Туман гор Кайана

Мы вышли на улицу. Смит закрыл дверь и долго-долго молчал прежде, чем задать тот вопрос. В его взгляде — менее спокойном, чем обычно — много что можно было прочесть: удивление, шок, страх, панику, но его голос всё так же источал лживое хладнокровие и искренне-высокую язву.

— Я не знаю.

— Нет, действительно, — закивал он, будто подтверждая свою же медленную речь, — какого, мать мою, дьявола?

— Я сказал, что не знаю! — он осторожно укрыл ладонями лицо и очень неспешно, очень глубоко выдохнул.

— Ты же видел это, да, Фогг? — обернулся на меня. — Видел его? — ответом был утвердительный кивок. — На вот таком расстоянии… Ровно фут до нас с тобой! — ещё один кивок. — А она… Пф, блядь…

Он улыбнулся и взглянул на туман, окружавший дом. Ноги подкашивались от усталости, разум — от непонимания. Вне своей «маски» спокойствия и вежливости, Смит выглядел куда более уставшим, так что быстро осел на пол.

— Какой же бред… Чёрт возьми… — он всё пытался закрывать рот, сдерживая смех; получалось, мягко говоря, хреново.

Не выдержав напряжения, я осел рядом с ним. Колени тряслись. Хотелось кричать. Хотелось бежать далеко-далеко — так же, как и тогда, когда я стоял у двери, но вокруг нас всё ещё был туман, а все, кроме нас, не знали его изнутри так хорошо.

— Ты же понимаешь?.. — не переставал он улыбаться. — Понимаешь, в чём суть? «Вопрос веры»… Чёртов вопрос веры! — я пытался напрячь мозги, но ощущал себя рыбкой, не видящей дальше аквариума. — Вспомни, что сказал тот шкет: «Это больше вопрос веры для вас». Ха-ха-ха-ха… Ублюдок!

Видимо, мой попутчик тоже считал, что большинство того, что сказал Тек, пока был более-менее человеком, было правдой. Хотя, несмотря на это, он всё ещё много недоговаривал. Полуправда, полуложь… Он тоже был тем ещё эгоистом.

— Если ты ещё не понял, Фогг, то я был прав: мы — психи, — он обернулся на меня; в его улыбке было что-то неправильное. — Ты же помнишь те травы в церкви, а? Скажи мне, — театрально покосил он голову, — что он про них сказал?

Дальше меня словно пронзило ударом молнии. Стоило мне вспомнить одну простую фразу, как я понял. Возможно, не до конца, но я точно уловил суть:

— Они расширяют…

— Что они расширяют восприятие! Точные слова, а? Ни буковки не изменить — сразу смысл теряется. Смысл, который весьма прост… — он приблизился к моему лицу, и его улыбка стала по-настоящему жуткой. — Никто не видел того, что видели мы, — и шептал он очень медленно, очень членораздельно. — Осознай: травы были не простым галлюциногеном — они позволяли нам «видеть», как тому шаману! Эта расселина, этот туман!.. Вот, что первым исчезло, а? Огромная тварь из пещеры. А затем? Затем — духи. Те чёртовы отродья, смотрящие на нас из-за деревьев! И масштаб того, что мы видим, становится всё меньше, и меньше, и меньше… Как остаточный эффект, только чертовски долгий! Чёрт… — он отвёл взгляд от меня в пустоту. — Я ведь же даже в деревне видел только силуэты тех умерших тиннех*… Идиот! Какой идиот!

Смит обхватил голову руками и почти сжался в клубок. Я полностью его понимал. Если всё то, что он сказал, было правдой — мы действительно были психами. Но хуже всего было то, что мы были теми психами, что успели соврать о Даниеле — о том, чей труп лежал где-то в горах, о том, чей труп всё ещё был где-то в тумане, о том, кого «миссис мэр», не выпустив нас, наверняка отправится искать.

— И эта дура, — махнул он рукой в сторону двери. — Она же не отпустит нас! Конечно, если вдруг не явится её горе-муженёк! Когда, как думаешь?! Сегодня?! Завтра?! И ещё нет связи… Ха-ха-ха-ха-ха… Боже… — он откинулся на спину и почти ударился затылком о стену дома. — Ну, за что, а? Ну скажи… Скажи, Фогг? За что это нам?

Я не знал. Только мне стоило подумать о том, что вещи стали простыми, как клубок моих мыслей предал меня и, обвив коконом, сбросил в пропасть ещё большей неизвестности. «Если думаешь, что знаешь всё — значит, не знаешь и половины». Впрочем, одно точно было ясным:

— Нужно отсюда выбираться.

