Нестор

Похоже только Ожилаури не устал рассказывать свои бесконечные истории. Он то замолкал на полуслове, увлекаемый вдруг подкравшимися сновидениями, то вдруг проснувшись, как ни в чем небывало продолжал прерванный рассказ. Только что он рассказывал, как со своими друзьями гимназистами ходил выяснять отношения с ребятами из дворянского лицея, и вдруг его разбудил четко выговаривающий слова брезгливый голос Васадзе.

– Пошел вон отсюда!

Ожилаури встрепенулся, посмотрел на Нико непонимающими глазами – кому это он? – и потом заметил побледневшего молодого мужчину, который нехотя выпустил из рук ремень его драгоценной сумки.

– Ну, что расшумелся? – Прыг не ожидал, что какой-то молокосос посмеет опротестовать его действия так агрессивно. Обычно, в таких случаях, он незаметно исчезал с места происшествия, но сейчас в нем взорвалась злость на сорвавшуюся кражу, на неудачную поездку, на невоспитанного юношу, на закрытое варьете, на весь нестабильный, катящийся к черту, белый свет.

– У тебя язык впереди ног бежит. Не боишься его потерять? – он прищурил глаза. – А то спрячу, всю жизнь искать будешь.

– Чего он хочет? – спросил Зервас, ребята со сна ничего не поняли.

– Сумку хотел украсть у Тедо.

Федора они называли Тедо, как это было принято дома, в Тифлисе. За спиной Прыга появился Скок. Как только он услышал, что назревает скандал сразу пришел поддержать напарника. Это придало Прыгу уверенности. Он был на своей территории, весь состав это его угодья, где он трудится и собирает урожай, поэтому никто не смеет так грубо с ним разговаривать. Надо проучить выскочку, показать кто здесь хозяин, да и в глазах Скока поднять свой авторитет. Вагон притих в ожидании, наконец хоть какое-то развлечение.

Ожилаури стряхнул остатки сна, понял в чем было дело и попытался сгладить конфликт. Он был хорошо знаком с поездными ворами, встречал их в притоне Одинокова, поэтому знал, что это люди вспыльчивые, любят цепляться к словам, не прощают обид, а потому часто мстят исподтишка.

– Давай не будем здесь разбираться. Идите своей дорогой. – сказал он.

Прыг не собирался уступать этим мальчишкам, но быстро смекнул, что расклад не в его пользу. Двое, Васадзе и Зервас, уже встали, да еще трое напряглись, готовые вступиться за своего. Итого пятеро против него и Скока. Не справиться.

– Скоро встретимся. Там и разберемся. – с ненавистью пообещал он и растолкал людей.

– Так встретились ведь уже! – задиристо крикнул Зервас в спину Прыг-Скоку.

Люди с разочарованием расходились по местам, ожидаемого представления не получилось.

Ожилаури не упустил возможности развить тему.

– С ними нельзя так. Это же мойщики – вокзальные воры. Они держат баны и поезда. Это их работа. Вы думаете они вот так вдвоем ходят. За ними целая сеть. Все направления и перегоны поделены на участки, где работают свои поездные карманники. Это их места кормежки и никто не может работать на их территории. От залетных они избавляются, побьют как следует, отнимут все. А могут и убить. Очень жестокие.

– Если б я не заметил, они унесли бы твою сумку. Не надо было говорить? – удивился Васадзе.

– Можно было сказать то же самое в более вежливой форме. – сказал Иосава.

– С ворами вежливо?

– А что делать? Ты же видишь, сейчас их время.

– Не надо ни во что вмешиваться. Главное добраться до дома. – Ревишвили поддержал Иосава.

– Да ну их всех к черту! – воскликнул Зервас. – Чем больше мы будем их бояться, тем смелее они станут. Перелом за перелом, око за око.

– Как он повредил тело человека, так и ему надо сделать. – продолжил цитату библии Васадзе.

– Это же талион. – наконец воспользовался своими юридическими познаниями Ожилаури. – Где вы живете? Двадцатый век на дворе, а вы о законе возмездия.

– Так ведь сейчас у нас сплошное беззаконие. Все делают, что хотят, а когда законов нет, люди начинают жить по первобытным правилам. – сказал Зервас.

