Дневник разведчицы

После дождя река пахнет свежим илом, к каменным парапетам прильнули увядшие камыши. Неподалеку пара уточек скользит против течения и, завидев нас, просительно подплывает. Бедные мои, мне вас нечем угостить. Русский тоже вздыхает: "надо было хлеба в кафе захватить". Из далёких полей на город движется что-то огромное и чёрное, и имя этой громаде – Осень. Я чувствую за спиной её недоброе дыхание. А там не за горами жестокий и равнодушный декабрь.

"В 42 года понимаешь, что счастье состоит в простоте, – говорит Саша, задумчиво глядя на огоньки казино по ту сторону реки. – Выпить чаю вдвоём с любимым человеком, сходить вместе в магазин, посмотреть дома фильм. Самый прочный союз – это не государство, это двое". Просто и вместе с тем глубоко. Широко размахнувшись, русский запускает камешек в реку и тот бесследно исчезает во тьме. Саша говорит, что камень улетел на планету Нибиру, где вечное лето и всегда суббота.

Ну какой из него агент? Может, мы с Альфредом зря тратим время? Хороший мой Саша, как тебя ото всего этого оградить? "От чего оградить?" – русский смотрит в упор. В глазах недоумение. Чёрт возьми! Кажется, я что-то сказала. Дурацкая у меня черта: иногда погружаюсь в мысли, куда-то уплываю и на мгновение попадаю в новую реальность, словно отключаясь от этой. Вижу картины и что-то говорю, сама не замечая. Вот же глупая.

– Не обращай внимания, это я о своём.

– О чём конкретно? От чего ты хочешь меня оградить? – обеспокоенно спрашивает русский.

Кажется, его душу я вижу насквозь, и эта душа красива. Не спрашивайте, причём тут синие узоры, просто я их тоже вижу. Саша потерялся в жизни, и ещё не знает, что жена никогда не приедет. Смысл не в его зарплате или документах. Смысл в том, готов ли один человек шагать через трудности вместе с другим. Его жена не готова, а другие причины – лишь отговорки, я-то понимаю. Саша снова зовёт в гости. Должна ехать. А мужу скажу, что опять была у Ляны. Вчера муж был вежливый, как официант. Говорил, что пора бы нам отдохнуть. Предложил купить путевки в Италию. Я не против.

21 сентября, пятница

Вечером нормальной любви снова не было. Мой Сашук потребовал, чтобы пошла к венерологу и проверилась, а презервативами он не пользуется. Странный. Я объяснила, что у меня секса не было 2 года, потому что муж любит молодую. Но Сашук непреклонен: "всё равно проверься". Что ж, пойду, иначе работу не выполнить. Сказала, что улетаю с мужем в Италию на отдых. Русский впал в паранойю: "ты точно с мужем поедешь?". Думаю, на ревность мы с командиром разведём его легко.

Утром поцеловала Сашу и поехала домой, кормить котов. По пути звонила сыну, он уже собирается к своим второклашкам, у них сегодня поход. Никас – единственный, кому верю до конца, и если в конце будет край пропасти, я в неё прыгну, как только он скажет. Всегда уверенный в себе, самонадеянный, категоричный, но его советы мудры. Этим похож на своего отца, хотя никогда его не видел. Точнее, видел, в 2 годика. А потом его папа уехал в Россию. Говорил, что на месяц, но не вернулся. Наверное, я до сих пор должна страдать и переживать. И мне порой стыдно от того, что не переживаю.

С первым мужем я познакомилась в 19 лет. Жил на соседней улице и считал меня ветреной и несерьезной. То, что за мной стадами ходят ухажёры, он видел и сам, потому я и подумать не могла, что ему понравлюсь. Однажды встретила его в деревенском магазине и он сказал, что я не такая, как мои подруги. И это была правда. Я всегда другая, в стороне, но всегда надо всеми. Подруги меня побаивались и уважали, сестры слушались, а соседи считали ведьмой. Лишь молодые парни как кобели увивались за моей юбкой, добиваясь одного, но главного. Но я, бывает, повстречаюсь с одним недельку, нацелуюсь, а потом думаю: "зачем ты мне нужен?". И отправляю подальше.

