Страница 8 из 10
Но не зря сходил и попортил себе нервы. Репин действительно великий. Он абсолютный русский художник, который когда-то собой мог заменить всех остальных. Я не про «Бурлаков» или «Отказ от исповеди», я про всего Репина, от «Бурлаков» до «Заседания Государственного совета» и особенно портретов. Ломоносов был сам и русской наукой, и русской словесностью. Репин, понадобись такое, мог стать всем русским искусством, на какое-то время, конечно.
(Несколько часов спустя записываю.) Подумал насчет ящичков, о которых давеча вспоминал. Когда Виктор Пивоваров лет десять тому переезжал из своей старой студии на Яромирке в новую, в доме в Кунратицах, он туда купил – для столовой – старый аптекарский шкап. Такие были до Первой мировой и сразу после, отличное дерево, полочки за стеклянными дверями и, конечно же, множество ящичков. Чешский мастер отреставрировал, штука вписалась в общий вид комнаты гениально, просто и тонко, как обычно у Пивоварова. А за стеклом шкапа у него в новой студии стоят тоже вроде бы старые снадобья, но книжные, советские отличные издания плюс смешные перестроечные и ранние постсоветские, вроде разных сочинений Фрейда, когда они кому-то в той стране были интересны. Ну или там Саша Соколов, перевернутое издание, с одной стороны – «Школа для дураков», с другой – «Между собакой и волком». У меня дома тоже такое, ни на что не поменяю. Но я не о том, не о лирической библиографии. Когда я бываю в Праге у Виктора, смотрю на этот огромный аптечный шкаф и думаю, вот ведь, Джозеф Корнелл, увеличенный до размеров почти слона. Странно, арт прошлого века, который я люблю, – он вещи уменьшает. А что если их увеличить? И не как Кунс?
Уф, уже в Европе, после 29-часового перемещения. В Лондоне оказался в чужой квартире; от скуки и этической невнятности ситуации купил бутылку Cotes-du-Rhones и тут же выпил ее, хотя зачем? Красное сухое после сорока пяти, ох, сколь жовкой мышцатой печенью надо обладать, чтобы делать это? Я – нет. Но купил и выпил. «Время наебениться», как у БГ недавнего. Красным наебениться сложно, скорее осоловеть, клевать клювом, тяжелеть, осесть, опасть и окуклиться. Вымачивая свою темно-бордовую печень в темно-рубиновом красном, решил уж окончательно опасть духом и порылся в CD-коллекции хозяйки. Кто-то здесь давно, лет 15 назад, нарезал диски из всякого старого русского музона. Тоже, как сказал бы покойный Петя Вайль, карта Родины, но звуковая. Что же, вспомним былое. «Аквариум», «День серебра» и «Снежный лев» на одном самопальном CD. Первый – один из лучших, второй – не самый плохой. Но разница ужасает вообще-то. Что же там у них, советских, становившихся постсоветскими, сломалось году в 89–90-м? Откуда задушевность, откуда купола с крестами через слово, откуда что взялось, у ИТР-а? Будто Троеперстный Талибан пришел, и советский интеллигент сам, по своей воле, записался в духовные рекруты. Доброволец православия и народности; с самодержавием, да, есть еще некоторые споры, но и то не так чтобы уж очень, эмоции в основном. Новобранец загадочной русской души. Мол, такова уж моя идентичность, и все тут, не мельтешите.
Кстати, в «Снежном льве» некоторые песенки хорошие, натюрлих, кто спорит, но вообще это феномен другого эона, нежели «День серебра». Петр Великий обрил боярам бороды, 190 лет спустя они принялись расти обратно – ментальные бороды, конечно, дело было до появления реальных хипстерских.
