Страница 26 из 38
Если подумать, то люди всегда преувеличивали свою важность. Будучи на земле в том виде, в каком они знают себя, всего пару сотен тысяч лет, они всерьёз решили, что представляли угрозу ей, своей матери — Земле. Имели смелость предположить, что где-то там, на том огромном голубом шарике, затерянном в необъятной вселенной, были существа, которые могли представлять серьезную угрозу для сложнейшей системы случайностей и совпадений возрастом в четыре миллиарда лет. Но вот они — люди. Лежащие в алой лужице, давящиеся выбитыми зубами, перебирающие онемевшими пальцами сломанные кости, люди.
Когда к Уильяму Хантеру приближалось существо, созданное по вине человека, он вёл себя как зверь — как загнанный кролик перед росомахой, он бежал к своей норе в надежде, что хищник, быть может, изменит свой выбор: испугается отпора, попадёт в ловушку или переключится на другого кролика — неважно. Своя шкура ценнее — её больнее лишаться.
В зрачках Уилла медленно плыл силуэт Джеймса Виттимы: побитый двумя годами совместной «работы», но не опытом, сталкер, охотник и наёмник расхаживал среди трупов и, приставляя автомат немного левее от центра груди, так же медленно и так же методично, как и его учитель, делал свою работу. «Дробовик! — прокричал ему сквозь боль бегущий. — Схвати дробовик!» Но он не выполнил приказа. Конечно — ведь Хан сам выхватил у него из рук ценное оружие и, подбив того, кто сейчас обжигает его ухо, выкинул его в сторону.
Забежав в зал, он рывком дёрнул одну из двух мощных четырехметровых дверей от себя, тем самым оглушив своего преследователя, осознавая, что в голове должен был быть план спасения — меньшего зла и меньшей жертвы, чем та, к которой подбивали его обстоятельства. Где-то на задворках мозга, где хранилась куча документальной военной истории и художественных произведений о войне — осталось только подумать. Ну же! Ещё немного! Из отрывочных слайдов составлялась картина. Казалось бы, за то время, что Хантер стоял у двери, его напарник вполне успел бы схватить помповое ружье и решить все их общие проблемы, но нет — темнокожий мужчина стоял как истукан в ожидании приказа. Что же творилось в его голове? Решал ли он, как поступить, или просто впал в состояние прострации? Неважно — нескольких секунд вполне хватило для идеи.
— Спрячься за стойкой! — скомандовал ему старший. — Перехват по сигналу!
«Почему инстинкт дал сбой? — думал Хантер, убегая от ворот. — Почему только что готовый план «великой жертвы в лице Джеймса» вдруг отошёл в фон, а я стоял и тупил под этими воротами, как идиот, продумывая уже его и своё спасение? Вот же грёбаные человеческие мозги — странные до невозможности».
Впереди виднелось только небо. Оранжевое, почти что огненное небо. Среди того океана света едва ли можно было различить столпы тьмы — оборванные части холста, коими казались немногочисленные высотки Оклахомы тем вечером. Ослепленный этим сиянием, старый охотник выставил руку вперёд и нажал пальцем на спусковой крючок. Раздался выстрел. В своих нелепых попытках пристрелить небеса или достучаться до них он лишь выводил на стекле мелкие, практически ювелирные, трещины. Бам. Бам. Бам. В барабане револьвера остался только один мазок, чтобы скрасить ту картину в полной мере, но его Уильям из Джонсборо приберёг для себя. Сзади начали раздаваться звонкие цокающие удары, что стремительно приближались всё ближе и ближе — существо опять перешло на прыжок. Ближе. Ближе. Ещё ближе.
Он встал прямо у окна и многозначительно смотрел на Джеймса Виттиму, прячущегося под стойкой. «Смотри, сука, не сдрейфь — это всё ради тебя», — с той мыслью он и развернулся, чтобы быть со своей смертью глаз-в-глаз. То, что прыгало на него, не могло не вызывать отвращения у человека обычного — паразит годами создавал всё новых и новых убийц, каждый превосходил предыдущего в изощрённости и отвратительности. Везде, где бы ни был бывший пилигрим, у Этого появлялись или уже были свои названия. Сначала он узрел нарекание «Ходячих» и «Стаи», хоть и считал те названия банальными, затем была «Матка», «Диссидент» и «Фантом», в процессе сотворения которых он уже принимал непосредственное участие, а потом приходилось создавать всё самому — «Колоссы», «Бутоны», «Сонары», «Перебежчики» — убийцы, чьи имена несли с собою только смерть, однако с прыгающей бестией было небольшое исключение — он не только не знал, как называть её подвид очень долгое время. Ни одна из команд не могла поймать это живым, ни один военный не доставлял ни одному учёному более-менее целого тела, и ни один представитель Эволюции не пытался изучить это в первые года массового расселения.
