Страница 11 из 18
Не подумал о том, где можно обогреться, где просушить одежду. Вон уже почти совсем вымокли. Сколько так можно выдержать? Найти бы деревушку какую, попроситься обогреться, поесть, да вот только денег с собой нет. Кабы знать, что плен, можно было бы как-то спрятать, ну хотя бы в камзол зашить. Не слишком надёжная захоронка, а всё лучше, чем получилось. Обыскали в первые же минуты плена. Обыскали и всё забрали. Очнувшись, Трубецкой сразу обнаружил, что карманы у него пусты. То же и у товарищей его… Хоть и не было особенных ценностей, точнее не держали их при себе, но шведы позарились и на безделицы. В обозе действительно что-то было на крайний случай, но обоз шведы захватили и полностью разграбили сразу.
Когда затеплился тусклый осенний рассвет, Трубецкой тихо сказал:
– Запоминаем место, до которого добрались. И теперь перпендикулярно в лес. Я сделаю едва заметные знаки на деревьях, чтоб дорогу не потерять. Уходим подальше. Поищем такое место, где костёр безопасно развести можно.
Бутурлин сказал задумчиво:
– А ведь ненастье и против нас, и за нас. В такую погоду вряд ли кто по лесу шастать будет. Если костёр развести, дым не пойдёт столбом вверх, а расстелится по земле, смешиваясь с туманом. Обсушиться обязательно надо, не то ноги сотрём, да и простудиться можно.
С первым дневным отдыхом повезло. Вышли к небольшому озерку. Собственно, озерко или затон, в густом тумане не понять. Осмотрелись. Чуть поодаль что-то темнело. Оказалось, что это какое-то заброшенное строение. Сказать дом – слишком сильно для такой халупы. Но и не шалаш вовсе, а что-то посерьёзнее. Бутурлин, приглядевшись, определил:
– Охотничий домик. В нём можно и пищу какую приготовить. Рыбаки, видно, пристанище соорудили. Озерко-то, верно, рыбное.
– Сколько мы от дороги отошли? – спросил Вейде у Трубецкого. – Видно будет, если костёр разложим?
– Ночью-то, особенно ясной, огонёк далеко видать! – сказал Трубецкой: – Даже и через лес. А вот нынче туман всё скроет.
В доме ничего не нашли. Пусто. Видно, если и использовали его, то летом.
Вряд ли бы что вышло из затеи, с костром связанной, если бы не оказалось в домике немного соломы для розжига. Конечно, влажным всё это было. Влажным – не мокрым. Ещё раз всё осмотрели. Кое какие остатки снастей обнаружили.
– А что, если рыбу поймать? – спросил Бутурлин.
– Ничего не выйдет, – возразил Трубецкой, – на озере лёд встал, ну не лёд, а каша, но забрасывать удочку некуда. Время зимней рыбалки ещё не пришло. Да и что за снасти… Нет. Вряд ли что получится. Отдыхать будем. Дежурство по очереди. Давайте, устраивайтесь у костра. Я первым покараулю наш бивуак.
Шелестел мелкий, надоедливый дождь. Крыша старая, дырявая. Удалось правда выбрать место, где костёр развести, чтоб сверху огонь не залило.
Генералы улеглись на постели не только не генеральские – а на такие, что и солдатам при самом плохом командире не сгодятся.
Странное дело. Трубецкой предыдущую ночь не спал, но и теперь спать не хотелось. Когда нашли халупу, в которой можно обогреться и одежду хоть чуточку просушить, он приободрился, укрепилась в нём надежда на то, что удастся добраться до дому. Гнал от себя мысли о том, насколько это трудно. Да что там трудно – можно сказать, почти нереально.
Разбудил Бутурлина уже в середине ночи, когда почувствовал, что сможет заснуть. Вейде он решил поставить на дежурства уже под утро.
Костёр скорее тлел, чем горел. Более или менее сухой хворост закончился, а мокрый, что собрали вокруг, сначала подсыхал и лишь потом слегка воспламенялся. Тем не менее, тепло давал. Домик без печи, без дымохода, но и угореть не было страшно – кругом одни дыры, да такие, что угарный газ не скапливался в этакой развалине.
Только заснул, а вот уж и ночь минула. Разбудил его Вейде. Костёр был затушен. Вейде, приложив к губам палец, жестом попросил прислушаться.
Издалека, с тракта, доносился шум. Что там такое? Не идти же проверять. Главное определить, не их ли ищут, не облава ли? У страха глаза велики.
