Пикинг

– Петров, прекрати маячить! – не выдержала Надежда. – Возьми, что ли, книжку почитай…

– О вкусной и здоровой пище? – съязвил Вадим.

– Хватит издеваться! – вдруг заорала жена. – Думает, ему одному плохо.

– Да уж, я вижу, что нервишки-то у тебя совсем ни к черту стали. Только кто это все придумал? Я, может быть? Это еще неизвестно, кто над кем издевается, так что нечего тут на меня орать. Сама читай свои книжки.

Он пошлялся из угла в угол еще немного, попробовал позвонить Кузькину, но тот извинился, сказав, что они как раз ужинают, и он может перезвонить. Петров сказал, что не нужно, и в сердцах бросил трубку. «Ужинают они, понимаешь!.. Есть же счастливые люди!» Пощелкал каналами ящика, но везде была реклама еды. Желудок отзывался на нее жалобными трелями. Петров заглушил эти звуки двумя кружками пустого чая и в мрачном настроении отправился спать в половине одиннадцатого, в надежде, что во сне симптомы утихнут, а там не заметишь, как настало утро со всеми его животными наслаждениями.

Проснулся он за двадцать минут до будильника. Жены в постели не было. Заподозрив нехорошее, Вадим прокрался на кухню и обнаружил Надежду, печально сидящую за пустым столом. Петров умылся, побрился и присоединился к супруге. Борясь с мучительными спазмами желудка, они таращились на циферблат кухонных часов до заветных 7:00, после чего Надежда собственноручно сняла с холодильника пломбу и открыла доступ к радостям плоти.

Вечером, как назло, заняться дома было решительно нечем. От Надеждиного сериала тошнило, а от рекламы хотелось сбежать куда глаза глядят. Надумал сходить к соседу, но Надежда пресекла эту идею на корню.

– Петров, я тебя насквозь вижу. Генка предложит выпить, а где выпивка, там и закуска. Так что сиди дома, дорогой.

– Я что, под домашним арестом? – возмутился Петров. – Или ты заодно с голодовкой сухой закон объявила? Я, может, желаю культурно выпить после трудового дня.

– Перебьешься, – отрезала Надежда. – И хватит дурью маяться, лучше посмотри, все ли в доме в порядке, может, починить чего нужно. Хозяин ты или кто?

Чинить что-либо в квартире абсолютно не требовалось, Петров обследовал розетки, краны, унитаз – все функционировало безупречно, даже ни одна дверная петля не скрипела. Мусорное ведро было почти пустым. Вадим вышел подышать на лоджию. «Что ж это такое-то? – тоскливо подумал он. – Жрать хочется, сил нет. Если б выпил, хоть притупилось бы, так нет же. Ладно, завтра я по дороге домой заготовочку сделаю. Про то, чтоб не бухать, уговора не было. Хотя до завтра еще дотерпеть надо». Петров вздохнул и посмотрел в вечернее небо, как бы прося помощи у высших сил. Высшие силы отреагировали моментально: на соседнюю лоджию, отделенную от петровской лишь невысокой перегородкой, вышел покурить Генка Кузькин.

– Чего-то ты пропал, Вадик. И кислый какой-то. Случилось что? Или с Надькой поцапались?

Петров не стал пускаться в пространные излияния – у них с Надеждой был уговор держать факт семейного самобичевания в тайне. Видимо, жена и в самом деле верила в скорое собственное преображение и предвкушала удивленные восторги со стороны соседки.

– Да вот, думал, не совершить ли малое вечернее возлияние, а оказалось, дома по нулям.

– Ха, вот нашел проблему. А ну залетай, ты ж знаешь, мы всегда гостям рады.

Петров замялся.

– Слушай, а может ты ко мне? Только если есть, прихвати чего-нибудь такого, чтоб без закуски шло.

– Вискарь сойдет? – Петров кивнул. – Погодь, я сейчас.

Надежда оглядела Кузькина с початой бутылью «Fox & Dogs» взглядом таможенника, но в квартиру пустила.

– В гостиную идите, а я пойду прилягу, почитаю на сон грядущий. И не очень тут увлекайтесь, завтра на работу.

– Надюш, а лед-то у нас есть? – робко поинтересовался Петров. «Насчет гостиной – это мудро, – попутно отметил он. – А то, если на кухне заседать, будет допытываться, что за бумажка на холодильнике».

– В морозилке лед. И смотри там, Петров… – Надежда сделала выразительное лицо и удалилась.

Пользуясь случаем, Вадим тщательно осмотрел морозилку. Кроме льда, там имелась замороженная курица, камнеобразное филе трески и большой контейнер с летним урожаем белых грибов. «Подготовилась, – мрачно усмехнулся Петров. – Даже пельмени куда-то подевались, странно. А ведь тут же еще шматок сала был. Тоже припрятала? Ах, какое было сальцо!..»

