Страница 29 из 44
На более поверхностном уровне феномена, восприятие нами твёрдости, мягкости, или жидкости, по сути, зависит от характера сцепления внутренних латентных энергий, и интенсивности внутреннего противодействия, – «напряжения внутренней войны». В метафорически-трансцендентальном осмыслении реальности, восприятие объекта, наше идентифицирование его в определённой форме, зависит от соотношения в этом объекте, стихий пространственного воплощения, и стихий временного. То есть, в физическом осмыслении реальности, баланса взаимодействия внутри этого объекта, сил гравитации и сил антигравитации (пространство), с силами центробежными и центростремительными. Попросту сказать, силами разгона и торможения (время). И целокупного воздействие этого внутреннего баланса предмета, на нас, как на наблюдателей.
Это понять сложно, пока не начинаешь осознавать, что все, что тебя окружает, всё лишь – суть синтезированное воплощение времени и пространства. Их синтетическое единство, в собственном противостоянии. Ибо, как мир в целом, так и всякий ощущаемый нами объект, есть воплощённое синтетическое противостояние времени и пространства, (воплощённое в реальность), и противостояние хаоса и упорядоченности, (как воплощения действительности). И этот синтез, материализовавшийся в некие твёрдые и жидкие субстанции для нашего восприятия, знаменует собой всю принципиальную воззренческую парадигму действительности макрокинеза. Которая гласит: В мире – не существует ничего – фундаментально действительного, ибо нет ничего – окончательно сущего. И только противостояние, взаимодействие и соотношение, выступают как объективные причины действительно существующего. Лишь потенциальная война, выступает гарантом объективного существования. Ведь только лишь в противостоянии – возможна действительная реальность бытия.
Вещь в себе
Самая трансцендентальная тайна, манящая своей бездонностью, потусторонностью, своей тёмностью. Чем дальше мы в неё заглядываем, тем глубже смотрим в себя. Древние смотрели на это несколько иначе, они не делили суть, и её проявления. Их религия имела иные поля созерцания, их Бог находился в другом месте. Теперешние мудрецы стараются наделить этот предмет воззрения, некоей конкретикой, диалектически отделив от вещи, её проявления. А попросту сказать, отделив от явления, её сокровенную независимую суть. Придав этой сути мистически сакральный образ, и обозначив понятием «вещь в себе».
Здесь проявляется та же особенность нашего разумения, мы, следуя линейной пространственно-временной парадигме, как доминирующей векторности, и вивисекции, как единственно возможной для удовлетворения форме собственного разумения, разделяем то, что не раздельно, что не может быть отдельно. Но наш разум желает удовлетворяться, и он делает то, что приносит ему это удовлетворение.
Вдумайтесь, что есть «вещь в себе», чем она могла бы быть, в нашей феноменальной действительности, кроме как трансцендентальной, мифической субстанцией, находящей своё подтверждение лишь в вере, как единственно возможной антиаподиктической парадигме нашего сознания? То есть, мы подразумеваем, что она есть, что она должна быть. Но, что она? Чем она могла бы быть? Метафизика, даже в своих самых углублённых воззрениях должна всё же, иметь хоть какую-то наглядную определённость, пусть трансцендентальную.
Вещью мы называем то, что ощущаем, или хотя бы мыслим в виде формативно-отчерченного объекта познания. Ведь для того, чтобы мыслить нечто, должен быть образ того, что мыслишь. Как показывает опыт, в силу наличия в общем философском мировоззрении такой мифологемной существенности как «вещь в себе» – такое положение совсем не обязательно. Определяя наличие в вещи «вещь в себе», как чего-то отдельного, самостоятельного, с совершенно иными свойствами, чем у воспринимаемой вещи, мы тем самым отправляемся в мистику, в домыслы запредельного бытия. Мы ищем Бога – в материальном, как ищем метафизику всегда и всюду в трансцендентальном. Наш разум всегда стремиться найти первопричину всего сущего. Последнюю инстанцию, или сказать точнее самую первую, самую основательную. Тем самым, мы впадаем в антропоморфный мистицизм, и находим для себя плоскость запредельного мышления. И нас заставляет следовать этой плоскости наш жаждущий удовлетворения разум. Он хочет искать и находить, и снова искать. В том его генетическая основа, (воля, – не имеющая возможности остановиться).
