Страница 23 из 52
Томительное ожидание вознаградилось сторицей. Челюсть отпала сама собой, когда мимо пропорхнула вереница практически голых девчонок: никаких тебе классических балетных пачек или платьев, на танцовщицах были телесного цвета трико практически в облипку, которые не скрывали от посторонних малейшие нюансы.
Врать не буду, даже на меня, умудрённого опытом и всякими злачными местами, увиденное произвело впечатление. И ввергло в некоторый культурный шок.
Каюсь, я даже слегка обалдел, гадая: это балет или стриптиз-шоу? Я точно попал по назначению в Московский Камерный балет или ошибся дверью и угодил в какой-то бурлеск?
Да, я давно знал, что нравы в первые годы советской власти были ещё те, куда хлеще тех, что царили в наши девяностые. Стараниями некоторых товарищей обоих полов Октябрьская революция приобрела дополнительное измерение сексуальной и это далеко не шутки. Нравы местами царили, мягко говоря, свободные, тем более в творческой среде, где сам бог обязывает. Народ, а особенно богема массово и с удовольствием раскрепощался от условностей старого мира. В общем, хиппи с их «секс, наркотики и рок-н-ролл» — отдыхают.
До суровых нравов сталинского империума ещё далеко. Советская Россия первой половины двадцатых — просто образец демократии, свободы нравов и либерализма.
Но одно дело слышать об этом, и другое лицезреть собственными глазами.
А посмотреть было на что: девицы хоть и не походили на модельных красоток из будущего, но в целом оказались весьма и весьма аппетитные. Правда, худеньких среди них не было, почти все несколько «в теле», но это скорее в плюс для представления.
Похоже, Камерный балет знал, чем завлекать широкую публику, в отличие от Большого.
Пока я стоял, открыв рот, подошёл невысокий, начавший лысеть мужчина лет тридцати, с широким открытым лицом, высоким лбом и глубоко посаженными глазами.
— Добрый день. Это вы из уголовного розыска? — с недовольной интонацией спросил он.
— Здравствуйте. Да — я из уголовного розыска. Моя фамилия Быстров, — Я показал удостоверение, которое не произвело на деятеля искусств особого впечатления.
Он не испугался, а скорее удивился моему визиту.
— Голейзовский, Касьян Ярославович, — представился собеседник.
Судя по апломбу, явно не последняя величина в нашем балетном хозяйстве. Мне его ФИО ничего не говорили, но не удивлюсь, если бы какой-нибудь искусствовед из будущего замлел бы и хлопнулся в оборок от счастья.
— Руководитель мастерской балетного искусства, а ныне Московского Камерного балета, — продолжил он. — Вы по какому вопросу, товарищ Быстров. Насчёт контрамарок?
— Увы, нет, — признался я. — Всё больше по делам нашим скорбным. Но если позволите — всё-таки задам один вопросик не по делу: а вам не кажется, что ваши балерины… ну, как бы это сказать… несколько не одеты, что ли?
— А вы что — ханжа, товарищ Быстров? — недоумённо протянул Голейзовский.
Я пожал плечами.
— Не знаю. Всё может быть.
— Мне нравится вся честность, — хмыкнул Голейзовский. — Обычно все старательно мотают головой и заявляют, что они точно не ханжи… Что ж, отвечу вам с той же честностью. Спектакль, над которым я сейчас работаю, призван показать зрителю, как прекрасно и одухотворено обнажённое тело. Нагота естественна, она не должна отвлекать от великой мудрости и абстрактности вдохновения. Я называю это эксцентрической эротикой. Надеюсь, вы ничего не имеете против эротики? — вопросительно уставился он на меня.
— Не имею, — заверил я.
— Приятно слышать. А теперь, готов выслушать, что за дело, помимо моих эротических экзерсисов в искусстве, привело вас сюда.
Я рассказал ему о страшной находке. Касьян Ярославович выслушал меня внимательно и под конец переспросил:
— Миниатюрная брюнетка?
— Да. Она пропала… примерно неделю назад, такой примерный срок определил наш эксперт, — подтвердил я.
— Боюсь, что ничем не могу вам помочь, уважаемый товарищ Быстров. Все известные мне брюнетки заняты в моём представлении, и никто из них не пропадал. Да и вы сами могли отметить, что мне импонируют в некотором роде пышечки. Худеньких среди моих балерин нет.
— Хорошего человека должно быть много, — улыбнулся я.
— Это вы верно подметили, — согласился Касьян Ярославович. — У вас ко мне всё?
— Боюсь, что да, — вздохнул я, а потом спохватился:
— Впрочем, кое-что нужно, раз вы всё равно поднимали эту тему. Может найдёте контрамарочку на ближайшее представление? В идеале — четыре…
Голейзовский кивнул.
— Найдём, молодой человек. Для наших органов правопорядка обязательно найдём, причём с лучшими местами.
Покидал я сей храм искусства с непустыми руками, правда, ни на шаг не приблизившись к установлению личности пропавшей балерины.
Надеюсь, Трепалов и парни оценят подарок. А то уже несколько дней в столице, но на культурную программу даже намёка нет. Некрасиво это, неправильно и даже не по-большевицки. Надо приобщать сотрудников к прекрасному.
Если понравится «шоу», свожу потом на него и Настю, когда она приедет в Москву.
Два раза я обломался в поисках. Бог любит троицу. Это произошло и в моём случае.
Балетная школа носила имя незабвенной Айседоры Дункан. Пусть сама «Божественная босоножка», как звали американскую танцовщицу, покорившую мир экстравагантной пластикой и экзотическим костюмом в виде древнегреческого хитона, ещё в мае покинула Советскую Россию вместе с молодым мужем — Сергеем Есениным (разница в возрасте между супругами составляла почти двадцать лет), продолжатели её дела в Москве остались.
Насколько помню, жизнь в Америке у молодожёнов не заладилась. Гений отечественной поэзии заливал тоску по Родине водкой и лупил почём зря свою «Дуську», но это так, к слову. Морального права критиковать великого поэта у меня не было, нет и не больно-то хочется.
Главное, что впереди действительно забрезжило хоть что-то, напоминающее свет в длинном и тёмном туннеле.