Страница 53 из 57
Вряд ли он что-то успел сказать. Вряд ли — что-то ощутить. Те широко открытые глаза и слегка опущенная челюсть… Сейчас я думаю, что это всё было из-за внутричерепного давления, но тогда они наводили на меня настоящую агонию — мне всё казалось, что они шевелились, что ровно в тот момент, когда я отводил взгляд на миллиметр, веки моргали, а челюсть пыталась что-то произнести. Я проверил его пульс, реакцию зрачка на свет, едва-едва сумев зажечь зажигалку, что была в кармане, но ничего не давало положительный результат.
Всё то было так странно, так знакомо — я видел этого человека живым минуты назад, а потом… И все те смерти, что были раньше — вне войны или каких либо катастроф — люди просто лишались собственных жизней за мгновения, так и не осознав всю потерю и смерть. Всё было очень знакомо — да, но так не должно было быть, я не должен был… оставаться один.
Наверное, стоило ему тогда рассказать — когда он спросил, жалею ли я о чём-нибудь. Не стоило строить из себя воина-героя, а рассказать так, будто мы действительно разговаривали с ним в последний раз. Он бы узнал историю о парнишке по имени Анри. О том, как он, выйдя на свою очередную операцию, сорвался под давлением обстоятельств; о том, что он сделал, и как то, что он сделал, преследовало его долгие-долгие годы его юной жизни, и о том, что пришлось с ним сделать после. Он бы понял… что мне тоже было, о чём жалеть. Что это было нормально — бояться, быть в первую очередь человеком…
Ровно через секунду, как я отошёл от тела, откуда-то сверху начали раздаваться частые глухие стуки, вскоре превратившиеся в оглушительное шуршание. Знал ли я, что падало ко мне — вниз? Нет. Даже разглядеть то, что начиналось там — вверху, я не мог — мог лишь догадываться. И я догадывался.
Ровно на то место, где лежал Энтони, упал, окончательно расплющив тому череп и вывихнув ключицу… Энтони. Второй — умерший и воскресший или же настоящий — неважно. Но убитый снова.
Я подбежал к нему, упавшему спиною ко мне, попытался растормошить в слепой надежде на то, что ему повезло так же, как повезло и мне.
То, как я после увиденного остался в здравом рассудке, поражает даже меня: ещё со спины я заметил странные красные полосы, разрезающие его волосы, но когда развернул…
Его лицо всё было исполосовано просто в мясо: глазницы, всё ещё содержавшие в себе немного белка, стекающего прочь, были разрезаны; кожа была содрана, сорвана или, как казалось, выкорчевана из лица вместе с частями костей, обе челюсти — пробиты под таким углом, что длину и форму конечности, пробившей их, я просто не смог себе вообразить; а от шеи и вовсе, кроме кусков кожи, окровавленными лоскутами свисающей у хребта, не осталось ничего — его лицо буквально превратили в жуткую кашу, изъеденную и растолчённую сотнями и сотнями зубов.
В его жилетке — той, что была под курткой — ровно на уровне сердца зияла кровавая дыра. Я хотел бы убеждать и убеждать себя в том, что спелеолог умер быстро, но нет — отчего-то во мне крепла уверенность, что сердце ему вырвали в последнюю очередь.
Воздух в горле перекрыл мой крик — я бесшумно, с выражением просто нечеловеческой паники на лице поплёлся прочь от тех тел. Руки были ватными, ноги — тоже. Уверен, в обычных обстоятельствах меня бы уже и след простыл, но тогда… Тогда я смотрел на всю ту кровь и думал лишь об одном подлом осознании: «Это случится и со мной?».
Отвечая на мой вопрос, откуда-то сверху посыпались небольшие куски земли. «Амарук не отпустил бы убийцу сына просто так, — осознал тогда я. — Ровно, как и его подельника. Нет… Он бы спустился за ними в самое пекло, достал бы их даже с того света», — а подельником Смита, ясное дело, был я.
Нужно было двигаться дальше. Не было другого выхода, кроме как двигаться дальше. Ничего не изменилось с того момента, как я открыл глаза — наверху меня всё ещё ждал Амарук, но там — внизу… Там было светлее, чем должно было бы быть.
