Провокатор

— При соблюдении правил конспирации это несущественно, — отрезал Ильич

— Полиция тоже соблюдает правила конспирации и, поверьте, понимает в этом лучше иных подпольщиков, опять же, сил и опыта у нее несравнимо больше, — я вспомнил историю с моим псевдонимом и мне захотелось отвесить будущему вождю мирового пролетариата хорошего леща. — Кстати, кто кроме вас знает мою кличку?

— Надя, сестры, Глеб ну… — Ульянов наморщил лоб. — Ну и редакция. А в чем дело?

— После нашей встречи в московских кружках несколько раз всплывал вопрос “Кто такой Дриба?”, причем в одном случае его задавал заведомый полицейский провокатор.

Лицо Ленина в буквальном смысле вытянулось.

— Не думаете же вы…

— Не думаю, — отрезал уже я. — Но обязан учитывать любые варианты, как то: агента рядом с вами, несоблюдение правил, лишнюю болтовню и так далее. Но факт налицо, мои “практики” меня как Дрибу не знают…

— Возвращаясь к партии, — псевдо-Геринг предпочел сменить тему. — Я все больше утверждаюсь в мысли, что сам пролетариат выработать революционное сознание не может, исключительно своими силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское. — Ленин прислонился к скальному выступу у тропинки, где, кроме нас, гулял лишь холодный ветерок с озера. — Появление революционного сознания невозможно без помощи извне, со стороны революционной буржуазной интеллигенции, людей с образованием, к которым принадлежали Маркс и Энгельс, почти все нынешние лидеры социал-демократии в Европе, да и мы с вами.

— Полностью согласен.

— Поэтому-то я и считаю, что нам необходима устойчивая и хранящая преемственность организация руководителей. И чем более мы сузим состав, в идеале только до профессиональных революционеров, тем труднее будет „выловить” такую организацию.

Мысли у Старика бродят те же самые, что через полгода лягут в основу работы с чернышевским названием “Что делать?” — вождизм, профессиональные революционеры, узкая партия… Впрочем, с чего бы им быть другими, если пока никаких существенных изменений вокруг Ленина не случилось? Нет, надо давить паровозы, пока они чайники, изживать узость и вождизм. Даже Ленин и Сталин наломали дров в статусе непогрешимого лидера, а что могли натворить Троцкий или там Зиновьев, вообще страшно представить.

— Возражу, в узкой организации достаточно одного “слабого звена”, что, кстати, очень хорошо показывает история с моей кличкой. Чего не хватает рабочим, так это не руководителей, которых они будут считать “барами” в силу происхождения, а спайки и знаний, из которых вырастет самосознание класса. Вот, к примеру, задайте ключевой вопрос экономической теории любому рабочему в России, что он продает — свой труд или рабочую силу, многие ли смогут ответить? И потом, “узкая организация” немедленно погрязнет в склоках по вопросам теории, полагаю, вы вполне в этом убедились в разговорах с Плехановым.

Ильич саркастически хмыкнул.

— Да уж, Жорж в этом смысле тяжелый человек.

— Ну так он не один такой. И что мы получим в итоге, после всех размежеваний? Одного вождя и неспособную без него к теоретической работе организацию. Убери его — и все дело посыпется.

— И что же предлагаете вы?

Да, это хорошо, что вы такой зеленый и плоский… вернее, хорошо, что в мое время “Что делать?” считалась основополагающим ленинским текстом, обязательным к изучению, и что я перед отъездом из Москвы еще раз его прочел — ну да, читерство, это как знать наперед все ходы соперника.

— Работа должна вестись на трех уровнях. Экономическая борьба необходима для формирования классовой солидарности, взаимовыручки, навыка самоорганизации. Громадный плюс здесь в том, что в ней может участвовать любой рабочий, понимает он или нет разницу между трудом и рабочей силой, за Маркса он, за Прудона или за Лаврова. — я посмотрел на горы, за которые понемногу опускалось солнце. — Пожалуй, пора вниз, скоро сумерки, нас тут может здорово просквозить.

Мы двинулись под горку, продолжая разговор.

