Страница 17 из 51
— Пожалуйста… Отпустите меня, я никому не скажу.
Я открыл глаза и уставился на кусок веревки, привязанный одним концом к железному крюку в полу. Этим крюком открывается дверь в подвал, где я храню материал для масок.
— Никому не скажу.
Я обмяк на своем кресле. Я должен продолжать делать маски, иначе сойду с ума.
Вернувшись к бруску павлонии на столе, я приложил заостренный конец долота к намеченной линии, другой рукой я взял молоток и несколько раз ударил по рукоятке. Дерево под долотом рассеклось, и мне показалось, что из расщелины брызнула кровь.
— Нет-нет, не кричи. Замочи же! Заткнись! Заткнись, сука…
Сморгнув пот, я то же проделал с другими линиями. Взрезая грубыми сильными ударами древесную плоть, я обнажал лицо, прячущееся в ее недрах. Эта стадия работы называла «конаси» — грубая резьба. Лицо выходит прямоугольным, с резкими квадратными углами, как лица на кубистских картинах Пикассо…
Я не сразу услышал сигнал домофона. Отложив долото, я вышел из мастерской и, пройдя по заросшему саду, подошел к воротам. Снова этот одноглазый парень.
— Опять вы?
Я устало сщурился на свету, разглядывая молодого человека.
— Здравствуйте, Накамура-сан, — осторожно улыбнулся парень. — С последней нашей встречи я много думал о вашей истории, она не идет у меня из головы. Как вы?..
— Как я? — усмехнулся я. Странный парень со странными вопросами. — Как видите.
Прикрыв раскрытой ладонью глаза от солнца, я осмотрел нежданного гостя, пытаясь убедиться, что он существует на самом деле, а не является продолжением моего кошмара наяву, затем скользнул взглядом вверх по улице в поисках девушки в кимоно, что приходила с ним раньше.
— Вы один?
Та девушка прочно врезалась мне память: тонкая и грациозная, как павлония… Дзидо. Да, ее лицо мне напомнило бесполую вечно юную маску Дзидо. Хотелось бы мне увидеть ее снова.
— Да, я сегодня один.
— Извините, не помню как вас зовут.
— Кокуто Микия, — парень подошел к ограде поближе.
Сделав над собой усилие, я сконцентрировался на том, что сказал этот парень, Кокуто Микия. Я никак не мог взять в толк, что ему от меня нужно. Как он сказал? «Думал о моей истории»? Какой, к черту, истории? Кажется, он приходил по поводу маски в прошлый раз, разве нет?
— Вы пришли опять спрашивать меня о ней? — я почувствовал, как по моей спине пробежал холодок. Пальцы, сжимавшие стальную решетку ворот побелели. — Я рассказал всё, что знаю полиции. И я не даю интервью, если вы пришли за этим.
— Я не от полиции, и мне не нужны интервью. Вчера я видел новую жертву убийцы. Она лежала на скамье на аллее, словно спала. С изуродованным лицом.
Мне почудилось, что из-за дома, из мастерской, донесся протяжный женский крик. Я тряхнул головой, с огромным трудом борясь с желанием обернуться. Нет, этого не может быть. Там звукоизоляция. Нет, не так… там никого нет… Там никого нет. Нет.
Голос парня доносился словно из чертового туннеля. Я сморгнул выступивший пот и вытер лицо, сминая его ладонью. Я чувствовал, что еще чуть-чуть — и меня накроет паническая атака. Огромным усилием воли я попытался взять себя в руки. Парень сам по себе не пугал меня, меня пугала улица, моя мастерская… то, что он говорил. Если я сосредотачивался на чем-то одном, оно казалось мне вполне нормальным и обычным, но стоило мне переключиться на что-то другое, всё, что оказывалось на периферии сознания, начинало пульсировать красным, как сигнал опасности на железнодорожном переходе. Из закоулков подсознания лезли непрошеные образы из моих кошмаров.
— Еще одна жертва? — хрипло отозвался я, подавляя страшные картины, ее лицо, всплывающие перед моим внутренним взором. У них всех ее лицо…
— Я собираю информацию по этому делу и веду собственное расследование. Я хочу остановить этого человека, пока не пострадал еще кто-нибудь.
— Да… Вы правы. Это чудовище нужно остановить, — мое лицо болезненно скривилось тем, что принято называть улыбкой. — Хорошо.
Я нажал на засов и толкнул створку ворот.
