Страница 8 из 57
В тумане не было видно ничего, сколько ни всматривайся. Странные мелькающие тени деревьев, что складывались в пугающие и масштабные силуэты, вечный треск веток из-за местных оленей — я отлично понимал, почему Даниелю могло показаться, что он видел медведя-призрака. Более того — даже я сам попадал на удочку собственного воображения. Несколько раз кряду лишь мой рационализм позволял отмахнуться от ощущения того, что кто-то бежал параллельно медленно едущему грузовику, что кто-то вот-вот должен был бы нагнать нас или даже перегнать — чего только нельзя было увидеть, когда весь мир за десять футов от тебя представлял сплошное серое полотно и простор для фантазии.
— Если Кайана — это место, где встречаются реки, — в один миг ко мне пришло осознание, что просто терпеть тишину и всматриваться в абсолютно тёмный лес было слишком невыносимо, — то Аипалук — это?..
— Аипалувик. Нет, не ищи в этом логики. Никогда не знаешь, когда именно была основана деревня — между соседями всегда может быть расстояние в целые столетия.
— Так как это пере…?
— Бог, — привычку перебивать давно пора было занести во «вредные». — Дух, вернее. Хозяин бушующего моря, вестник смерти, разрушающий лодки и корабли.
— Интересное название для деревушки в горах.
— Старики мне рассказывали, что всё это ради того, чтобы задобрить его. Мол: старая деревня была расположена прямо у реки Сквирел, что течёт с севера Кайана. Её жители, обратившись в христианство, начали порицать да винить старых духов во всех своих бедах. Представляешь, — сказал он с явным сарказмом, — столько лет боялись их, преподносили им дары, а бог-то, оказывается, «всего один». Но духи — это тебе не просто выдумка. Вот и в отместку ночью «разлилась река по велению Алигнака, и повыходили из неё Арнапкапфаалук, состоящая наполовину из рыб, вместе с Нерривикой, окутанной моллюсками, и забирали они всех и каждого к Аипалувику, кого не забрала сама река». Только шаман — древний и преданный самому старью — остался жив, чтобы нести этот урок.
— Я думал, что большинство здесь давно стали христианами, забыв старые сказки или променяв их на новые.
— Вряд ли. Да, влияние колонистов сильно сказалось на нас, но забыли ли мы? Нет. Люди здесь часто бедные и одинокие, если сравнивать с другими штатами или даже просто взглянуть на юг. А только бедные и одинокие и умеют помнить.
***
Когда мы подъезжали к деревне, прошло два часа ровно. Я ещё раз убедился в том, что без сопровождающих или знающих путь не выйти из подобных мест — многие потемневшие ели, растущие достаточно далеко друг от друга, казались мне правильным проходом, многие пешие тропинки, теряющиеся в грязи, создавали иллюзию нормальной дороги, многие голые и холодные поляны, разложенные природой тут и там, виднелись мне пропущенными поворотами — всё, что я видел из-за тумана, говорило о том, что путь был неправильным, а всё, что я слышал в нём — что он был опасным. И даже возле гор — там, где лес редел, а пустых степей было куда больше, по-прежнему можно было мало что разглядеть — только голые, лишь изредка покрытые снегом шпили, гладящие небо своими неострыми верхушками.
Каждые несколько минут — ровно в те моменты, когда замолкал Дэн, прерывая свои истории о мифологии инуитов, раздавался хруст ветвей за деревьями, пробивающийся даже сквозь рёв двигателя. Вот уж не могу сказать, что именно там было — медведи, лоси, зайцы или моя паранойя, но когда мы приехали к той деревеньке, окутанной чёртовой мглой, единственное, чего я жаждал — услышать людские голоса.
Грузовик очень медленно, очень осторожно въехал на территорию хутора — восемь-десять деревянных домов, расставленных хаотично у ближайшего колодца. Не знаю, каков был цвет дерева у тех стен и крыш, но в том тумане он точно казался мне чёрным, покрытым влагой и мхом, что въелся в трещины в рассохшихся окнах. Покосившиеся дома, сырые тропинки, запах мочевины и сырой земли везде, где можно — думая о том, что человечеству пора бы колонизировать Марс, не стоит забывать, что кто-то до сих пор не может выбраться из Средневековья.
