Четыре грани финала

Как сейчас, например, я сама виновата.

Я вернулась в комнату мамы и открыла окно. Сирен не слышно, но это наверняка временно. Или они подъедут тихо, да, зачем им сирены.

Даже если у меня на горле проступят синяки — никто не оформит как самозащиту. Папа, мама и бабушка уважаемые члены общества, со знакомствами, связями и репутацией. Я определённо сама виновата и буду признана виноватой. Но я не переживу тюрьму. Вдалеке от радости вымышленных миров, в эпицентре самого мерзкого слоя реальности — сама наложу на себя руки, если никто не убьёт.

А раз так, то смысл оттягивать.

Пятый этаж.

Надёжно.

Постараться бы головой вниз.

Если бы я была как Сатен Рюко… если бы у меня были такие друзья как Уихару, Микото, Куроко… если бы они пришли мне на помощь, я бы… я бы…

Почему я родилась здесь, в мире, которому совершенно не принадлежу, как ни старалась…

Как бы я хотела родиться Сатен Рюко, получить друзей, овладеть суперсилами, и с их помощью победить таких, как мои родители… запретить им бить дочерей… заставить их раскаяться… Чтобы даже о бесполезной мне заботились, со мной дружили, за мной ухаживали, мне помогали… мир, где я буду своей…

Я села на подоконник, повернулась спиной к миру за ним. Мама лежала недвижимо, безжизненно смотрела вверх.

В моей душе нет раскаяния.

Я наклонилась. Уговорила себя разжать руки, отдаться во власть гравитации.

И полетела головой вниз.

Я упала на мост, даже не дёрнувшийся, и смотрела на собравшийся вверху серый туман. Прямо как застарелый штамп ужастиков. Всё это время главный герой был мёртв. Всё это лишь предсмертная галлюцинация…

— Это не галлюцинация, Даша, — Уихару встала рядом со мной. — Позволь помочь тебе.

Она крепко взяла меня за руку и подняла так, что мы взлетели, вновь приземлившись на площадке маяка. Но теперь там появился стол с двумя чашками чая, и Уихару усадила меня перед одной из них. Я послушно села и без всякого указания отхлебнула чаю.

Вкус отсутствует.

— Прости, — Уихару села напротив и тоже отпила. — В этом месте возможна лишь иллюзия жизни.

— Где я? — очередной глоток лишь подтвердил это, но при этом странно успокоил. — И кто ты, Уихару?

— Я не Уихару, — она посмотрела прямо на меня. — Прости, если это тебя разочарует, но я лишь приняла её облик, чтобы тебе было спокойнее.

— Да уж, — пробормотала я, отстраняя чашку. — Я мертва, и потому полностью спокойна. Значит… я после смерти действительно стала Сатен Рюко, как и хотела. Но потом…

Я ощутила оправу очков на носу. Тех самых очков, что носила в жизни. И прядь волос… русых волос, не светлых и не тёмных. Никаких, под стать своей хозяйке.

Я больше не Сатен Рюко. Я Даша Совухина, и столь же ничтожна, как и моё имя.

Никто. Инфантильное бездельное бесполезное никто. Родившееся и умершее зря. После смерти попавшее в мир, где могла бы чувствовать себя нужной, но…

— Но ты убила троих человек, — Уихару отпила из чашки.

— Это была самозащита, — прошептала я. Если бы я не воткнула осколок в шею папе, он задушил бы меня. А если бы не задушил, то превратил жизнь в полноценный кошмар.

— Да. Но ты убила троих человек.

— Значит, я… попаду в ад?

— Ад? — Уихару вздохнула. — Ада не существует. Как и рая, в том смысле, что вы вкладываете в эти слова. И у вас нет точных терминов даже для полноценного описания истины. Думаю, самое близкое будет «чистилище», но и это совершенно неверный термин.

— А ты, получается, ангел? — я попробовала посмотреть в ответ, и Уихару сказала:

— Самое близкое, но и это совершенно неверный термин.

Честно говоря, мне всё равно. То есть, мне не всё равно, рай грозит или ад, мне…

— Ты ведь считала их нормальными, а себя чужой, — Уихару тем временем продолжала говорить, более не отвлекаясь. — Считала, что они шли и идут дорогой успеха, в отличие от тебя. Что их жизнь и их правила — норма.