То, что прыгало тогда на Уильяма, он в шутку прозвал «Блохой», позже переименовал в «Кузнечика», ещё позже — в «Жабу», но окончательный вариант закрепился уже после изучения — «Саранча»: огромное в полный рост и ничтожное в своей сущности существо. В свою бытность человеком, возможно, оно ходило прямо, но теперь — нет. Теперь, сквозь огромную боль, которую наверняка испытывал этот человек на стадии «личинки», его ноги — тазовые и коленные суставы — сгибались ровно в противоположную сторону: тазовые — вперёд, к животу, а коленные — назад, от ступней. Впавшие ягодицы больше не служили своей цели, а растянутая кожа на торсе, казалось, порвётся в тот момент, когда оно становилось «на четвереньки». О, те ноги были огромными. Столь сильными и длинными, что ни один спортсмен в мире не смог бы развить подобные, даже если бы потратил на это всю жизнь. А ступня-то! Ступня! Сквозь содранный кожный покров на долгие и долгие сантиметры тянулись оголённые мышцы с кровеносными сосудами, заканчивающимися голой костью. Какой то был размер? Семидесятый? Восьмидесятый? Неизвестно. Но это и было той причиной, за которую Уилл Хантер прозвал это «Кузнечиком»: при прыжке — именно так и только так передвигалась саранча в «целом» состоянии — коленный сустав издавал странное пощелкивание (видимо, погрешность эволюции), а кости ступни, ударяясь о землю, производили жуткий, но почему-то одновременно нелепый цокающий звук.
Оно приближалось всё ближе и ближе, вытягивая руки вперёд — рассечённые надвое между средним и безымянным пальцем ровно до плеча, они использовались в качестве амортизаторов при падении — не ломались, не растягивались, не рвались, но так же и прекрасно охватывали жертву за талию, которую можно было обхватить всего одной такой конечностью полностью. И вот, когда до самого охотника остался ровно один прыжок, у него был выбор: закрыть ли глаза перед тем, как их разорвут. «Раздвоенная нижняя челюсть со вторым рядом более длинных и остроконечных зубов, — вспоминал он свои записи, пытаясь совладать с паникой, — позволяет с большой лёгкостью захватывать и перегрызать любые конечности, а длинный и до жути сильный язык служит веревкой в четвертовании — ломает кости и при более крупных размерах способен просто передавить руку или хребет до основания. Особь хватает жертву за разные концы тела и начинает перекручивать, подобно крокодилам или аллигаторам, пока та не умрёт от многочисленных переломов и/или внутреннего кровотечения. Попасться в хватку такому существу и не иметь с собой огнестрельного оружия в заряженном состоянии приравнивается к смерти».
— Сейчас! — крикнул Уильям, широко открыв глаза.
Раздался резкий, но полный боли вздох. Треск. Чудовище пролетело мимо — навстречу прекрасному. Крошечные осколки стекла опадали с верхушки рамы на пол, а те, что побольше, давным-давно полетели вниз — навстречу тому, что ждало человека при любом взлёте. Небеса рассёк истошный предсмертный вой.
— Чёрт возьми… — послышалось через сдавленный кашель. — Ты же мне мог рёбра так перебить.
— Ну, извините, Ваше Величество, — остро ответил Джеймс. — Либо так, либо Вам вниз.
Раздался хлопок. «Так быстро?» — пронеслось в голове у обоих, но нет — лишь очередной выступ, коими был богат First National Center, оказался задет странным, нездешним для этой планеты, существом. Удар. Удар. Ещё удар. С того расстояния уже не было слышно того, как хрустят пережившие эволюцию кости и как ломается единственная уцелевшая от выстрела нога. Обернувшись на своего напарника, Джеймс застал Уильяма в порыве смеха.