– Законы есть всегда, просто их не всегда выполняют. – поправил Ожилаури. – Даже у большевиков они есть, странные, жестокие, но есть.

– Сейчас действует один, главный закон – закон большого револьвера. – сказал Васадзе.

– Это точно! – рассмеялся Зервас, вспомнив петроградское приключение. Он протянул Васадзе правую руку открытой ладонью вверх. Нико улыбнулся этому оставленному в тифлисском детстве знаку одобрения и шлепнул сверху своей ладонью.

Уже совсем стемнело, когда прокравшись вдоль Троицкой слободы поезд въехал на железнодорожную станцию Воронежа. Однако двухэтажное здание вокзала осталось в стороне, состав остановили поодаль, на запасных путях. На это никто не обратил внимания. Началась обычная привокзальная сутолока. Кто-то выгружался и спешил в город, другие наоборот пытались устроиться на освободившихся местах. Люди метались в поисках воды и укромных мест. Тут же вертелись торговцы едой и вездесущие вокзальные жулики.

– Вообще-то, на сколько я помню карту железной дороги, если мы едем до Ростова, то в Воронеж мы не должны были заезжать. Он должен был остаться в стороне, а мы через станцию Раздельную дальше на юг. – сказал Зервас.

– Наверное маршруты изменили и мы будем заезжать во все города, какие встретятся по дороге. – высказал свое мнение Иосава.

– Эээ! Так мы только через месяц доберемся до дома. – Ревишвили уже подсчитывал, хватит ли ему денег.

– Ну, месяц не месяц, но недельки две точно. – сказал Иосава.

Васадзе оставили караулить вещи, а остальные вышли из вагона.

2

Не смотря на то, что наступила ночь, жизнь на железнодорожных путях кипела. От состава отцепили локомотив и куда-то отогнали. Рядом по рельсам прогрохотали и остановились пустые товарные вагоны, в которых были устроены трехэтажные нары. Дальше, в сторону здания вокзала, стоял еще один смешанный состав из вагонов и открытых платформ. Там мешались военные в кожаных куртках и суконных френчах, красноармейцы, солдаты недавно созданной Рабоче-Крестьянской Красной Армии, в папахах и помятых фуражках, кавалеристы, в поводу ведущие своих лошадей. На телегах подвозили какие-то тяжелые ящики. Стучали молотки и топоры, к товарным вагонам и открытым платформам пристраивались деревянные сходни. Шум и суета не прекращались до рассвета. А утром пассажиры московского поезда были разбужены громким стуком. Вдоль вагонов ходили красноармейцы, стучали прикладами и зычно кричали.

– Все выходим! Поезд дальше не идет! Выходим!

Несмотря на крик, недоумение и недовольство пассажиров, вагоны освободили быстро и перед возмущенной толпой выступил командир в фуражке с красной звездой, который усталым обыденным голосом объяснил, что дороги на Ростов нет, там сейчас германские войска, их поезд реквизирован на нужды Красной Армии, в случае неповиновения или эксцессов расстреливать будут на месте, а так, идите куда хотите и добирайтесь до ваших мест, как угодно.

Здание вокзала было забито людьми, которые чего-то ждали, каких-то несуществующих поездов, неопределенных обещаний, несбыточных надежд. Люди порасторопней, которые надеялись только на свои силы, уже договаривались с крестьянскими подводами, на привокзальной площади, составляли караваны и устремлялись к родным местам на свой страх и риск. Увы, до Кавказа было слишком далеко.

Разошедшиеся по всей станции друзья, собрались, как и договаривались, через час на площади у входа в здание вокзала. Каждый принес свою долю информации.

– С Ростовом ничего не понятно. – начал рассказывать Фома Ревишвили. – То там казаки, то немцы, то красные. Кто там сейчас тоже не ясно. Ясно, только, что туда лучше не соваться, там мы не пройдем. Поезда туда не ходят, а до Ростова почти четыреста семьдесят верст.

– Пятьсот километров. – поправил Зервас.

– А еще мне сказал один, – продолжил Фома. – полтора месяца назад, под Армавиром, большевики остановили поезд, высадили оттуда всех и расстреляли.

– Вранье, не может быть. Кто тебе такие глупости сказал? – возмутились ребята.