— Это не так?

— Это не имеет значения. Значение имеет лишь то, что ты так думала. Думала, и хотела идти таким же путём, разве нет?

Я сжала чашку.

Хотела идти таким же путём…

Да.

Я часто думала, что я должна быть такой же, как папа и мама. Как бабушка. Как остальные ученики. Как другие продавщицы. Я тоже должна сплетничать, я тоже должна разделять их интересы и взгляды, я тоже должна действовать как они и принимать их порядок.

Но я не могла. Даже когда старалась.

Потому что мне от этого было очень плохо. Я не могла злословить о человеке, которого бросил возлюбленный, потому что я понимала его, и мне было плохо говорить о нём плохое. Я не могла ненавидеть пресловутый Запад и либералов, как требовал отец, потому что от его ненависти мне становилось плохо. Я не могла обманывать так же, как мама, потому что от такого обмана мне становилось плохо. Я слушала новости о надвигающихся и бушующих войнах, об убийствах, о несправедливости и ненависти, и мне было почти больно от того, что я не могла остановить и прекратить всё это, и я не хотела быть равнодушной, хотя не могла ничем помочь.

Я была слишком эгоистична. Я не могла делать то, от чего моё нутро сковывало льдом, а тихий голос шептал, что это слишком плохо.

Слишком неправильно.

Что все те мальчики и девочки, парни и девушки, мужчины и девушки, что своими вымышленными приключениями красили мою жизнь, никогда бы такого не сделали. И ты бы предала их, если бы начала так делать.

Предала бы то, что так помогало тебе.

— Мне очень жаль тебя, — я не могла понять, есть ли в голосе Уихару эмоции, но я всё равно их чувствовала. — Тебе было бы куда лучше в другом городе, в другой стране, в другом времени. Но ты родилась там, где не сумела приспособиться, и мне очень жаль тебя.

Во взгляде тоже не было эмоций, но я их чувствовала.

— Однако ты убила троих человек.

Да.

Я окончательно подвела черту. Из серой массы превратилась в тёмную.

Не только бесполезное существо, но и вредное. Убившее троих. Наверняка на их похоронах произнесут речи о всей той пользе, что они принесли обществу, и о горе, что постигло окружающих их.

Скорее всего, это будет искренним.

И только я не заслужу ни единого доброго слова. Потому что я, в отличие от них, убийца.

— Те грани, о которых мне говорили… — я посмотрела в чашку. Чай слегка жёлтый, немного непривычный. — Это ведь…

— Ты хотела идти тем же путём, что и они. Постичь те грани существования, что не могла постичь в жизни, — Уихару поднесла чашку к губам. — Грань Равнодушия твоей бабушки, обращающей внимание лишь на своё благополучие.

Нерисса.

— Грань Насилия твоего отца, привыкшего добиваться всего жестокостью.

Танос.

— Грань Обмана твоей мамы, наслаждающейся страданиями и скрывающей за милым обликом звериную ненависть.

Снисхождение.

— Ты пыталась воплотить эти грани в своей жизни. Но ты не можешь и не хочешь этого. Ты вступаешь в бой — и тут же пытаешься скомкать его, удрать, закончить побыстрее. Ты хочешь обмануть — и не можешь, либо обман выходит тебе боком. Ты пытаешься быть равнодушной, но сама не понимаешь, как так можно. Даже в мире, сотканном из того, что ты полюбила, вращающемся вокруг тебя и угождающем тебе.

Ах да. Аниме, мультики, книги. Те, в которых я хотела бы очутиться. Хотела бы стать одним из главных героев, или просто героем, или хоть кем-то. Или чтобы они вошли в мою жизнь со своими правилами. Да. Теперь я понимаю.

— Даже в мире, где ты могла стать одним из важных столпов, где у тебя появились друзья, где важные персоны обращались с тобой на равных, — Уихару подкинула чашку, и та растаяла. — Но ты и этого не могла устаканить. Ты хочешь любви и уважения, но ты пугаешься, когда получаешь их. Пугаешься настолько, что не можешь удержать и даже отталкиваешь.

Да. Алиса стала Весельчаком У не потому, что она всё это время была пиратом, а потому, что я не поверила в возможность дружбы с ней. И поэтому дружбы не стало.