— Да ладно, а? Будто бы я сам не знаю. «Нужно отсюда выбираться»… — задрал он высоко голову, передёргивая мои слова. — А вот то, чего я действительно не знаю: где ближайший город; нет ли там тумана…

— Думаю, вниз по реке…

— И есть ли там связь! — повысил он резко голос, перебив меня. — Нет смысла бежать из одной глуши в другую. К тому же… Веришь или нет, но всё это скоро закончится, Фогг, — как по мне, в его голосе было мало веры в то, что он говорил. — И у нас будет проблема куда более непредсказуемая, чем эти твари, — Смит указал большим пальцем обратно на дом и слегка ударился о его стену затылком. — Судебная система Соединённых Штатов. Представь картину со стороны: половина команды пропала бесследно, прихватив с собой местного жителя; единственное тело выглядит точно не так, как если бы его исполосовал медведь, а выжившие даже не могут объяснить, что произошло.

Я посмотрел в ту же пустоту, что и он, и вдруг понял: лес закончился, вылазка закончилась. Мы сидели посреди обычного городка в США, размышляли о том, как объяснить суду потерю половины команды. И ведь действительно: а что мы должны были им сказать? «А если… — вдруг подумал я. — Если сказать правду?».

— Шамана и его сына… никогда не будут искать, — вдруг прошептал Смит. — Тело Джорджа через пару дней расплющит пещера. Твоего напарника вряд ли найдут, учитывая то, что с ним случилось. А то, что осталось от геолога… не опознают никогда. Если там что-то осталось.

Но Энтони, похоже, решил ничего не говорить. Он не просто перечислял имена, вспоминая смерть каждого, нет — он «отсекал» проблемы. «Мы — психи», — повторил я про себя слова спелеолога и в очередной раз убедился в его хитрости. Мы были психами, так что и сказать могли что угодно. Однако в его плане была загвоздка.

— Знаешь, что забавно? — он говорил так, будто читал и опережал мои мысли. — Остаётся только тело того желтозубого придурка-юмориста — Даниеля… Единственного, за кого будет печься бедная и одинокая уже вдова. Вот ведь гадство…

Нельзя было не поражаться расчётливости Энтони Смита в подобные моменты. Он говорил о смертях, о нарушениях закона, о лжи, с которой многие обычные люди не могли бы спать, только как… о средстве? «Отличная черта психопата, — говорил как-то мой психотерапевт, — отсутствие эмпатии», — конечно, не знаю, зачем эта фраза отложилась в моей памяти, но то, что вспомнил я её в тот момент, было очень вовремя. Во мне крепчала уверенность, что будь он — тот белобрысый спелеолог с немного детскими чертами его сорокалетнего лица — кем-нибудь другим, то он мог бы быть куда более влиятелен, куда более опасен.

— Что предлагаешь? — спросил я его, и план, услышанный мною в ответ, полностью оправдал все мои домыслы.

***

Дверь в дом отворилась. Эмма всё так же сидела за стулом, пускай и позволила себе минутку подремать — сложив руки, она улеглась на них и, казалось, получила столь желанный, но недостижимый сон впервые за ту неделю.

— Видишь его? — шепнул мне Смит.

О, я видел. Всмотревшись, я разглядел слабую тень Дэна, почти испепелённую солнцем — он стоял прямо над своей женой, что-то нашёптывал ей, бурно жестикулируя, будто бы старался проникнуть в её сны. «Люди не просто не спят, — думалось мне. — Они не спят из-за мертвецов… Они… сходят с ума. Истощаются». Возможно, дело было и не в том, что травы Амарука были наркотиком, но дело было в нас — наши разумы, лишённые привычных ограничителей, думали по-другому, видели по-другому, ведь… никто из жителей не принимал наркотики, верно? Но они всё ещё могли слышать эти голоса, видеть тени, списывать их на воображение, и это было массовым явлением. «Чего мы не знаем… — думаю, Энтони тоже был в курсе этого. — Или понимаем не до конца».

— Эмма? — окликнул он её, она не отозвалась — лишь тень её покойного мужа злобно шипела на нас. — Эмма, есть кое-что, что мы хотели бы вам сообщить.

Но она не желала ничего слышать — тихо сопела себе под нос, улавливая хотя бы крупицы того, о чём я, казалось, уже давно позабыл — спокойствия. Впрочем, даже в тот момент, когда она проснулась бы, уверен, она не захотела бы слышать то, что мы хотели ей сказать.