Вискарь, конечно же, отменно шел и без закуски. Но Петров уже не мог отпустить из сознания образ аппетитного шмата сала, который он приобрел на рынке всего неделю назад и еще не успел толком насладиться. Сало Петров называл «славянским хамоном» – не в угоду политике импортозамещения, а на полном серьезе. И хотя даже настоящий хамон вряд ли сгодился бы в качестве достойной закуски к виски, Петров не мог не думать о своем излюбленном продукте, как о белой обезьяне из притчи.

– Слушай, а ты случайно не в курсе, зачем полагается напихивать в виски лед? – задался вопросом Кузькин, когда бутыль уже подходила к концу.

– Ну, это же для охлаждения делают, разве нет? – удивился Петров.

– А что ты делаешь для охлаждения водки?

Вадим задумался. Действительно, никому и в голову не придет в водку добавлять лед. В морозилке подержал – и порядок. Геннадий продолжал развивать мысль.

– Я вот что думаю. Эта вражеская мода пришла из Америки, где водку почти не потребляют. Там и дома бухать не особо принято, все по барам ходят. И придумали эту тему со льдом бармены ихние, официанты, чтоб клиентов динамить и льдом недолив скрывать. В общем, ворье. И внушили народу, что только так и нужно. Попробовали бы у нас такое с водкой делать, да еще на глазах у клиента. Это ж и помыслить невозможно!

Они еще слегка усугубили, и на Вадима сошло просветление.

– Знаешь, Гена, тут все не так просто. Вот отчего мы красное вино в холодильник не ставим? Или тот же коньяк? Оттого, что тут важен букет, запах. А при заморозке он исчезает. У водки запах сам знаешь какой: лучше б его и не было. А вот насчет вискаря не скажи: это продукт тонкий. Заморозь – и будет что вискарь, что чай со спиртом, хрен поймешь.

Кузькин глубоко втянул носом над своим стаканом.

– Букет, говоришь? Ну да, это не наш портвешок, конечно. Но, честно говоря, по запаху недалеко. Надо будет в следующий раз не заморачиваться, а по-простому, в морозилочку. Проверенный эффект. А без букета мы переживем.

– Ага, и килькой закусывать вместо прописанных морепродуктов с лимоном и пармезаном, – заржал Вадим.

– А что, килька уже не морепродукт? – парировал Кузькин.

– Ну нет, Гена, я считаю, уж если употребляешь экзотическое бухло, то употребляй по правилам, с рекомендованной закуской. Нужен лед – будь добр. Под текилу соль с лаймом – обязательно. К рому – изволь ананас, шоколадку и сигару. С абсентом – тростниковый сахар и вонючий сыр. Иначе какой смысл? Только выброшенные деньги, а вся экзотика псу под хвост.

– Во знаток-то у нас выискался! Надькиных блестящих журнальчиков начитался? – захихикал Геннадий. – Ладно, уговорил, с тебя в следующий раз абсент, или что ты там еще упоминал. И с правильной закусью – будем учиться культуре.

Кузькин разлил остатки, Вадим принес свежую порцию льда.

– Насчет льда, тут еще другая подлость заложена. По мере его таяния крепость напитка непрерывно уменьшается. Так что этот лед нам чужд по всем параметрам: как может мозг без специальной тренировки дозировать глотки в соотношении с количеством чистого продукта?

– Да, Вадик, вот что значит высшее образование! Просто так взять и вмазать уже не получается, обязательно пофилософствовать нужно, – не без ехидства подытожил Кузькин.

Тут явилась Надежда и выразительно указала на часы. Естественнонаучная дискуссия прервалась, и Кузькин откланялся.

Алкоголь помог Петрову быстро уснуть без дум о еде, но зато спустя некоторое время чувство голода прорезалось с утроенной силой. Вадим не проснулся, но страдания организма выразились в форме странного сновидения. Перед Вадимом стоял средних лет цыган: смуглый, с золотой серьгой в ухе, в красной шелковой рубахе навыпуск. Цыган молча смотрел на Вадима в упор, прямо в глаза. Взгляд был тяжелый и укоризненный, всклокоченные смоляные кудри чуть колыхались. Цыган стоял так близко, что Вадим ощущал, как от него пахнет потом, лошадями и еще чем-то вроде как знакомым. Цыган вынул из-за спины руку, и Вадим сразу понял, чем. Цыган протягивал Вадиму горбушку черного хлеба, а на ней – здоровенный ломоть подкопченного сала с розовыми мясными прожилками и долькой чеснока. Именно по такому салу Вадим страдал накануне. Сон был не то что реалистичным, а просто неотличимым от яви: присутствовал полный набор сенсорных восприятий. Петров взял в руки горячую горбушку, поднес к лицу и вдохнул запах свежеиспеченного хлеба и ароматной грудинки. Это был запах счастья. Резко свело слюнные железы, и Петров проснулся.