— Дальше, за “экономистами” — “практики”. Они снабжают рабочих литературой, ставят типографии, перевозят газету, проводят собрания, содержат явки и самое главное — могут всему этому научить, здесь, в прямой борьбе с самодержавием, формируется классовое самосознание. И, наконец, теоретическое ядро, в котором обязательно должны быть допустимы споры, конкуренция идей.

— Это ослабит организацию, она должна быть идейно монолитной.

— Идейно монолитная организация неминуемо придет к догматизму, когда любые искания будут оспариваться не с точки зрения научной и революционной ценности, а с точки зрения верности генеральной линии, — попытался я донести краткую историю партии большевиков с неизбежной сусловщиной в оконцовке. — Ядро ищет точки приложения сил, формулирует задачи в доступной форме, практики доводят до масс, массы осуществляют. Чем шире основание у этой пирамиды — тем устойчивей система, но сейчас у нас все с ног на голову: рабочих в движении раз-два и обчелся, зато интеллигентских теоретических споров хоть отбавляй.

Ленин надулся как мышь на крупу. Ну да, любимую игрушку отбирают, “партию профессиональных революционеров” с вождем во главе. Хорошо еще, что ему тридцать лет, а мне уже за полтинник перевалило, а то еще сожрал бы меня с потрохами… Воспримет он эти мысли или нет не знаю, но вот попробовать продавить такие мысли я считал себя обязанным, а пока в разговорах мы добрели до деревни и отправились назад, в Женеву.

Главы 22

Лето 1901

После “отпуска” в санатории, где меня пытались лечить воздушными ваннами и душем Шарко, я не мог не заехать в Цюрих, тем более, что Хаген подал в отставку и возвращался в Россию. Мы довольно тепло простились, в основном, из-за того, что я выписал ему приличную премию, Иоганн передал мне небольшую посылку от Фабер-Кастель и покинул контору на Эйнштейна.

В коробке оказался десяток давно чаемых авторучек, сильно похожих на те, что я знал под именем Parker Duofold — с колпачком, клипсой, рычажной заправкой, в общем, Фаберы использовали мои патенты на все сто.

— Альберт, вы теперь один и за главного, так что берите себе помощника и ведите дело, у вас хорошо получается. И закажите еще полсотни таких ручек, с гравировкой “Скамов”, к ним вкладыш-описание использованных патентов — как мне кажется, это будет отличный представительский подарок для наших потенциальных клиентов. А сейчас вот, возьмите себе.

— Это слишком дорого, герр Михаэль!

— Бросьте, нам они достались бесплатно. Берите-берите, вы же увлекаетесь математикой и теоретической физикой?

— Да, но причем…

— Ну вот эта ручка теперь будет вашей персональной лабораторией, — я был в хорошем настроении и оно передалось Альберту. Он взял ручку, тут же заправил ее чернилами и провел первую пробную линию на попавшемся клочке бумаги.

— Отлично пишет! Не знаю, как вас и благодарить…

— Ммм… есть у меня одна просьба, — врачу из санатория в Женеве что-то не понравилось мое сердце и он настоял на визите к доктору Амслеру, владевшему клиникой под Цюрихом. Я-то чувствовал себя совершенно нормально и подозревал что “направление на консультацию” это такой нехитрый прием, своего рода круговая порука местных эскулапов, способ выкачивать из мнительных богатеньких буратин лишние денежки, но съездил познакомиться и нашел в лице доктора хорошего специалиста по сердечным болезням. Во всяком случае, он уже знал о кроворазжижающем эффекте аспирина.

— Наверное вскоре сюда на лечение приедет один русский физик, если вы возьмете его под опеку, будет прекрасно. А если устроите ему возможность поработать в лабораториях Политехникума, будет просто великолепно. Он, знаете ли, фанатик работы и без экспериментов не может.

— Не беспокойтесь, с удовольствием помогу коллеге.

— Спасибо, Альберт. Да, хотел вас спросить — вы читали декабрьский доклад Планка о спектральной плотности излучения? Сдается мне, что его идея с “квантами энергии” позволит преодолеть нынешний кризис физики.