Страница 8 из 25
Только благодаря нашей оценке мир таков, каким мы его ощущаем. Со всеми его объектами, формами динамики и скоростями, со всей его красотой и безобразием, чуждостью и благонамеренностью. И постоянно всплывающий вопрос: Что же есть мир сам по себе? Имеет вполне определённый ответ: – Лишь оценку. Мало это, или много для мира, но это так. Мир не может в себе иметь ничего фундаментального, как и самостийно функционального. И по большому счёту, сам по себе он – недвижим. В нём, в его самой сокровенной глубинной сути, нет произвола, нет Бога. Бог, есть его поверхность. Но это обстоятельство нисколько не умаляет самой реальной действительности, и божественности этой действительности. Ведь как бы мы не уходили в глубину, как бы ни трактовали движение, порождающее собой действительность и всю материальность, божественность природы никуда не девается. Бог не исчезает. Его невозможно убить даже тем абсолютным пониманием мира, как воплощения архаической фатальной пустоты. – Пустоты без субстанциональностей и движений. Ведь от этого, сама реальность мира, его действительность, как и само движение – нисколько не теряются, и даже не умаляется.
Наш трансцендентный разум делит мир на пространство и время, определяя каждой из монад бытия, свои пенаты. И затем, соединяя эти планы собственного воззрения в целокупное единство, создаёт синтезированный мир реальности, в котором время и пространство уже не разделимы. В ином ключе он существовать, – просто не может. А между тем пространство и время, в собственной академической агрегативности, есть одно и тоже. Они изначально есть суть одно, но воспринимаемое разными «ганглиями воззрения». Не возникни, и не развейся в нашем разуме одной из этих «ганглий», и мир реальности был бы совершенно иным. Либо пространством без времени, либо временем без пространства. Что олицетворяло бы собой как раз ту пустоту. Такое крайне сложно представить, но мир действительности таков, именно в синтезе двух главных парабол нашего воззрения, которым определяется общая гипербола бытия.
Повторяю, всякая объективность вещей в мире определяется соотношением внутренних скоростей и форм динамики микро и сверх микроуровней бытия. Именно этими соотношениями и ничем иным, определяется как форма всякого предмета для нашего воззрения, так и его субстанциональность. И всякая оценка есть лишь вопрос выстраиваемой нашим разумом перспективы, как в самом узком, так и в самом широком поле воззрения и познаваемости.
Здесь происходит постоянная смена фокусов, постоянное перемешивание ответственностей, их столкновение и синтетическое слияние, разделение и абстрагирование. Но целокупируемый всё это, разум, в силу собственной перспективной возможности воспринимает и моделирует целокупный внешний мир, где многие движения и формы динамики находятся за рамками восприятия и идентифицирования непосредственно самого движения в секундно-метровом диапазоне его созерцания, на определённой им линейке перспективной обзорности. И мир в этой части представляется ему чем-то инертным и без движимым, (по крайней мере, в эмпирическом осмыслении, ибо трансцендентные формы, возникшие в разуме позже, знают, что скрыто за этим, и именно они говорят о повсеместном разноплановом движении, определяющем все возможные формы и субстанциональности мироздания).
Упрощённо, как пример, для того, чтобы понять смысл всего этого, можно привести быстро крутящийся пропеллер, создающий впечатление стоящего круга. Или лазерный луч, рисующий, казалось бы, инертную картинку в воздухе. Но если в этом смысле представить себе трансцендентно, запредельные для нашего непосредственного восприятия момента, формы динамики и скорости движения, к примеру, в камне, то становится более-менее ясно, почему они создают впечатление твёрдости и определённой субстанциональности.
Ведь «ганглии нашего воззрения и разумения» моделирующие и воспринимающие реально происходящие движения, те, что находятся в поле восприятия нами динамики и последовательности изменений, условно говоря, в секундно-метровом диапазоне, отличаются от «ганглий трансцендентальных» именно своей природой. То есть, когда мы видим непосредственно движение и изменение, и это изменение создаёт в нашем разуме иллюзию текущего в определённом порядке и с определённой скоростью, время, работают «ганглии непосредственного продуцирования и восприятия». Их масштабы просты, и обусловлены каузальными изменениями определяемого ими момента. Но когда мы не видим этого момента, когда эти изменения и трансформации находятся за пределами возможностей наших перспектив, возникает иллюзия инертности, без движимости, в одном векторе перспективной обзорности, и пропадает всякое достоверное бытие, в другом векторе.
