Страница 25 из 38
Уильям вытер залитые кровью глаза и, сняв маску, осторожно попятился к Джеймсу, пытаясь отыскать в жерле мясорубки брошенный помповый дробовик. Стоило ему попытаться наклониться, чтобы перевернуть очередной труп, как его лёгкие сжались в припадке кашля. «Чёрт с ним, — подумал он. — Есть напарник — он поднимет». По полу по-прежнему ползали недобитые трупы. Окровавленные, раненные, обескровленные, они ползли на руках, перебирая тощими и бледными костяшками пальцев, тащили за собой свои перебитые позвоночники и раздробленные рёбра непонятно куда — вперёд. «Движение — жизнь», — гласила одна из рекламных вывесок города Оклахома, и прямо в тот момент она, чёрт её побери, попадала в самую точку. Движение — жизнь. Сами того не понимая, мёртвые облегчали задачу живым, выдавая себя в попытках выжить — делая то, что обычно делают сами живые — цеплялись. У каждого были и есть какие-то невидимые нити, за которые можно держаться — какие-то линии судьбы, ещё не обрезанные одной из Мойр, ведущие раненного и избитого вперёд. А что же было у уже мёртвых? У тех, кто, несмотря на желание, пал в бездну? Неизвестно. Однако, что бы то ни было, в рвении своим бывшим сородичам они не уступали.
— «Я сказал: веди скорее ты в Джонсборо, ведь я подлейший ублюдок из всех, и мне всё равно», — кинув F-16 с одним патроном, пропел одну из строк песни Уилл. — Заряжай.
— Сам, что ли, не мо?.. Ох ты ж ёпта… — обернувшись на своего напарника, протянул парень. — Вот это у тебя видок.
— Бывало и хуже.
— Готов спорить, да! Но впервые вижу, чтобы кто-то полез месить senza vita руками — сумасшедший ты придурок, конечно! — похлопывая по плечу, сказал Виттима. — Однако с этим видом ничего из наших сегодняшних подвигов не сравнится. — Палец его остановился на палящем мёртвый город солнце.
— Заметно, что ты редко бывал так высоко — совсем расслабился. А если бы ещё волна пошла?
— Ты шёл сюда двадцать секунд, — не отвлекаясь от оранжевой звезды, сказал темнокожий. — Музыка уже не играет. Если ты не издал ни звука, а я не услышал шагов и не увидел ничего, кроме тебя в отражении окна — значит, всё в порядке. Хорош, не правда ли?
— Натренировал слух, — подтвердил Хан. — Это видно. А вот спину наверняка нет — пойди понагибайся, там где-то валяется твой дробовик.
— Ты выронил — ты и иди!
— Хочешь, чтобы старик сделал тебя и в этом? — насмешливо подцепил его Уилл.
— Ладно, хрен с… Твою мать!
Песня умолкла, и Джеймс мгновенно всполошился на едва слышимый треск стекла — обломков той самой люстры, что раскинулись у экстренного выхода. «Отражение!» — так же незаметно прошептал Хан, держа готовое к развороту тело парня одной рукой. Чем больше молодой наёмник вглядывался в то самое отражение, тем сильнее на его лице проступали признаки паники. В опасно громкой тишине Джеймс Виттима медленно потянулся за ружьем…
— Нет! Не смей! — Твёрдая рука отдёрнула ладонь от курка дробовика и сохранила последний патрон.
— Предлагаешь просто ждать, пока ему не надоест?!
— Если промажешь — мы трупы. Ты даже сообразить ничего не успеешь!
— Но есть шанс на…
— Не двигайся, нахер! Даже зрачком своим не шевели!
Через несколько секунд краем уха Джеймс уже мог буквально почувствовать едва различимый хрип, который доносился до него с нескольких метров и разъедал его нос изнутри. Редкое, но до боли зловонное дыхание рассекало запылившийся воздух. Мужчина был готов поклясться, что если то существо приблизилось бы ещё хотя бы на шаг, то смогло бы услышать, как со звоном молота билась его кровь, пульсируя к сердцу и обратно, и как странный шум, что зарождался и умирал в голове, затуманивал собою все остальные звуки.
