Неподчинение

Лицо Руслана на весь экран, а у меня дрожь по всему телу от одного только вида его. Дрожащей рукой коснулась экрана, погладила его по щеке, ощущая холод стекла.

Я знаю, что не решусь уйти из этой своей тюрьмы. Что семья Бикбаевых никогда не допустит развода. Таир дал нам долю в семейном бизнесе. Но дал ее так хитро, чтобы из семьи Шакировых она не ушла. Если я подам на развод, то все мои деньги уйдут со мной. Динар этого никогда не допустит, у него все карты. О, он с удовольствием рассказывал мне, как крепок крючок, на котором я сижу. Что Таир сядет в тюрьму, а может, его просто убьют. Что Ясмин останется с ним. Наша семья богата, но у отца Динара такие связи… Я не могу рисковать. Не могу оставить свою девочку здесь одну.



Прав был Динар — навсегда. Навсегда вместе, как положено, как моя мать с отцом, как эби с мужем.

Я не уйду отсюда, не буду рисковать благополучием семьи и жизнью своей маленькой Ясмин. Но, тем не менее, кликаю на статью. Читаю бегло, быстро, пока Раиль не вернулся. Руслан открыл спортивный центр для детей. Это очень на него не похоже, хотя, что я знаю о нем, кроме того, что он чаще молчит, чем говорит, а моё сердце в его присутствии ведёт себя, словно пьяное? Я ничего о нем не знаю.

Я читаю. Запоминаю информацию, которая мало что мне даст. Потому что я знаю — все бессильны против Динара, а войны внутри семьи я не допущу. Но вот Руслан… Ему плевать на всех. Дочитав, закрываю вкладку, чищу историю браузера, затем перепрыгиваю через подоконник в сад. Из середины клумбы на меня смотрит Шанель. Или не Шанель… Собака с увлечением рыла ямку.

— Ты смелая, — сказала я. — Ты ему противостоишь. Только не забывай, пожалуйста, как кончила прошлая собачка.

Глава 4. Руслан

Забор был самым обычным. Нарядным даже, сложенным из яркого жёлтого кирпича, с завитушками из металла поверху. По периметру — глазки камер. Динар Бикбаев пекся о своей безопасности, и забор несмотря на все свои завитушки был внушительным.

Я не знал, что меня привело в этот район, где на один квадратный километр площади дохренилиард богатеев. Изумрудные лужайки, аккуратно подстриженные кусты, тачки за сотни тысяч баксов. Неприступные заборы. Я припарковался на противоположной стороне дороги, зная, что долго здесь простоять не дадут — охрана. Закурил. Дым глотаю, смотрю на забор. Там, за ним, заливается брехливая собачка.

Зай имела ужасное просто обыкновение — если влезет в мысли, клещами не вытянешь. Я несколько лет успешно делал вид, что этой балованной судьбой девушки не было в моей жизни, и вполне в этом преуспел, а одна нечаянная встреча выбила меня из колеи.

— Эй!

В автомобильное стекло легонько постучали, и я нажал на кнопку, позволяя ему съехать вниз. Мужчина в тёмной форме цвета хаки придирчиво вгляделся в моё лицо.

Я знал, что он видит. У меня на морде написано, что в круг элитных богачей я не вхожу, несмотря на дорогие часы на запястье, несмотря на пусть и пыльный, но люксовый внедорожник. Я сюда не вписывался. Но так просто прогнать он меня не решался, вид у меня обычно устрашающий.

— Здесь нельзя стоять, — наконец, сказал он. — Частная территория.

Я кивнул — на забор, за которым прячется принцесса, любоваться не было никакого смысла. Не дрочить же, глядя на кирпичики и мечтая о заточенной в башне красной девице. Автомобиль мягко тронулся и повёз меня прочь.

Мой спортивный центр находился не так далеко, большая территория, стадион вокруг. День открытых дверей — масса разноцветных шариков, тьма детей, оглушающая музыка из колонок. И все вокруг шевелится, бурлит, просто кишащий муравейник, до краёв набитый чужими детьми. Я ждал завтра — завтра этот поток схлынет, займут свои рабочие места нанятые мной тренера, начнётся рабочий процесс. А пока находиться здесь откровенно жутко.

— Вам надо выступить, — прошипела, стараясь не привлекать внимания, юная девушка, которая отвечала за раскрутку центра, именно по её вине я оказался на страницах газет.

