Страница 31 из 35
В отсутствие министра в Вену был направлен российский генерал и дипломат граф П. А. Шувалов с собственноручным посланием Александра I Францу I. Шувалов был зятем князя Дитрихштейна, можно сказать, был своим человеком в Вене. Российская императрица-мать хотела бы выдать великую княжну Анну, в чьей руке было отказано Наполеону, за австрийского наследного принца Фердинанда. И Шувалову было поручено прозондировать почву, насколько реальна эта идея.
Долгое отсутствие Клеменса существенно повлияло на обстановку в Вене. Шувалов мог быть весьма доволен приемом, оказанным ему Меттернихом-отцом. Переговоры вращались главным образом вокруг вопроса о Дунайских княжествах. Но, как известно, Франц Георг не любил торопиться, дело приняло затяжной характер. Между тем французский посол граф Отто начал бить тревогу; в начале июля 1810 г. он сообщил, что в Вене готовится большой заговор против графа Меттерниха. Вызывала сомнение и позиция Франца I. Поговаривали о министерском кризисе. На место Клеменса прочили графа Заурау. К месту, оставленному сыном, прикипел и Франц Георг. Злейший враг Меттерниха, бывший посол в Лондоне граф Штаремберг считал, что госканцлером должен стать граф Траутсмандорф. А Клеменс пусть остается в Париже в качестве посла. Все же Франц I сохранил верность отсутствующему министру и не дал его отцу полномочий на переговорах с Шуваловым[214].
Сразу же по приезде в Вену (10 октября 1810 г.) Меттерних, не мешкая, мчится в Штирию, где находился Франц. Он рисует своему кайзеру радужные перспективы сближения с Францией, вместе с тем низко оценивает царя и его окружение. Ему не так уж трудно убедить Франца в эгоизме царя, отхватившего за формальное участие в войне 1809 г. на стороне Франции австрийскую Галицию. Вообще, какую пользу можно ожидать от союза со страной, где малодушный властитель и неспособные советники[215]? Австрия, уверяет Клеменс императора Франца, единственная в Европе страна, которая (естественно, благодаря ему, Меттерниху) может исходить в своих действиях из точного знания планов Наполеона. Поэтому было бы неумно связывать себе руки, ограничивать свободу выбора решений в преддверии великих событий.
Взяв в свои руки переговоры с Шуваловым, Меттерних заявил, что он за сохранение целостности Турции и негативно относится к планам России насчет Дунайских княжеств. Предложение Шувалова о союзе было воспринято им как попытка вбить клин между Австрией и Францией. Не помогли уверения Шувалова, что он действует по личному указанию царя через голову министра иностранных дел Румянцева и посла Штакельберга. Франц I полностью одобрил позицию Меттерниха. Он был не против принять приглашение зятя и побывать в Париже. Мария Людовика с трудом удержала его. Она была против заманчивого вояжа по двум причинам: состояние здоровья и опасения (небезосновательные), что ее супруг может попасть под могучее влияние Наполеона.
Поскольку Меттерних не подписал союза с Францией, Наполеон продолжал оказывать на Австрию сильное давление, чтобы подтолкнуть ее к решению. В начале апреля 1811 г. между Наполеоном и австрийским послом Шварценбергом состоялся обстоятельный разговор. Наполеон нарисовал собеседнику пугающую картину военных приготовлений России и в лоб задал вопрос о позиции Австрии на случай войны. Когда Шварценберг попытался отделаться словами о стремлении его страны к миру, Наполеон развил перед ним три альтернативы для Австрии: 1) союз с Россией, сулящий серьезные опасности; 2) нейтралитет, не дающий ощутимых выгод; 3) союз с Францией, открывающий соблазнительные перспективы[216]. Австрию, уверял Наполеон, не должно пугать восстановление Польши, ведь и Мария Терезия пошла на раздел этой страны неохотно. Наполеон подчеркнул, что он отнюдь не является Дон Кихотом, сражающимся ради Польши. В Польском королевстве он видит не цель, а средство. Если Австрия лишится Галиции в пользу Польши, то она получит достойную компенсацию. Почувствовав очевидное замешательство Шварценберга, Наполеон заговорил о своих мирных намерениях, что у него нет намерения погибать в бескрайних русских степях[217].