Не знаю, как это объяснить сейчас, но то, что я чувствовал в той пещере… Что-то говорило, что единственным правильным решением было пойти глубже вниз, поддаться удаче и поверить в нелепо маленький шанс на то, что мне удастся разминуться с призраком в той пещере. Уже тогда умом я понимал, что что-то было не так — подобные расколы по природе своей очень быстро сужались и заканчивались «тупиком» для чего-либо, соизмеримого с человеком, на очень небольшой глубине, но… Другого выхода ведь не было, верно? Не взирая на обстоятельства, да?
Да и… За мной с одной стороны полз дух, ровно в футе от меня лежало два трупа одного и того же человека, а вокруг вместо абсолютной темноты слегка светилось или подсвечивалось буквально всё… Если всё шло уже не по плану, если всё вокруг и так было необычным — зачем мне было медлить и сомневаться?
***
Не знаю, сколько времени я прошёл по тому искорёженному, покрытому странными бугорками тоннелю, но шёл я, казалось, ровно вперёд. Несмотря на различные гладкие обломки, несмотря на сталактиты и сталагмиты, изредка попадающиеся в тех местах, где пещера немного набирала в высоте, тоннель шёл ровно вперёд, опускаясь под совсем небольшим градусом.
Как я и думал раньше, абсолютную темноту в едва просматриваемый полумрак превращал странный, пугающий и достаточно слабый, чтобы подсвечивать себе путь зажигалкой, свет, исходящий из стен. Я не могу этого объяснить, но чем ближе я подходил к тем стенам, тем дальше продвигался, тем больше ощущал пронзающий холод, физически обмораживающий мои кости; настоящий леденящий ужас от непонимания и неизвестности происхождения этого пульсирующего света. Он будто был не просто живым, но и более совершенным, чем всё, увиденное мною до этого; чем всё, что было на земле, и он завораживал в страхе своим совершенством.
Однако был и ещё больший страх — та самая прямота. В пещере не было ни одного поворота, ни одной развилки или выбора — она просто шла дальше. Шаг за шагом, миля за милей. Я отчётливо понимал своим ослабевшим разумом, что если то чудовище, в которое превратился Амарук, и сможет спуститься вниз — оно догонит меня.
— Фогг!
Словно знамение, эхо донесло до меня искажённый и очень низкий рык, почти исчезнувший в тонких стенах горы. Нужно было идти быстрее. И я пошёл.
— Фогг!
В какую-то секунду мои ноги сами сорвались на бег. Эхо не просто доносило до меня тот крик — оно приближало его. С каждым повторением, с каждым новым разом, я слышал его не просто всё ближе и ближе — я слышал его прямо рядом с собой. Всё сильнее и сильнее.
Я бежал, всё представляя, как когти, пробившие обе челюсти Смита, скребли пол той пещеры. Как чудовище — дух, призрак, как угодно ещё — рывками и на четвереньках, как настоящее животное, бежало за мной. Как та куча лиц, разросшаяся по груди и черепу, всё повторяла моё имя в своём безумном, но ритмичном темпе: «Фогг, Фогг, Фогг, Фогг, Фогг» — разными тембрами, разными голосами, разными личностями — моё…
В конце концов, я остановился у неё — у желанной, но столь отвратительной развилки. Словно внутри гнойника, внутри огромной ядовитой споры, я застыл посреди странно-круглого для природной конструкции зала, из которого прочь вели десятки, если не сотни нор, в которых едва ли можно было стоять прямо. Смотря на всё то безумное количество пор, мне всё казалось, что в одной из серых и холодных пустот были те самые жёлтые глаза, что они появлялись ровно в тот миг, когда я отворачивался от прохода, наблюдали.
— Фогг!
Оглянувшись на крик, я тут же дёрнулся вперёд, готовый бежать, но остановился. Ноги подсказывали не медлить ни секунды, пробежав в самый широкий проход, однако голова… Я решил выбрать тот, что находился повыше — на втором или третьем уровне того гнойника — не помню точно. Забравшись в него, я ощутил, как незащищённые руки покрыла странная, непохожая на обычную воду влага, но тогда не обратил на это внимания.
Миля за милей остеокальцин поддерживал во мне давление и силы, а адреналин — сокращал ощущаемое время. Я даже не заметил то, как тоннель, по коему я бежал, постепенно начал сужаться. Всё уже, уже и уже. В какой-то момент за моей спиной действительно начало раздаваться эхо и от когтей, а в следующий — я уже задевал породу при беге головой. И тот холод, та неизвестность и чёрный из-за темноты туман… они просто убивали.