— Сейчас-сейчас…
Пытаясь не застрять в вязкой, очень плотной грязи, мы то ускоряли, то замедляли ход, направляясь к небольшому, наполовину сгнившему сараю. Смотря на покосившиеся балки, можно было смело говорить, что один слабенький порыв ветра или неудачно упавшая шишка свалили бы всю конструкцию напрочь, но того, удивительно, не происходило — лишь монотонные, так надоевшие мне треск и хруст сопровождали все отчаянные попытки водителя вместить машину в том домишке. Видимо, Даниель как никто другой был уверен в том, что дождь действительно пойдёт.
— Амарук и Тек должны быть где-то здесь, — заключил он, заглушая двигатель. — Если мне не изменяет память, то они переселились в ближайший к колодцу дом.
— Здесь всего два человека, что ли?
— Да. До недавнего времени было три.
— А… Где остальные-то?
Тот широко улыбнулся, растянув губы и надув щёки. Я знал, что ответ будет шутливым — если можно было посчитать все его зубы и узнать, сколько было выпавших, то ответ точно был не из серьёзных, но то, что он был и неожиданно жутким, глупо отрицать:
— Утонули.
Молчание после шутки слишком затянулось. Задней мыслью я-то понимал, что от меня ожидали смеха, но… лучше бы он молчал.
— Эй! — вскричал Сэм и постучал по стенке корпуса. — Это мы приехали, или стоит вызывать экзорцистов?
— Приехали!
— Вот и хорошо, — раздался тут же хрип Форварда. — Моя спина…
Когда мы вышли, я тут же ощутил две большие разницы: первая — тумана стало явно меньше, и вторая — похолодало как минимум чертовски сильно.
— Бр-р-р… Как же холодно то, блядь.
— Прошу прощения, господа. Сами понимаете — почти в горах стоим, — указал он на край леса, знаменующий резкое возвышение и «начало» горы.
— Не удивлюсь, если тут, блин, двадцать градусов максимум.
— Это сколько по Цельсию, персонал?
— Где-то минус семь, Тони.
— Бред, — сказал и тут же вжался в свою куртку «мистер Смит». — Впрочем… не так уж это и далеко от истины. Чёртов ветер.
Мы незамедлительно проследовали к нужному дому. От остальных он отличался предельно слабо. Пожалуй, настолько слабо, что сколько я ни всматривался, разницы рассмотреть не смог — то был всё такой же обветшалый и «почерневший» домишко, как и остальные. Ни живности, ни чистых окон, ни даже убранного крыльца — складывалось крепкое ощущение, будто бы деревня и вовсе пустовала, если бы не одно «но» — она точно не была пустой.
— Подождите здесь, — указал нам Даниель. — Теккейт ещё более-менее терпим к чужакам, но вот его отец… Тот ещё затворник.
Дверь тут же захлопнулась прямо перед носом Энтони, оставив нас всех на морозе. Расположившись у порога, каждый из нас молча стоял и смотрел в лес. Было тихо, даже слишком тихо. Это было тем, что называли «хищной тишиной» — когда вся мелкая живность умолкала при виде грозного зверя побольше, но… Вокруг был только туман.
— Слишком здесь тихо, — подытожил за меня Сэм. — Стремновато как-то, блин, жить в таком месте.
— Это всё из-за погоды, уверяю вас, Сэм. Без тумана отсюда наверняка открывается прекрасное зрелище.
— Ну, не знаю, Джордж, не знаю… До ближайшей цивилизации — два часа по извилистым дорогам, телефонной связи нет, заборов от хищников тоже нет, а ещё эта тишина… Нет — грёб я далеко и долго жить в таких местах.
С ним нельзя было не согласиться. Временную изоляцию от мира любил и расценивал как хороший способ заработка и отдыха, но вот отшельничество или, тем более, аскетизм…
— Кстати о грёбаных хищниках, — Рональд облокотился о стену дома рядом с дверью и начал протирать очки от испарины. — Помнишь, мистер Фогг, как я тебе вчера рассказывал про пролив Фери и Хекла? Так вот, есть ещё кое-что — вспомнил ночью, пока думал, сколькими способами медведь может прожевать человека: в новостях этого не писали, но когда вояки поплыли выяснять причину «шумов в море», они обнаружили настоящую бойню. Вернее, как: это описали в новостях, только забыли добавить одно слово — к: «Обнаружили стаю касаток, шесть моржей и две стаи китов», — следовало добавить: «мёртвых».