Масло на потолке

В обязанности солдат входила уборка, мойка, «протирка» вверенного объекта. Спрос за уборку был очень строгим. Каждую пылинку, развод на стекле или зеркале, штрих (от берцев) на полу сержанты видели и принуждали исправить найденные недостатки. Как всегда, уборка проходила в быстром темпе, с руганью, матом и рукоприкладством. Уборочного инвентаря (даже элементарных тряпочек для протирки пыли) на всех не хватало. Образовывались очереди за каждым треснутым совком, лысым веником, сломанной шваброй (некоторые швабры были без черенков) и дырявым ведром. Я шучу? Нет, я не шучу. Всем нам было не до шуток.

Мойка пола представляла собой так называемую пенную вечеринку – это когда несколько брусков мыла крошатся в ведро с водой, и взбивается пена. Я не помню, чем мы крошили мыло – ножей у нас точно не было, значит, вероятно, бляхами от ремней. Спросите, как можно крошить мыло? Всё очень просто! Мыло Слонёнок было таким сухим, что крошить его можно было чуть ли не руками. Нам выдавали специально мыло для ПХД? Нет, мы использовали своё личное. Пена из ведра, точнее вёдер, выливалась на пол, заполняя всё пространство. Спустя некоторое время, в течении которого пена должна была впитать в себя грязь, пену собирали обратно в вёдра и выливали в туалет в очки. «Водолеи» топтали пол в умывальне и туалете, что провоцировало дополнительные ругань и конфликты… В общем, уборка в казарме – это жуткое событие, в котором я всегда старался не участвовать.

Первые дни в восьмой роте были наполнены занятиями по строевой подготовке на плацу, лекциям (на них мы учили устав) и «рабочками». Рабочка – это выполнение личным составом разного рода работ: подметание листвы, выщип травы и одуванчиков (так называемая операция «Гусь»), перенос каких-либо грузов и тому подобные логичные или нелогичные, полезные или бесполезные занятия.

На «лекциях» нам под запись (у всех были блокнотики) диктовали звания и фамилии наших командиров (командир отделения, заместитель командира взвода, командир взвода, командир роты, командир батальона и так дальше). Также мы записали иерархию воинских званий: рядовой (пустые погоны), ефрейтор (одна полоска на погонах), младший сержант (две полоски), сержант (три полоски), старший сержант (одна широкая полоска), старшина (широкая полоска и узкая), прапорщик (две маленькие звезды вдоль погон), старший прапорщик (три маленькие звезды вдоль погон), младший лейтенант (одна звезда), лейтенант (две звезды поперек погон), старший лейтенант (три звезды, расположенные треугольником), капитан (четыре звезды буквой «Т»), майор (одна большая звезда), подполковник (две большие звезды поперёк погон), полковник (три большие звезды, расположенные треугольником), генерал-майор (одна огромная звезда), генерал-лейтенант (две огромные звезды), генерал-полковник (три огромные звезды) и генерал армии (одна огроменная сверхновая звезда).

Строевая подготовка включала в себя многочасовые тренировки на плацу. Мы отрабатывали шаг, учились «тянуть носочки», приучались слышать барабан и счёт командира (раз, раз, раз, два, три), изучали команды. Маршировать по жаре в берцах на голодный желудок с пересохшим от жажды горлом – это, конечно, не самое приятное занятие, но, сказать по правде, в армии и так ничего приятного не наблюдалось.

Утром мы натирали берцы гуталином, брились и делали кантики на шее. По вечерам подшивались. Эта процедура состояла из следующих этапов:

(РАЗ) Отодрать от воротника старую подшиву.

(ДВА) Постирать её в раковине со Слонёнком.

(ТРИ) Сложить ткань в тонкую полоску.

(ЧЕТЫРЕ) Погладить её утюгом.

(ПЯТЬ) Пришить подшиву к воротнику.

Количество стежков сверху, снизу и по бокам было регламентированным (использовались исключительно белые нитки). Существовали какие-то правила относительно количества слоев в подшиве, а также был единственно верный способ складывания ткани. Иногда я не гладил подшиву, пришивая её мокрой, или же «гладил» путём тёрки в натянутом виде о дужку кровати или любой другой предмет с прямыми углами (стол, табурет, подоконник). В некоторые дни я не стирал подшиву вовсе, переворачивая её на изнаночную сторону (изнанка всегда оставалась чистой).