Мне кажется, невыносимый «русский рок» (а ведь был же! был! и Майк, и ранний Цой, и «Странные игры», и ДК, и «Не ждали!», и много что еще, хотя штука, конечно, в том, что не был он «русским», а являлся по сути «подпольным», «андеграундным», в этом дело) нацориентации – невольно, конечно, как языку, не идеологически – научил Башлачев, которого БГ научил тому, что в этом жанре можно вообще писать песни на русском. Научил, а потом у ученика поднабрался. Такое бывает. Вообще, надо бы написать историю «национализации» бывшей андеграундной культуры на грани перестройки и постсовка. «Сведи меня скорей с Максимом-лесником, / Может, он подскажет, как в чисто поле выйти». Какой такой Максим-лесник? Ну что за ужимки в онучах? Баре о мужиках грезят, допились, дококаинились. А ведь за десять лет до того было иное совсем:
Да-да, дело не в. Так куда же все это исчезло? Нет, я серьезно, куда, еще в девяностые, исчезло многое, что раньше было интересного? Как вышло, что мозги – и не самые худшие – залил этот ванильный гной? Пришел Максим-лесник, махнул рукавом ватника, и вот оно, постсоветское, родилось; народ неумело перекрестился – и шмыг в баню с комсомолками.
Отсюда и постсоветское визуальное, припадающее на тот же расписанный в Хохломе костыль. Комедия Островского «Ирония судьбы, или С легким паром».
Нет, ну правда, не могу остановиться: «Куда же все делось?» – думал я, приканчивая разом бутылку среднего красного и запись «Снежного льва». Вроде бы слушал человек всё на свете, щеголял челочкой, как у Боуи в семьдесят восьмом, записывался с Курехиным, и вдруг вот вам: вальсочки с фузом. Но не Уэйтс, увы, и не Арно, у тех раз-два-три принципиально иное.
С постсоветским искусством, с тем, что продается и покупается, то же самое вышло: по сути, вальсочки с фузнячком. А ведь пелось же когда-то:
Это вам не костромамонамур.
Впрочем, не все так плохо. Нынче время специальное, время наебениваться от скуки и тоски, не так ли, дорогие мои?
Exactly so, Sir.
Есть удивительная группа Tindersticks, участники которой со временем стали похожи на доцентов провинциального института, на разных, кто помоложе и с амбициями, кто постарше и уже махнул рукой, но общее у них одно – они такие пижонски-похотливые на вид, но каждый на свой манер. Впрочем, группа отличная, особенно песня Show Me (Everything). Правда, сейчас проверил, а группы уже на самом деле и нет, так, собираются иногда, два года назад выпустили последний альбом. Сейчас так многие. И столь меня восхитивший их внешний вид – шестилетней давности, если верить ютьюбу.
Интересно, как Tindersticks выглядят сейчас? Уже не доцентами? Уже докторами наук Ардатовского областного пединститута? Это все, кстати, не шуточки. У нас в Британии мириад инди-групп, таких, где играют тонконогие стрекулисты в узеньких черных левайсах, но толку никакого. Это вообще не искусство, а так, ну, деятельность общественно-полезная, вроде плетения корзин или краеведческих изысканий из истории местного паба. А классный музон делают люди с внешностью обывателей – что правильно. Роберт Фрипп всегда выглядел как бухгалтер. И Моррисси, пока не скурвился от глупой злобы, был вылитый волосатый автомеханик из Манчестера. Про художников и не говорю. Хотя нет, Люсьен Фройд был порочно-прекрасен. Опасная лиса, всегда готовая либо исподтишка перо в бок всадить, либо шампанским угостить за свой счет (а потом денег у тебя же и занять, без отдачи). Ну Фройд вообще, кажется, все про все человеческое, слишком человеческое понимал. А вот Бэкон с его запьянцовской опухшей рожей, он понимал что-то другое, у него сквознячки, мощные, страшные на картинах. Ирландец, одно слово. Совсем не внук Зигмунда Ф., у того все телесно и затхловато. Но, черт возьми, как круто, в то же время. Эта желтоватая плоть, будто не очень свежие ощипанные курицы на советском колхозном рынке.