Страница 47 из 51
Он был быстр. Очень быстр. Настолько быстр, насколько может быть оживший пожиратель с пробужденным истоком. Я так и не поняла, откуда он выскочил, но Ширазуми не медлил. Он метнулся к алхимичке и подхватил ее на руки, после чего скакнул звериным прыжком к оконному проему.
Я могла бы попробовать кинуть в него какое-нибудь заклинание, но я понимала, что все равно не успею. Поэтому лишь активировала заготовленную руну.
Фигуру убегающего Ширазуми расчертили огненные линии. Это было похоже на линии смерти, как описывала их Шики. Но это было другое. Пылающие линии проступали на руках Ширазуми, ногах, расходились лучистым узором по спине между лопаток. Пожиратель в то же мгновение скрылся снаружи, а я осталась сидеть посреди опустевшего холла, где ничто не напоминало о произошедшей недавно стычке между двумя магами.
Благодаря этому сражению, я теперь знала несколько важных вещей.
Во-первых, пожиратель был настоящим, буквально собранный по частям.
Во-вторых, он защищает Лелль, что тоже наводило на определенные и парадоксальные мысли.
Из этого логически вытекало третье — Лелль набралась нахальства в открытую померяться со мной силами, хотя она все эти годы избегала прямых столкновений. И ее големы стали разумными, сравнимыми с полноценными живыми существами, что само по себе было невероятным.
В-четвертых, в нашем противостоянии замешана третья сторона, которая должна была прийти Лелль на помощь, но так и не пришла. И последнее. Кто бы он ни был, он имеет отношение к Часовой Башне и обладает очень высокими полномочиями.
А еще мы в здании, оцепленном полицией. По сравнению со всем произошедшим, это уже казалось досадной мелочью.
_RinaCat
========== 3.10 ==========
Опять все повторяется. Почему сегодня все повторяется? Почему не повторяются какие-то счастливые моменты? Почему обязательно она должна быть в крови, тяжело ранена, раздавленная ощущением собственного греха и едва не поглощенная прожорливой пустотой своего истока?
Шики полулежала, привалившись к стене, избитая и окровавленная, остатки кимоно свисали лохмотьями, почти полностью обнажая ее ноги, а те, что я использовал в качестве бинтов, полностью промокли от крови. Она казалась мертвой, и я двинулся к ней, волоча за собой ногу и цепляясь за стену, как пьяный, но Шики пошевелилась и открыла глаза. Жива. Я с облегчением опустился на пол метрах в двух от нее и откинул голову на стену. И зря — я совсем забыл о ране на голове, там, где воскресший семпай меня приложил об бетонный пол. Перед глазами заплясали красные пятна. Еще одна хорошая новость, радость от которой Шики едва ли когда-либо разделит… Вспомнив об его укусе, я потер шею. Нет, об этом Шики пока лучше не знать.
Тем не менее семпай был прав. Всё было кончено. Я зря так спешил, Шики, как всегда, справилась со всем сама. Своим способом. Без разговоров, увещеваний, зато с избытком крови и боли. Когда-нибудь этот избыток поглотит ее целиком, и этот бой станет для нее последним.
В свете луны я видел распростертое тело Накамуры, вокруг которого чернела лужа крови, а от нее разводами и кляксами тянулись следы Шики. Еще одно пятно чернело совсем рядом, будто чья-то ладонь уперлась в пол — похоже, она упала. Внутри у меня всё сжалось от жалости.
Наверное, я действительно дурак, как меня заклеймил только что семпай, раз всякий раз жалею ее, а не тех, кто страдает от ее руки. Даже то, что Шики сделала со мной — изощренно подло, как могла только она — не имело теперь никакого значения. Единственное, что меня пугало сейчас, что она снова замкнется, закроется от меня в своем коконе, и из стыда за то, что сама же и натворила, наговорит еще больше злых и несправедливых глупостей — столько, сколько даже я не смогу простить. Я молчал и бездействовал, надеясь, что она заговорит первой. Если Шики сделает первый шаг, то наше счастье еще можно будет спасти.
— Не нужно было приходить сюда, — ее голос был хриплым, словно после долгой болезни, но я улыбнулся, услышав его. Она нашарила на полу нож и, сжав его в ладони, оперлась рукой о стену, пытаясь подняться на ноги. Почему-то мне пришло в голову сравнение с насупившимся ребенком, который знает, что виноват и хочет просить прощения, но боится, что его не простят, и начинает заранее дуться. Дурочка… Встать у нее получилось, но, постояв пару секунд, она снова опустилась на пол, сделав вид, что передумала. Дурочка и есть. Несмотря на ее суровый вид, это меня развеселило, а то, что она всё-таки начала «извиняться» первая — обнадежило.