Что стоит шведам лес прочесать?! И всё. Куда уйдёшь? А если и удастся уйти далеко вглубь леса, заплутать можно.
Трубецкой шепнул:
– Все последствия нашего здесь пребывания нужно ликвидировать. Засыпаем костёр, быстро. Да и сверху мокрый валежник надо набросать. Они ж не знают, где мы, и сюда-то навряд ли дойдут, а вот если те ж охотники забредут и следы костра увидят, сразу сообщат. Тогда уже серьёзно искать начнут.
Так и осталось загадкой для Трубецкого и его попутчиков, что за шум был на дороге. Может действительно их искали, а может, очередную партию пленных вели.
Между тем густели сумерки. Пора было собираться в путь. К тракту шли осторожно. Трубецкой сверял маршрут. Наконец, он нашёл уже наощупь последнюю отметину на сломанном дереве и сказал:
– Осталось шагов сто, не более. На дорогу выходить не будем. Пойдём вдоль дороги, пока ночь полностью не опустится. Вечером ещё может кто-то проехать.
Пошли веселее, чем накануне вечером. Дождь прекратился, и подсушенная обувь больше не промокала. Но это, конечно, на дороге не промокала, да только дорогу-то пришлось покинуть, чтоб не нарваться на всадника запоздалого или курьера. Любая встреча была смертельно опасна. Ведь их не могли не искать. Любого беглеца искали бы, а тут три генерала, причём один из них очень и очень нужный.
Ближе к полуночи вышли-таки на дорогу и прибавили шагу. Трубецкой пытался подсчитать, сколько они шли, а затем ехали из-под Нарвы. Но понял, что лучше пока не считать – страшно становилось.
На тракте – ни души. До утра никто не встретился, и никто не догонял. Так что с дороги сходить необходимости не было.
Шли молча. Разговаривать было нельзя, потому что и голос далеко разносится, да и о чём говорить то? Переливать из пустого в порожнее? Ничего серьёзно просто не лезло в голову.
На третий день пути снова прятались в лесу, подальше от тракта, хотя, казалось, что можно было бы идти спокойно. Безлюдно. Ни кареты, ни повозки, ни всадника, ни, тем более, пеших путников. Дождь со снегом, слякоть. Какие уж там путешествия?! Очень редко кто-то и проезжал. Да ведь верно говорят: бережёного Бог бережёт.
Отсиживались в балках, даже костры разводили, хотя с каждым разом делать это было всё сложнее, да и спички-серники берегли, потому что много приходилось тратить на разведение огня. Заканчивались и сухари. Воды же без костра, на котором снег растапливали, не получить. Разве что в водоёмах пока удавалось взять, но не вечно же будет плюсовая температура. Зима наступала неотвратимо.
Конечно, лучше бы по весне было бежать – там и в лесу укрыться легче, зелёнка спасёт от посторонних глаз, да и не замёрзнешь. А тут…
Пошла четвёртая ночь пути. К утру стало заметно холодать, повалил снег крупными хлопьями. Поначалу он таял, достигнув земли, но скоро стал ложиться, устилая всё вокруг.
Заволновались спутники Трубецкого.
– Всё, зима, морозы… Конец нам! – сказал Бутурлин.
– Тебе ль не знать, что снег окончательно ложится лишь на сухую мёрзлую землю. А этот стает, – возразил Трубецкой.
Так оно и случилось. К вечеру снова очистилась земля, снова всё потемнело вокруг. Оно и хуже, и лучше – когда снег, далеко видно. А тут хоть глаз коли. Если б не было необходимости в разведении огня, можно бы и в ста метрах от дороги отсидеться.
– Может, заглянем в деревеньку какую? – не выдержал Вайде. – Сил нет. Не выжить нам так. Не дойдём.
Трубецкой не спешил с ответом. Он и сам уже понимал, сколь рискованное мероприятие задумал. Всё чаще мысли убегали вперёд, на юг, где за пеленой непогоды лежала Россия, где в стольном граде Москве ждала семья, ждала жена. Что-то она думает о нём, знает ли что в плену, надеется ли на то, что жив?
Из всех беглецов он один был непреклонен и стоек. Но когда начинал сознавать, сколько вёрст ещё идти по бездорожью, сам приходил в ужас. Что там, впереди? Ну хорошо, дойдём до родных рубежей, хотя и это тяжело, очень тяжело. А что там? Есть что-то вроде стражи? Есть ли вообще где остановиться? А может шведы всё истребили, и нет ни души на многие версты.