Я постарался было сбежать, но в толпе детей мне, с двумя метрами роста, затеряться было непросто. Пришлось выступить, благо речь была написана заранее.

— Вот так денежки и отмываются, — усмехнулся Сашка, когда я слез со сцены. — Вот так ещё год другой и станешь официальным миллионером.

Я поморщился — нужно оно мне было, как собаке пятая нога, хотя открыв благотворительную программу для сирот и детей инвалидов, мы выбили неплохие налоговые льготы.

— Саш, — повернулся я к нему. — Ты Шакирова видел?

Таир Шакиров был моим прежним боссом и братом Зай. Я пересекался с ним все реже, но связь поддерживали, исключительно на деловом уровне — мы оба были друг другу нужны. Сашка ездил к нему, да, но раньше меня мало интересовало, кто там принимает груз.

— Видел, — ответил Сашка. — Поздороваться он вышел.

Я помедлил, но соблазн задать неуместный вопрос был слишком велик.

— Он про сестру свою ничего не говорил?

Сашка удивлённо вздернул брови. Таир и правда был очень хорошим человеком, несмотря на все свое богатство. И ко всем людям, на него работавшим, относился к уважением. Но обсуждать с сотрудниками личную жизнь?

— Нет, — пожал плечами Сашка. — С чего бы?

И правда, с чего бы? Я осторожно протиснулся сквозь толпу — не раздавить бы никого из мелких. Оглянулся — на сцене выступают аниматоры, дети визжат, все идёт именно так, как и должно. Вышел из огромного зала, прошёл до коридору — чем дальше, тем тише. В торце дверь запасная, пожарная. На улице — лето. Жаркое, душное. Я сел на ступени, не заботясь о чистоте потертых джинс, закурил. Подумал вдруг — все именно так, как я хотел. Руслан Сафин вернулся в родной город победителем. Я крепко стою на ногах. У меня свой бизнес. Даже чёртов центр для детей открыл, как мечтал когда-то. Какого хрена тогда на душе так горько?

Сигарета догорела до фильтра, я затушил её об асфальт и ловким движением добросил до стоящей в нескольких метрах поодаль урны и тогда заметил её. Девочку.

Она стояла в тени пожарной лестницы, что вела на второй этаж здания, и настороженно на меня смотрела. Глаза круглые, внимательные, но страха в них нет, хотя обычно такие мелкие меня боятся.

— Где твоя мама? — спросил я, и мне показалось, что мой прокуренный голос слишком груб и резок, и точно малютку напугает.

Но она только склонила голову, присматриваясь ко мне. Интересно, в таком возрасте дети уже умеют разговаривать? Оказалось, умеют.

— Дома, — сказала девочка. — А няня там, внутри.

И показала на здание центра за моей спиной. Переступила ногами, одернула платьеце и снова на меня уставилась.

— А ты что здесь делаешь?

— Там шум, — ответила она. — А тут тихо. Я считала, сколько машин проедет по дороге за десять минут.

Я с недоумением посмотрел на полотно дороги тянувшееся за парковкой — ничего примечательного.

— И сколько же?

— Десять серых, четыре белых, шесть черных, пять красных и два автобуса.

— Надо же, — восхитился я. — А теперь пойдём, я верну тебя няне, пока она не вызвала полицию и не нанесла непоправимый ущерб репутации моего заведения.

Я хотел её за руку взять, шагнул к ней, но девочка доверчиво потянулась вверх обеими руками. Пришлось подхватить на руки, впрочем, ребёнок совсем ничего не весил.

— Тётя сказала, что вы чемпион, — тихо сообщила ребёнок.

Я шагаю, несу ребёнка и мысленно матерюсь — тёте этой надо бы ушам надавать, чтобы прекратила рекламировать мою персону.

— Был чемпионом, — сказал я, а потом добавил, словно это дите бы поняло. — Но спорт меня разочаровал после того, как мне в течение трех лет сломали восемь костей. Тебе понравилось бы считать кости?

— Наверное, это интересно, — с сомнением протянула девочка.

Няня нашлась быстро — заполошного вида сухопарая женщина уже бежала нам навстречу. Забрала у меня малышку, поблагодарила, а затем часто-часто затараторила по-английски. Девочка её слушала, а смотрела на меня, и серьёзный взгляд карих глаз неуловимо знакомым казался.