— «Пришел» — это сильно сказано, — ответил я, и это получилось даже легче, я чем надеялся. Шики отвернулась и уставилась в стену, а я, решившись, подполз к ней на четвереньках и осторожно сгреб в охапку, прижимая ее к себе.
— В следующий раз тебе придется отрезать мне ноги, хотя, наверное, я все равно поползу даже так.
Хороши мы с ней, конечно, и явно стоим друг друга — окровавленные, чумазые и оборванные. Прижавшись щекой к ее мокрой от крови щеке, я зарылся пальцами в ее липкие волосы, пропуская их сквозь пальцы, отводя их с лица, а другой рукой обнял ее настолько крепко, насколько это было возможно, чтобы не причинить ей дополнительной боли.
— Ты больной извращенец, Микия, — ответила она, но я почувствовал, как она расслабляется в моих объятиях и обнимает в ответ. Я нашел ее губы и поцеловал. Глупая, упрямая, невероятно сильная и в то же время такая слабая и беззащитная Шики…
Внизу уже заливались сирены, нарушая наш романтический момент на крыше. Кое-как поднявшись на колени, я, опираясь одной рукой о стену, а другой не выпуская Шики, попытался встать, но обычно легкая, как пушинка, Шики оказалась вдруг невыносимой тяжестью. Ноги у меня подогнулись, и я плюхнулся обратно, больно приложившись копчиком об плиты, покрывавшие крышу. Благо, Шики удалось удержать от окончательного падения, иначе беды не миновать. Она навалилась на меня сверху, и это было получше, чем на пол.
— Прости… — представив себе весь комизм ситуации, я не смог сдержать смеха. — Думал, смогу понести тебя, но, кажется, переоценил свои силы.
Охнув и поморщившись от боли, Шики завозилась на мне, видимо, наказывая за эту нелепую попытку, и попыталась встать, но потом передумала и улеглась обратно.
— Мне кажется, — начала она менторским тоном, положив голову мне на грудь и обхватив меня здоровой рукой. — Что из-за всей этой ненормальной жизни ты тронулся умом, Микия. Иначе мне никак не понять, как тебе в голову приходят такие гениальные идеи.
Она была права: в эту минуту, под вой сирен на крыше рядом с телом (убитого?) Накамуры и ею же избитый, я был счастлив, как никогда. Обняв ее, я засмеялся.
С неба на нас смотрели тысячи звезд.
Через несколько минут раздался скрежет, а еще через пару секунд характерное покашливание. Я открыл глаза и встретился с насмешливым взглядом Аозаки-сан. Она с любопытство оглядела нас с Шики, как какой-нибудь чудаковатый артефакт.
— Я, конечно, всё понимаю, Микия. Романтика, кровь, трупы… как раз во вкусе твоей девушки, но всё же не самое удачное время, чтобы миловаться, не находишь?
— Токо-сан… Лучше бы подняться помогли, — укорил я магичку, которая бесцеремонно переступила через нас и двинулась к лежащему в нескольких метрах от нас телу мастера.
— Ну, дела… Да на нем лица нет! Причем в прямом смысле — месиво.
От этой реплики что-то во мне оборвалось и рухнуло во тьму. Убит? Она всё-таки его убила? Мне казалось, что мне всё равно, что я люблю и прощу ее, что бы она не сделала, но всё же… Всё же я помнил мастера до того, как он стал таким. Я понимал его, понимал его отчаяние и то, что он не по своей вине стал убийцей. Никто не заслуживает смерти. Внезапно, словно дежавю, меня накрыло ощущение повторения: я обнимаю Шики, а рядом обезображенные останки того, кто некогда был человеком. Он теперь жив, но имеет ли это значение. Она убила его, а теперь убила во второй раз… А что если потом будет третий?
— Он жив, — громко бросила Токо, и я с облегчением выдохнул. С трудом приподняв голову, я прижался губами к макушке Шики, которая, как оказалось, лежала с открытыми глазами, но не смотрела на меня. Только сейчас я понял, что она не ответила на язвительные замечания Токо и лежала тихо, словно затаившись, прислушиваясь к чему-то.