Хантер чувствовал примерно то же самое. В его расчетливом профессионализме и холодном взгляде скрывался большой страх, и шёл он вовсе не от того, что небезызвестная, но неправильная ветвь человеческой эволюции дышала ему в ухо, но от себя — где-то там, в глубине его груди зарождалось нечто. Комом подступая к горлу, оно всё больше и больше затрудняло дыхание — пыталось вырваться наружу с такой силой, будто это секундное избавление даровало бы его лёгким вечную свободу. В тихом дыхании охотника начал прослушиваться хрип. Сиплый и слабый, он заставил существо, которое было направилось к выходу, замереть. В безмолвном отчаянии он вдохнул как можно больше воздуха и многозначительно посмотрел на своего напарника — он понял, не мог не понять. По трясущейся грудной клетке бежали мурашки, немолодая шея покрывалась жилами, а лицо приобретало нездоровый оттенок. Громко выдохнув, Хантер издал неприветливый для существа звук — кашель. Незнакомый, порывистый. Нечто, когда-то похожее на человека, замерло в удивлении, пытаясь рассмотреть неподвижный и скрюченный силуэт лучше, прежде чем напасть на него. Но стоило из-за плаща показаться человеческому лицу, как зал разразил вой.
Поборов припадок, Хан выхватил из всё ещё застывшей руки Джеймса дробовик и, выстрелив в сторону звука, заорал напарнику команду, прежде чем убежать: «Не двигайся!» Прихрамывая, он пытался выиграть себе время — всего лишь пару секунд для того, чтобы зарядить единственное ружье, что у него осталось, но нога после прыжка на балкон, как назло, ныла, а руки, неподвластные его разуму, тряслись. Его спасал только один факт: выстрел, сделанный вслепую, достиг своей цели и продырявил ногу, если так можно было назвать конечность существа, что преследовало его рывками. Прыжок за прыжком ненавистный хрип, больше похожий на рык, приближался к охотнику, и никакая падающая мебель, никакое открытое пространство для бега и манёвров не могли исправить то прискорбное положение. Раздался выстрел. На дымящийся ствол упал центнер ещё живого веса. Окровавленная, разорванная эволюцией вдоль подбородка нижняя челюсть мигом устремилась своими жвалами к лицу выжившего, а длинный, покрытый гнилью и слюной язык бичом бил у самых глаз ошарашенного мужчины. Тот язык был настоящим смертельным оружием, и владелец языка знал об этом так хорошо, как никто другой.
Ещё выстрел. Краем глаза стрелок увидел отстреленную конечность, отлетающую от основного тела по нелепой траектории. Через миг в его голове запищал знакомый ультразвук, а, когда он пришёл в сознание, то обнаружил себя лежащим прямо в непрочной гипсокартонной колонне, половину из которой его тело снесло просто под своим весом. Где-то вдалеке валялся дробовик, а через несколько метров в такой же прострации находилось и существо, чьи глаза были залиты кровью, если не от ярости, то просто по факту: окровавленный череп пластами сбрасывал кожу и волосы, а из отстрелянной ноги настоящей рекой лилась багровая кровь, переливаясь между странной формы сухожилиями и обломками кости, что висела на них. Оно брыкалось. Бросалось из стороны в сторону с такими усилиями, будто бы действительно чувствовало боль. Словно собака, что Хантер на своём веку повидал единицы, оно крутилось вокруг себя, пытаясь обнаружить ногу. «Где же она? — наверняка думал странно скрюченный когда-то-человек. — Она же была здесь. Вот здесь! Я же видел её минуту назад!»
Со стороны главного зала раздавались небольшие хлопки — выстрелы — знак того, что самые последние из кучи мёртвых уже лежат, и только одна настоящая угроза всё ещё воет на том бетонном полу. Выхватив из кобуры револьвер, Уильям «Из Джонсборо» Хантер зарядил шесть патронов, замер и, взглянув на слегка побитый и далёкий от него дробовик, прицелился в существо. Ровно через долю секунды старый охотник уже бежал от своей добычи, в голове чуть ниже глаза зияла дыра, а половина нижней челюсти отлетела на пол. Словно загнанная мышь, в панике пытающаяся отбросить свой хвост, он скинул тяжелый кожаный плащ и снял бронежилет, прибавив себе лишь пару секунд для своей ничтожной жизни.
В большой братской могиле виднелась единственная стоящая фигура, добивающая выживших. Как ни разворачивал Хантер головы, как ни раскидывал на мелкие кусочки черепа, а всё равно казалось, что всё то были люди. Лежали себе, словно мешки с мусором, таращились на потолок, зная, что где-то там — небо. Что за огромными кусками бетона, как и за стенками тюрьмы их плененного разума, всё ещё светило солнце. Как вчера, как сегодня. Если каждый человек задавал себе вопрос: «А что же будет на следующий день?» — и не находил ответ, то они — мёртвые — давным-давно узнали его и всё пытались разглядеть за пеленой давно ослепших глаз: завтра будет светить солнце. Отражаясь от луж их собственной крови, оно будет заливать их глаза ярким и лучезарным светом до тех пор, пока они не исчезнут насовсем — не растворятся в пыли истории, став просто серыми костями, как и любой «живой» человек.