Мартынов. Неделя Стюарда.

Глава 3

Я решил попробовать один приём из сёрфинга, который доступен только тем, кто владеет Яром или Ярой, если это девушка. Технику выполнения я, как интересующийся темой, в теории знал, поэтому оставалось только подключить резервуар.

Волны были небольшими, но под мою задачу подходили. Поначалу у меня ничего не получалось, но в какой-то я почувствовал какой-то внутренний баланс, и я исполнил приём почти в совершенстве!

От радости, я позабыл о планах полетать ночью и катался несколько часов, опомнившись только тогда, когда израсходовал весь свой Яр. Я понимал, что он скорее всего не вернётся. Но моё мнение было таково, что нет никакого смысла всю оставшуюся жизнь беречь половинку резервуара, которую нормальный человек восстанавливает за сутки. Лучше уж с удовольствием её потратить.

На обратном пути я поразмыслил над тем, нужно ли рассказывать отцу о том, что произошло с Гуриели и о том, что ко мне возвращался Яр, в частности. Для меня это означало конец спокойной жизни, таскание по обследованиям, и, возможно, новые угрозы моей безопасности с целью вызвать во мне ещё один прилив Яра.

Учтя эти факторы, я сделал вывод, что отцу звонить не буду, а буду молчать до последнего. Дальнейшие события показали, что это было верным решением.

Когда я приехал домой, меня встретил взволнованный Тарас. Он вырос в доме моего отца, Михаила Мартынова, а потому побаивался его по старой памяти. Перед самим же князем Юрием Мартыновым, моим дедом, он просто впадал в транс, как мышь перед удавом.

На самом деле, змеи не гипнотизируют свою добычу, но эта расхожая фраза хорошо иллюстрирует отношение Тараса к моим отцу и деду. Причём, оба они к прислуге всегда относились хорошо, дело было, вероятно, в самой ауре их властности и силы.

— Матвей Михайлович, батюшка ваш здесь. Наверху ждут, — прошептал он.

Я кивнул и отправился по лестнице наверх.

Это было нетипично для моего отца, вечно занятого то политикой, то деловыми переговорами, связанными с принадлежащими нам предприятиями, а чаще всего всем вместе.

— Здравствуй, отец, — сказал я, входя в комнату.

— И ты здравствуй, Матвей, — ответил отец. В комнате он был один. — У нас мало времени, присядь.

Я сел.

— Ты знаешь о том, что вчера, во время твоей смены во дворце, утонул княжич Гуриели? — не то спросил, не то сказал Михаил Мартынов.

— Я видел в новостях, — кивнул я.

— Сейчас люди Его Императорского Величества опрашивают всех, кто там был. Неофициально, разумеется, — сказал отец, — ты знаешь, что-нибудь об этом?

— Нет, — ответил я.

— Не смей мне лгать! — хлопнул по столу отец. — На камерах видно, как ты входишь в ту же комнату, где были Гуриели и эта...

Он замолчал на секунду, вспоминая.

— Фрейлина Аматуни!

Я молчал.

— Мы сейчас поедем к князю Мартынову, там будет человек императора, тебе придётся отвечать на его вопросы. Ты понимаешь это? — спросил отец. — Только влияние твоего деда, и то, что ты Мартынов, позволяет нам неофициально беседовать с этим человеком, а не тратить десятки тысяч рублей на адвокатов, чтобы отмазать тебя от тюрьмы где-нибудь под Новониколаевском.

— Как будто вы не рады были избавиться от меня таким образом, — не удержался я от ядовитого замечания.

— Молчать! — гаркнул отец. — Несмотря ни на что, ты мой сын, Матвей. Тебе есть, что мне рассказать?

— Ну, что я могу рассказать отец? Ты думаешь, я убил его? — горько усмехнулся я. — Я, пустышка Матвей? Княжича?

— Нет, конечно, Матвей, — понурился отец, — конечно, ты не мог...

— Признайся, отец, а ведь ты был бы рад, если бы у меня вдруг обнаружилась сила, и выяснилось, что я убил его в стычке? Не пожалели бы со старым князем денег и обещаний, чтобы я легко отделался, выставили бы как дуэль чести? В конце концов, кто такие Гуриели против Мартыновых в глазах Его Императорского Величества и всего высшего света...

Отец задумчиво посмотрел на меня.

— А пожалуй, что и так, сын, — протянул он. И спросил с надеждой: — А что, обнаружилась?

— Нет, — покачал я головой, — конечно, нет. Я пуст, как всегда.

— Я знаю, что у покойного нет никаких внешних повреждений, кроме полученных от удара об воду уже после смерти. Вскрывать его князь Гуриели запретил, а после внешнего осмотра патологоанатомы заявили, что, скорее всего, он умер от ярового шторма, — сказал отец. — Значит, он умер, выпустив больше Яра, чем мог себе позволить.

— Ну так не я же ему сопротивлялся и не фрейлина Аматуни, — поднял я бровь, как бы приглашая отца вместе посмеяться над глупостью подобного предположения.

— Да, это верно, — пожал плечами отец, — так что же там случилось?

— Я не знаю, — начал врать я, — я услышал какие-то вскрики, мне показалось, что нужно вмешаться, я вошёл и увидел княжича возле окна. В следующее мгновение он уже летел вниз.

— Это правда? — подозрительно произнёс отец.

— Да, — кивнул я, — ну, подумай сам, какие ещё варианты.

— А что, если я тебе скажу, что фрейлина Аматуни, заявила, что ты убил его? — резко спросил отец. Меня бросило сначала в жар, потом в холод. Он продолжил: — Характер княжича Гуриели был всем известен, ему ничего не стоило начать ссору, особенно, если ему помешали добиваться взаимности от юной фрейлины.

Конечно, я знал Елизавету Георгиевну меньше одного вечера, но я не мог поверить, чтобы она такое заявила, даже под давлением, особенно после вчерашнего. С другой стороны, что я тогда знал о давлении? Тот вечер открыл мне глаза на многое в вопросе получения информации от людей, попавших под подозрение.

— И как же я это сделал? Щит выставил такой, что Гуриели, силясь его пробить, погиб от ярового шторма? — со всей возможной иронией спросил я.

— Конечно, нет, Матвей, — вздохнул отец, — я просто проверял тебя. Как сообщили твоему деду по негласным каналам, фрейлина только плакала и говорила, что Гуриели что-то показывал у окна с помощью Яра и вдруг свалился вниз. Потом она испугалась и попросила тебя проводить её до машины.

Я промолчал.

— Непонятно только, что вы делали в другой комнате, — закончил отец.