Дело в том, что времени у нас практически не было. У каждой раковины стояло по несколько человек (они одновременно пользовались одним краном), а очереди на глажку всегда были огромными. Утюги же часто портили подшиву, окрашивая её в рыжий цвет. Иголок вечно не хватало, они ломались, поэтому мы занимали их друг у друга. С нитками ситуация обстояла не намного лучше. Вообще, иголки, нитки, подшивочная ткань должны была периодически выдаваться. К примеру, ткань, я думаю, подлежала выдаче каждый день, но только не в нашей части. В учебке не было даже туалетной бумаги! На помощь приходили книги из ленинской комнаты (не зря же говорят: «Книга – лучший друг человека»).

Думаю, стоит рассказать о моих сослуживцах (сейчас речь пойдёт о солдатах с моего взвода – с военнослужащими других взводов я не имел особых контактов). Помню одного шалопая, выглядевшего как наркозависимый ребёнок. Он был невысоким и белобрысым с очень странным голосом и манерами. Приведу лишь одну его фразу: «Мне мама сказала всех в армии слушаться, вот я и слушаюсь». Всё это говорил он на полном серьёзе с отстранённой непонимающей улыбкой от уха до уха. Странный тип…

Внешним видом выделялись два солдата. Они обладали идеальными телами в плане пропорций мышц, симметрии на лицах и общей эстетики. Один был смуглым и, насколько я помню, был простым «качком». У второго была обычная бледная кожа, татуировка на спине (какие-то иероглифы) и внешность модели или актёра, по которому вздыхают все девушки планеты. И да, он был каратистом.

Помню, один раз наш взвод стоял в казарме. Нам, как всегда на таких построениях, рассказывали «сказочки» о том, какие мы «пидарасы», «конченые ублюдки», «уёбища» и «апатичные флегмы». В тот раз Буратино (наш заместитель командира взвода) абсолютно не к месту стал кричать: «Не смотрите, что я такой маленький и гашёный! Я вас всех ушатаю! И не с такими справлялись! Если вы даже с нами справитесь, то офицеров не вывезете!». После этой «устрашающей» триады он ударил Каратиста кулаком в грудь и заявил: «Хотел бы я иметь такое тело как у тебя!». Помню фразу и самого Каратиста (она была произнесена в совсем другой раз и в совсем другой обстановке): «Я привык, что в колледже ко мне обращаются по имени и отчеству, а тут я пидор».

В моём взводе также числился неприятный Школьник с чувством собственного величия, а ещё Альберт, который был чересчур в себе уверен (однако, его уверенность имела свои корни в отсутствии интеллекта). Помню, как эти двое стирали форму Чёрного. Альберта постоянно бил «чёрный властелин», а тот, очевидно, не зная, как поступать в подобных ситуациях, лишь с непониманием смотрел на сержанта.

Также во взводе числился невысокий Спортсмен, выглядевший немного нерусским. Он и Качок были нормальными, отзывчивыми, очевидно, порядочными и добрыми людьми. Остальные мне были настолько чужды, что просто стоять рядом с ними мне было неприятно.

Проиллюстрирую примером. Однажды, это было очередное построение в казарме (поблизости сержантов не было – мы стояли одни), я стоял в первой шеренге и, в определённый момент, почувствовал шлепок по ягодице. Я был поражен и оскорблён до глубины души, поэтому развернувшись высказал всё, что думал о стоявших позади солдатах.

Следует понимать, что сержанты постоянно нас «качали» (приказывали выполнять физические упражнения). Причиной «кача» могло послужить всё что угодно: разговор в строю, неправильный ответ, медлительность кого-то из нас и любая другая причина, а также её отсутствие (в армии широко распространены коллективные «наказания» – то есть из-за одного дурачка всё отделение, взвод или рота могли заниматься «спортом»). Иными словами шлепок, равно как и моя реплика в ответ, могли привести к очень печальным последствиям для ВСЕХ.

Однако, физические упражнения применялись не только в качестве наказания. Помню, как мы учили обязанности солдата в позе «полтора». Эта поза получается в процессе выполнения отжиманий от пола или приседаний. Наша рота «обожала» приседания. Сержант командовал: «Начинаем приседать на счёт! Раз!», – мы сгибаем ноги в коленях и опускаемся вниз. «Два!», – мы распрямляем ноги и оказываемся в первоначальном положении. «Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Полтора!», – мы замираем в промежуточной позе, в которой колени согнуты под углом в 90 градусов. В таком положении бёдра оказываются параллельны полу, а сам человек выглядит словно сидящим на табурете (однако, руки при этом вытянуты перед собой).