То есть фактически, мы делим реальность пространства и времени в соответствии с формой и скоростью динамики нашего внутреннего движения. То, что движется за пределами нашего непосредственного восприятия, то, что не идентифицируется нами как движение, мы называем – инертный материальный мир пространства. Ведь он кажется нам фундаментально-недвижимым. То, что движется в рамках непосредственного восприятия, и раскладывается нами на категории, а благодаря памяти прошлого и будущего создаёт в нас чувство времени, мы относим к непосредственной реальности бытия. Кстати сказать, время в нашем разуме возникает и отмежевывается от пространства тогда, когда возникает непосредственное ощущаемое нами движение, воспринимаемое как последовательное изменение, условно говоря, на глазах. Течения времени не существовало бы, если бы всё существующее во вне, было бы за рамками восприятия нами каузальных изменений природы. Это только нам кажется, что мы воспринимаем время непосредственно изнутри себя, что мы способны ощущать некое движение самого времени, как какой-то субстанции, все повелевающей и все определяющей. Но время, на самом деле фикция, – иллюзия бытия, не существующая сама по себе субстанционально, как только лишь метафорически, – лишь как продукт отношения. Оно – есть апперцепция разума. И существуй оно само по себе в мире, оно бы тем самым определило бы законченность этого мира. Как определила бы законченность мира и существующая фундаментальная материальность, – нечто окончательно сущее в пространстве, окажись такая в нём.
Время, есть продукт соотношения и сравнивания нашим разумом движений внешних, с движением нашей крови, и нашего общего внутреннего метаболизма, включающего и скорости, и формы движения самого разумения, его «стрел-мыслей», и «воззрений-рек». И поэтому время не является чем-то субстанциональным. Но субстанционально ли само вещество? Чем одна фикция, отличается от другой?
Субстанциональность материи не вызывает сомнений в нашем архаически укоренившемся сознании. Но ведь и время, как нечто фундаментальное, в нашем глобальном осмыслении бытия так же не вызывает сомнений. И, тем не менее, оно не может иметь собственной телесности. Как я отмечал выше, в противном случае, наличие такой телесности, определило бы конечность мироздания.
Парадокс в том, что материя, как таковая, есть суть определённая форма движения, и определённая скорость, которые в своей совокупности определяют формы воспринимаемой нами реальной действительности, со всеми её объектами. Значит в материи, в её глубинных основах, а далее и в пространстве, нет ничего кроме течения времени? Как же разобраться в этом клубке?
Для того чтобы осмыслить такое, необходимо выйти за рамки пространственно-временного воззрения, данного нам природой. Вектор нашего осмысления действительности находиться в плоскости последовательного бытия материальных субстанциональностей. Создавая этот лабиринт, он бродит по нему, лишь меняя сектора лабиринта, создавая новые повороты и тупики, но, не меняя самого лабиринта. Как посмотреть на мир другими глазами? Проблема здесь как раз в том, что наш разум не в силах изменить созданный им однажды лабиринт, он не в силах поменять даже его векторность. Его архитектоника и его алгоритмы, полностью соответствуют архитектоники собственной выложенной веками матрицы разумения. И всякая запредельность, случись такая, неминуемо вызовет лишь впечатление нарушения разумности, но никак не нарушения самого лабиринта. Если неразумностью обозначают даже выход за рамки выложенной и закреплённой моральной догматики, полностью и целиком изобретения заинтересованного в определённых целях человеческого планктона, то, что говорить о глобальных проблемах мироздания? Чья твёрдость и даже окаменелость, в силу долгого пребывания в одном состоянии, неразрушима никакими «топорами воззрения», какими бы совершенными и твёрдыми они не казались.