Страница 5 из 19
— Чувствуешь? — спросила Марина, останавливаясь.
— Что?
— Свободу.
— Не знаю.
— А ещё безумие.
— Почему безумие?
— Потому что… — она на секунду замялась, — здесь можно всё. Потому что здесь только деревья, звери и психи.
— Тут только мы.
Марина рассмеялась — легко, заливисто и чуть-чуть истерично. Она подняла голову вверх и закрыла глаза.
— Вот-вот. Повод задуматься, — проговорила она. — Здесь можно быть любым. Вот что мне кажется. Лес всё равно тебя примет. Будь ты даже полным психом и извращенцем. Я иногда прихожу сюда одна, — пояснила Марина, когда они стали углубляться в лес. — И одной тут очень страшно. Тревожно. Но я всё равно прихожу. Когда совсем невмоготу. Щекочет нервы, как будто что-то обрывает внутри, и ты становишься иной. Говорят, тут встречаются всякие психи, когда-то давно даже нашли труп… Но даже если это неправда, тут есть что-то. Страшное, непонятное, не доброе и не злое — никакое. Как зверь — зверю же нет никакого интереса, хорошо или плохо ты себя вел, или есть ли у твоих родаков машина, ему всё равно, он просто хочет тебя сожрать. И вот я прихожу сюда, иду к Дереву или на сопку и сижу там, вздрагивая от каждого шороха. Жду, когда ОН меня сожрёт. Пока не станет совсем уж страшно, что захочется убежать. Я чаще прихожу вечером, чтобы дождаться темноты, и тогда ОН будто повсюду… Крадется, обходит меня кругом, а мне хочется заорать: «Чего ты ждешь?! Сожри меня уже! Не заставляй ждать, мерзкое чудовище!» Но в темноте я не могу выдержать и получаса. Да и холодно сейчас…
Сучья хрустели под её ногами, Марина шла вперёд, не оборачиваясь. Когда они зашли в лес, Сёма выпустил её ладонь из своей руки, хотел снова взять, но она убрала озябшие руки в карманы, а после того, как она начала свой рассказ, он не решался её прерывать. Марина выглядела странно: отчаянной, решительной и немного сумасшедшей — но такой Сёме она нравилась ещё больше. Её настроение передалось ему, он стал настороженно оглядываться по сторонам, ждать чего-то, что должно было появиться и овладеть ими, смять, сожрать, свести с ума — и освободить. Сёма понимал, что этот лес для Марины — то же, что вчерашняя продавщица для него самого. Лес высвобождал её внутреннюю силу. Сёма улыбнулся, спрятав руки в карманы и опустив голову, исподлобья поглядывая на Марину. Он догадывался, что на самом деле она ждала здесь именно его.
— Я хочу однажды провести здесь всю ночь. Мне почему-то кажется, что когда я выйду отсюда, если выйду вообще, то стану иной. Совсем другой, — продолжала она. — Может быть, я просто сойду с ума от страха, но мне нужно это. Такая, какая я есть, я себе осточертела, понимаешь?
— Да, — Сёма в два быстрых шага поравнялся с ней.
— Ты, наверное, думаешь, что я дура? Что придумала всё это? — её милые добрые черты исказила злая усмешка.
— Нет. Я думаю, что понимаю, о чём ты говоришь.
— Правда? — она остановилась и посмотрела на Сёму в упор, пытаясь разглядеть в нём обман, желание ей угодить или что-нибудь в этом духе.
— Да, — он смотрел на неё без обычной дурацкой улыбки, чуть прищурив глаза, пытаясь взглядом ответить на её вопрос, вложить в него намного больше: то, что теперь они — одно, что нет нужды бояться.
— Ты как-то изменился, — сказала Марина. Ей показалось, что в глазах Сёмы она увидела нечто знакомое, и от этого ей стало не по себе.
— Да, — снова ответил он и, вытащив её руку за запястье из кармана, поднес её к своим губам. — Я стану таким, каким ты захочешь.
— Блин, ты меня пугаешь, — засмеялась она и, вырвав руку из его пальцев, пошла дальше. Сердце её бешено колотилось. Она испугалась и одновременно обрадовалась, но то, что это был всего лишь Сёма — безобидный придурок Сёмушка — сбивало её с толку. Собственные слова о лесе вдруг наполнились новым пугающим смыслом, но Марина попыталась выбросить всё это из головы. Она и так была слишком близка к тому, чтобы поверить в собственные фантазии.