Уклончивость австрийского посла разозлила императора, и дружеские советы стали перемежаться угрозами. Концовка беседы была в духе мелодрамы. Со слезами на глазах Наполеон произнес: «Мы теперь одна семья, и император Франц однажды станет защищать моего ребенка, как своих собственных детей»[218]. Кстати, это была серьезнейшая ошибка корсиканца Наполеона, высоко ставившего семейно-династические узы и ожидавшего того же самого от тестя.
До знаменательной беседы Наполеона со Шварценбергом Меттерних исходил из того, что император французов на ближайшее время все-таки заинтересован в мире. Теперь же, когда запахло близкой войной, ставки в дипломатической игре стали выше. Он хотел потянуть с ответом, выяснить, на какую компенсацию можно рассчитывать за Галицию. Наполеон легко разгадал маневр австрийцев и сам стал уклоняться от встреч с «семейным послом».
В Париже им был обласкан посланец царя граф Чернышев. Тем самым Наполеон стремился убить двух зайцев: успокоить Россию и припугнуть Австрию. Видя потепление во франко-русских отношениях, Меттерних пишет в Париж Шварценбергу, чтобы тот дал понять Франции, будто смена настроения в Петербурге объясняется благотворным влиянием Австрии. Это становится излюбленным приемом его дипломатии. Так он поступил и в Константинополе, приписав себе изменение в поведении России по отношению к Турции[219].
Внутренне Меттерних все больше склоняется к определенному выбору. Это видно из его письма Францу от 25 апреля 1811 г., когда уже были получены и проанализированы депеши от Шварценберга, в которых излагалась его беседа с Наполеоном. Теперь Наполеон потребовал от Австрии не нейтралитета, а активного участия в грядущей войне. И Меттерниха тоже интересуют практические вопросы: 1) что понимать под эквивалентом Галиции; 2) на что можно рассчитывать в случае успеха французов. Австрийские притязания Меттерних, естественно, подкреплял ссылками на необходимость соблюдения баланса сил в Европе: «В случае совместных действий с Францией мы имеем право на приобретения. Уже исходя из прироста мощи Франции и ее союзников и компенсации за наши совместные усилия»[220].
Переговоры в Париже становятся на практическую, конкретную основу. Они идут в глубочайшей тайне. Не посвящен в нее даже французский посол в Вене. Новый французский министр иностранных дел Маре настолько бесцеремонен, что Шварценберг выразил обеспокоенность по поводу употребляемых им резких оборотов речи. На это Маре с грубой откровенностью завил: «Франция уже не опасается, что Австрия окажется во враждебном лагере»[221]. Французский министр мог чувствовать себя тем увереннее, что предложил Австрии лакомую приманку. Компенсацией за Галицию могла быть Силезия, потерянная Марией Терезией в результате изнурительных войн с Фридрихом II. Правда, Силезия входила в состав Пруссии, но решение, как подчеркнул Маре, зависит от Франции.
Меттерних доволен появлением такого варианта, однако, по его мнению, этого мало. Австрия выигрывает в количестве подданных, но теряет плодородные земли. Поэтому он хотел бы сохранить галицийские владения, входившие в императорский домен, а также полосу земли вдоль венгерской границы. Кроме того, австрийцы не отказались от претензий на Иллирию.
Сравнительно умеренный, неторопливый темп переговоров устраивал Меттерниха. В таких условиях он чувствовал себя увереннее, чем в ситуации цейтнота. Но тыл у него все еще был недостаточно надежен. Оппозиция не сложила оружия. Еще осенью 1811 г. Наполеон опасался за участь Меттерниха. Против него такой могущественный враг, как министр финансов граф Валлис. Другой его противник – барон Балдаччи – действовал вместе с российским послом Штакельбергом. Лучшей альтернативой Меттерниху они считали Штадиона, но поскольку понимали, что Франц I едва ли пойдет на такую рокировку, то сошлись на кандидатуре «серой лошадки», графа Врбны.
214
Demelitsch F. von. Op. cit. S. 238–239.
215
Ibid. S. 241.
216
Ibid. S. 361–362.
217
Ibid. S. 362–364.
218
Ibid. S. 367.
219
Ibid. S. 372.
220
NP. Bd. 2. S. 425.
221
Demelitsch F. von. Op. cit. S. 378.