прибрался и пошел! Начинаем с себя!
Ну отправила Маточкина Ирина в прошлый раз в Домодедово вместо Шереметьева. Так сколько лет Маточкину? Сорок пять? Он что, не читает, что на билетах написано? Позор! Правда, он тогда опоздал на рейс, а дальше на переговоры. В Уфе в итоге разразился скандал, и они чуть было не потеряли партнеров. Но ведь уладили же вопрос!
А секретарша потом так рыдала, так винилась! Слеза самого прошибала. Ира сидела в кабинете у Грязева, он наливал ей воды из графина, она пила мелкими глотками и так шумно вздыхала, что Главный ей за эти вздохи был готов простить все. Ну это ж надо было уродиться такой томной и роскошной. Рубенс с Ренуаром вместе рисовали бы только ее.
Как-то он имел неосторожность упомянуть художников при Юле. Он видел в Муравьевой соратника. Ну кому еще расскажешь про Иркину красоту? Не Маточкину же. Страшно даже представить. А так вроде как он ценитель прекрасного, и только.
– Это из разных эпох, – сдержанно произнесла Муравьева.
– Так сам знаю! – соврал Юрий Анатольевич. – Так если объединить!
– И стили разные. Их лучше не объединять. Хотя… – Юля задумалась. – Вы знаете, я с вами соглашусь. В Ире есть рубенсовская порочность и ренуаровская нежность.
– Вот видишь! – Про порочность он решил не уточнять, но и сам видел, что мужики задерживаются у стойки секретаря. Как только Ира пришла к ним на работу, менеджеры практически перестали опаздывать, приходили бодро ко времени, и даже все как будто подтянулись. Ни тебе мятых рубашек, ни грязных ботинок.