Но посмотрите внимательнее, – где на самом деле мы её ищем, эту пресловутую «вещь в себе»? Мы ищем её там, где ее, и быть не может! Мы ищем её – во вне возможностей собственного миросозерцания. Мы словно бродим в лесах, где не растут не только «съедобные грибы», но и вообще всякие «грибы». Мы плутаем по изначально неправильно выбранным дорогам. Стремимся в моря без берегов, и тонем постоянно в собственных заблуждениях. Мы совершенно не желаем осознавать, что, углубляясь в суть вещи, в самую сакральную её глубину, мы обречены вечно опускаться в бездонную пропасть. Ибо никогда не найдём конечной точки, как бы глубоко не уходили. На каждом этапе мы обязательно будем находить причину, которая будет ещё первичнее, после которой ещё, и так далее. Поиск «вещи в себе», подобен бесконечному поиску неделимой точки пространства или времени. Суть всегда будет оставаться где-то там. «Вещь в себе» – это взгляд в бездну, в прямом смысле слова. Мы чувствуем, что она должна быть, но где она и что она, никогда не узнаем. И в этом нам не помогут ни трансцендентальная логика, ни аналитика, ни диалектика, ни чистое воззрение, ни фундаментальная физика. Ничто не в силах приблизить нас к «вещи в себе», как ничто не может приблизить нас к истине в последней инстанции. Мы никогда не коснёмся её, где бы ни искали, снаружи ли, смотря в отражение десницы, или внутри себя, смотря в саму десницу мира.
Если чертить параллели и переносить это архаическое положение на нашу психофизику, то становиться очевидным, что вся наша мораль и следующая за ней психология, имеют своей основой тот же принцип отделения сути, от явления. Ведь мы считаем наши поступки чем-то отдельным от нашей сущности, что мы тем самым способны контролировать наше поведение, что наше, ни от кого не зависимое внутреннее «Я», решает, как поступить в той или иной ситуации. Кто-то сидит в нас, кто-то совершенно самостоятельный, независимый от причин и мотивов, – «Великий карлик», тот, кто даже может по своему усмотрению реагировать на мотивы, не зависимо от силы мотива, произвольно, как ему вздумается? Некая сущность, которая решает и действует вопреки всем законам природы, существующим вокруг неё и в ней самой. Которая даже может нарушить «закон причинности», прервать цепь последовательности каузальных связей собственного душевного агрегатива. Эдакая совершенно самодостаточная абсолютная самосущность, обладающая полной свободой. В этом заключено как всё теологическое, так и всё мистическое. Ибо здесь чувствуется дыхание бога!
Я полагаю, что истоки всякой религии, её сакральные первопричины кроются именно здесь. Не в непонимании внешних явлений древними, но именно в самоощущении собственного произвольного «Я». Теологическая сторона нашего сознания, зарождалась из чувства, что в нас сидит нечто божественно-абсолютное в своей свободе, нечто абсолютно независимое и абстрагировано-самостоятельное. Что проявления нашей воли могут ни на чём не основываться, действовать сами из себя. Эдакая – автономность в Абсолюте. Это собственное внутреннее мироощущение постепенно укоренилось в нас, и мы естественным образом начали проецировать его на всё, что нас окружает, – все, что подвластно нашему разумению. И «вещь в себе», которую мы хотим найти в каждом объекте феноменального мира, нечто отдельное от проявлений этой вещи, некое – абсолютно само, – Бог, сидящий в каждой вещи, и решающий по своему усмотрению, как ей, этой вещи проявляться.