— Вон там Дерево, — она указала вперед.
Через несколько шагов они подошли к большому, в два или даже в три обхвата шириной, дубу, с ободранной на одной стороне корой. На древесине ручкой, маркером, карандашом были написаны какие-то строчки и отдельные слова, нарисованы странные знаки и рисунки. Многие из них почти стерлись, другие, написанные поверх, были совсем свежие. Кое-где были просто пятна, бурые, похожие на отпечатки пальцев. Марина прислонилась к дереву боком, словно обнимая его, погладила обнаженную исписанную древесину и соединила пальцы с отпечатками.
Сёма, последовав её примеру, тоже прикоснулся к дереву и стал читать, бегая глазами от одной строчки к другой. Марина молчала, глядя на него, и ждала, что он скажет. Она почти пожалела, что привела его сюда, утешала себя, что это всё вздор и глупые фантазии, да и Сёма попросту не поймет, что это для неё значит. Но когда он, наконец, посмотрел на неё, в его взгляде снова было то смутно знакомое застывшее выражение, что её так испугало несколько минут назад.
— «Здравствуй, БОБ», — повторил Сёма одну из фраз, написанных на стволе. Не строчку стихов или песни, которыми было исписано дерево, а именно эту глупую и бессмысленную фразу. — Кто это, БОБ?
— Дух леса из одной книжки, — ответила Марина, глядя на него. Её губы постепенно раздвигала улыбка. — Он вселяется в некоторых людей, и они сходят с ума. Есть такой паразит, который поселяется в мозге человека и подавляет у него чувство страха, и тогда он начинает беспричинно рисковать собой — я видела как-то по телику. БОБ — как этот паразит, он забирает твой страх и наполняет тело движением, силой.
— Разрушительной силой, — Сёма ответил на улыбку Марины. Теперь он улыбался иначе, не так, как всегда — не беззащитно и искренне, а порочно, словно разделял с ней одну и ту же постыдную тайну.
— Да, безумием, которое уничтожает все границы. И давление прекращается, — странным неуверенным тоном проговорила Марина, и Сёма понял её. Он шагнул к ней и, прижав её голову к дереву руками, поцеловал — жадно, неумело, проникая языком в её рот, от чего она начала давиться и задыхаться. В первую секунду Марина испугалась, попыталась его оттолкнуть, самые разные противоречащие друг другу мысли заметались в её голове, но потом всё будто схлынуло. Добрый придурок Сёмушка нагло шарил по её телу потными руками, пытаясь залезть под куртку и пропуская туда морозный воздух, слюнявил и мял её губы, сталкиваясь своими зубами с её, проникая языком чуть ли не в глотку, а она будто наблюдала за этим со стороны, не сопротивляясь и не отвечая. С отстраненным любопытством, думая о том, как далеко она может зайти в своей безучастности. Сёма принялся слюнявить её подбородок, шею, больно мять под курткой её грудь, а она, наконец-то, сумев вдохнуть, вдруг засмеялась — диким истеричным смехом, который шёл откуда-то изнутри, из глубины её существа и никак не хотел прекращаться. Она давилась этим смехом, слезы брызнули из глаз, а всё тело содрогалось, словно от судорог. Сёма остановился, несколько секунд вглядывался в её лицо, а потом, вытащив руки из-под её куртки, обнял и прижал к себе.
— Не бойся, ОН не причинит нам вреда, — сказал Сёма, когда Марина, наконец, затихла, — просто не сопротивляйся. Сопротивляясь, ты делаешь себе больно.
Сёма гладил её по волосам, но Марина отстранилась и внимательно, с удивлением, посмотрела на него.
— О ком ты говоришь?
— О НЁМ, — Сёма кивнул на дерево, — о БОБЕ. Я хотел тебе всё рассказать, но ты начала первая. И это хорошо, — он улыбнулся. — Я так рад, — он снова притянул её к себе и принялся гладить её по растрепавшимся волосам. — Я знаю ЕГО. БОБ приходил и ко мне тоже… Вчера вечером, после нашего разговора. ОН приходит к нам обоим, значит, мы оба — ты и я — теперь принадлежим ЕМУ. Мы — особенные, Марина. Моя Марина.
========== V ==========
Этот день должен был стать самым счастливым в жизни Сёмы. Он был уверен, что Марина приняла его любовь, что она сейчас же обнимет его в ответ. Но этого не произошло.