Первый муж кобелём не был. В свои 40 он заработал, как говорится, богатую биографию. И если местные мужики чего-то не поделили, то ходили к нему, потому что советской милиции мало кто верил. Мощные бицепсы, волосатая грудь с татуировкой якоря были не главным. Кронас тоже был в стороне и тоже надо всеми: вот что нас роднило. Он учил, как жить и что делать. Он защищал и оберегал меня, как маленькую. Это был мужчина, учитель и начальник одновременно. Строгий, но справедливый. Наверное, мой папа был таким же.

Этой свадьбы в деревне не поняли, но всё равно мы погуляли на славу. Именно тогда я до боли ощутила, что наше существование лживо, и у праздничного стола положено выказывать удовольствие. Не для себя, а для других, словно ты слон на цирковой арене. Мы все живём напоказ. Я без конца улыбалась и делала невинный озарённый взгляд, а в душе были жалость к себе и растерянность. Мы ведь и встречались всего пару месяцев, а моя бабушка лишь ускоряла процесс уговорами. Ей поскорее хотелось меня спихнуть на чьё-то содержание.

Я сидела в большом доме за накрытым столом и мне хотелось, чтобы потолок рухнул, похоронив меня. Впрочем, я понимала, что если долго ломаться, то всё можно потерять. Странное кисло-сладкое чувство, не позволяющее разобраться в том, что же с тобой происходит. "На всю жизнь"… Эта фраза казалась и ненастоящей, и неразгаданной, я никак не могла ее осмыслить. И все же как сильно я уязвила подруг, отхватив себе лучшего мужчину деревни!

С Кронасом я узнала, что такое секс и поняла, как это классно! Я ощутила, какой громадной радости лишала себя раньше. Я смотрела на него снизу вверх, срывая с себя белые трусики (других тогда не было) и изнемогая в ожидании. Мы это делали на старой сетчатой кровати, которая приятно скрипела, будто по-старчески ворчала. А потом я готовила и подавала обеды, стирала и гладила рубашки, и это, наверное, было счастьем. Кто знает?

Участковый пытался привлечь его за тунеядство, но грёбаный СССР уже трещал по швам и проблема рассосалась сама собой. Конечно, тунеядцем Кронас не был, потому что зарабатывал, наверное, больше всех в деревне. У нас был кирпичный домик, а перед ним – дворик с лужайкой. Я обожала их подметать и чистить, когда любимый уезжал. Я была латгинской хозяйкой, владычицей семьи, отличной поварихой. И даже сама колола дрова. Деревенский народ мимо нашего двора ходил молча, и часто по другой стороне улицы. Люди вообще не любят чужого счастья.

Уезжал муж часто: то в Сакуно, то в Сильвин, то в Москву. Поначалу я пыталась узнать, чем он занимается, но каждый раз он меня обрывал: "это мои дела, а не твои". Иногда привозил пачки купюр, иногда просто 50 рублей, но мы всегда были при деньгах. Часто возил продукты, а один раз, под Новый год, приволок даже бананы. Сказал, что из Сочи. Много лет спустя, когда уже вышла замуж второй раз, по деревне ходили слухи про сакунский спирт, который тамошняя банда при помощи военных возила самолётами в Москву. Якобы и Кронас был при делах. Впрочем, какая теперь разница?

Наша память – совсем не линия, а всполохи молний, которые хаотично выхватывают картинки из темноты прошлого. Однажды утром было майское воскресенье, и окно во двор было открыто. А за окном висело золотое солнце, заполонившее собой и нашу лужайку, и весь мир. Мы на кровати лежали у окна, и я отдыхала на мощной груди Кронаса, то медленно вздымавшейся, то опускавшейся, словно ледокол, идущий сквозь айсберги. Ленивая оса долго жужжала, а потом присела на старую кружевную занавеску. И всем тут было ясно, что в присутствии мужа она ни на что не решится. Я одним глазом ловила лёгкую вату облачков в глубокой небесной синеве, и мы просто молчали. Затем Кронас сказал: "ну что, давай чаю?". В тот момент я поняла, что беременна.