— Проходите. Извините, как видите, я совсем не в форме. Не пугайтесь. Я едва оправился после аварии, когда это произошло. А теперь… теперь никак не могу прийти в себя. Меня постоянно мучают кошмары, даже наяву… Полиция и журналисты, пытающиеся вытянуть из меня еще хоть что-то, на самом деле выжали уже все соки. Ещё немного и я стану настоящим параноиком-затворником. Верите или нет, я даже хотел систему слежения за дорогой наладить, чтобы не выходя из мастерской следить за тем, что происходит у ворот. Считайте, вам повезло, Кокуто-сан…
Я провел его в дом на кухню. Во мне шевелилось какое-то болезненное любопытство по отношению к этому парню. Собственное расследование, надо же… Не знаю, почему я ему поверил. Было в нем нечто располагающее к себе, даже наивное, отчего казалось, что он просто не способен на злой умысел. Он не был похож ни на пронырливого журналиста, ни на циничного полицейского.
— Будете что-нибудь? Кофе, вода? Виски? Да вы присаживайтесь. Куда хотите.
— Воды, — оглядевшись, парень пристроился на табуретке. — Авария? Когда вы попали в аварию?
Опрокинув бутылку, я вылил остатки виски в стакан, и, пошарив в холодильнике, кинул несколько кубиков льда в стакан.
— Неделей раньше. Раньше… того, что произошло, — я сделал несколько глотков. В совокупности с тем, что я уже выпил в мастерской, этот виски позволил мне, наконец, немного расслабиться. Сполоснув другой стакан, я налил парню воды. — Сбит чертовым мотоциклистом. Такая глупость… Он вылетел буквально ниоткуда, задел меня и сам упал. Разлетелись с ним по разные стороны, а мотоцикл крутился между нами, — я накрыл глаза ладонью. Глазные яблоки будто горели, прохлада оставшаяся на пальцах от холодного стакана принесла им недолгое успокоение. — У меня был обширная гематома мозга. Думали, не выкарабкаюсь. Может, было бы лучше, если бы я действительно тогда умер, — я скривился, надавливая на глазные яблоки. — После этой аварии у меня постоянно дьявольски болит голова. И все вокруг словно чертовы манекены… Мне иногда кажется, что всё происходящее просто — плод моей фантазии.
Я чувствовал, что тону в собственном многословии. Но пока я был сосредоточен на этих звуках, что изливались из моего рта, я мог не видеть, не обращать внимания на галлюцинации, которые щедро генерировал мой мозг.
— Да… Моя жена приходила навестить меня накануне, мы с ней поспорили… Она ушла в слезах, — я посмотрел на парня в упор, медленно растягивая губы в жесткой усмешке. Я чувствовал, как во мне снова поднимается злость. — А следующим вечером ее нашли. Это я ее убил, Кокуто-сан…
Парень хотел что-то сказать, но слова, кажется, застряли у него в горле. Незаполненная тишина вдруг ударила по моим барабанным перепонкам, сердце дернулось и сорвалось в черную бездну страха. Усмешка оборвалась жалобным всхлипом.
— Я… Я был в больнице всю эту чертову ночь, с гематомой в мозгах, но мне кажется, что ее убил я. Я ей сказал убираться…
— Нет, вы не правы, — с видимым облегчением выдохнул парень, — ваша жена не хотела бы, чтобы вы мучились от чувства вины, — на лице парня отразилось смятение человека, который сочувствует, но не знает, как помочь, — то, что вы пережили… Это ужасно, но вы не должны себя винить. Это не ваш грех… Может быть… Может, вам стоит обратиться к специалисту?
Я выпил содержимое своего стакана и долгое время молчал, слушая глухие удары своего сердца. После слов этого парня я почувствовал себя лучше.
— К специалисту? — я горько усмехнулся. — Я провел в больнице три недели, а они всё коллоквиумы и консилиумы созывали. Пока, наконец, не появилась эта девчонка с дипломом врача, помощница невролога-неформала, и не сообщила: «Гематома локализирована, больше мы вам ничем помочь не можем. До свидания». В тот же день меня выписали. Так что, похоже, с точки зрения медицины я здоров.
Я налил себе еще виски и помотал полурасстаявшими кусочками льда в стакане. Страх и вместе с ним головная боль стали терпимее. Косые солнечные лучи не достигали больше окон, и кухня погрузилась в приятный полумрак.