Провокатор

— На ваш выбор. Но главное — постарайтесь, чтобы она почувствовала себя красивой.

— О, не беспокойтесь, это мы умеем, все сделаем в лучшем виде, — с достоинством поклонился мэтр.

— Вот аванс, можете рассчитывать на втрое большую сумму. И еще — вы не знаете в округе хороший магазин готового платья?

— Прямо на другой стороне улицы, — Кастель понимающе улыбнулся и указал сквозь витрину, — хозяин мой давний клиент.

— Отлично, я сейчас пришлю оттуда приказчика, а сам буду вон в том кафе, дайте мне знать, когда закончите.

Француз обеими руками указал на свое заведение:

— Я с удовольствием напою вас кофе у себя в салоне, мсье…

— Благодарю, но мне сейчас не стоит мозолить глаза сестре.

Мэтр поклонился еще раз, а я отбыл в магазин, где точно так же озадачил хозяина, только в смысле одежды и прочего.

Два часа за кофе и ответами на захваченные с собой письма прошли быстро, но когда я вернулся к салону…

И мэтр Кастель, и конфекционист, оказались настоящими мастерами своего дела, меня ожидала настоящая красавица, не зря Крупскую сравнивали со Скарлетт Йоханссон.

И не я один так думал — пока мы прогулочным шагом шли к ресторану, несколько раз слышали восхищенное “о-ля-ля” от наиболее экспрессивных франкошвейцарцев.

Надя делала вид, что это относится к кому-то другому, но ее самооценка явно поднималась.

Женевский сиг с не менее женевскими артишоками под белое вино, которое я подливал и подливал Наде, привели ее в гораздо более спокойное состояние, нежели утром. А уж женевский грушевый пирог с корицей и изюмом (или все-таки вино?) настроил на разговоры.

— Нет, ну почему он так? — грустно поинтересовалась она у меня. — Это же нечестно!

— Надя, — я мягко улыбнулся. — Давайте как взрослые люди — вы же выходили замуж не за Володю, а за революцию, так ведь?

Крупская после короткой паузы печально кивнула.

— И он видит в вас прежде всего товарища, а не женщину… — продолжил я. — И потому так ведет и будет вести себя дальше. Так что если хотите его удержать — вспомните, что вы прежде всего женщина, а не секретарь одного известного марксиста. Ну или устройте ему забастовку.

— В каком смысле? — она подняла на меня заинтересованный взгляд, первый из многих за вечер.

— В прямом. Вы же ведете всю переписку, всю работу над текстами? Ну вот и посмотрите, сможет ли он без вашей помощи, — иезуитствовал я.

А ведь не сможет, к бабке не ходи, всю техническую работу по созданию партии, по проведению ее съездов и конференций, по переписке с тысячами (!) корреспондентов вела вот эта симпатичная женщина с блестящими от вина глазами.

— Давайте еще за ваш успех и поедем домой.

— Я не хочу сегодня домой, там эта! — закапризничала Надя.

Пришлось податься в ближайшую гостиницу, благо в центре Женевы их было достаточно и два номера нашлись без проблем. Я аккуратно довел Надю до двери и совсем было уже собрался распрощаться до утра, как вдруг она прижалась ко мне всем телом.

— Не уходи.

И я не ушел, я ведь не железный, красивые женщины на меня действуют как и на всех прочих.

Ночь оставила у меня впечатление, что уровень сексуального просвещения в революционной среде никуда не годится, несмотря на все разговоры о новых, свободных отношениях между полами.

Вот так и обзавелся товарищ Крупский рогами. Да уж…

Утром Надя собралась было надеть свое старое платье, но я настоял на новом, и она удалилась в роскошную ванную, где долго лилась вода, звенели какие-то склянки, и наконец вышла оттуда во всем великолепии, но с нахмуренными бровями.

— Эти буржуйские штучки созданы прямо для того, чтобы я чувствовала, что предаю революцию, — махнула она рукой в сторону блестящих кранов и доставленной с утра коллекции кремов, пудр и прочего от мэтра Кастеля.

— Ничего не буржуйскими, — подчеркнуто небрежно ответил я. — Такая жизнь должна быть доступна каждому, за это и боремся. К тому же, вы достойны большего.

Она отмахнулась рукой.

— Надя, а может, ну ее, эту “Искру”, давайте к нашим “практикам”, у нас работы — непочатый край!

— Нет, я так не могу, это же подвести товарищей… я с Володей.

— Хорошо, — у меня с плеч прям гора упала, как-то я не планировал отбивать жену у вождя мирового пролетариата, — но тогда не забывайте, что вы красивая женщина, марксизм марксизмом, но и себя нужно тоже нести высоко. И веселей, революцию надо делать весело, хорошее же дело!

— Это серьезное дело, какое уж тут веселье… — деловито заявила Надя.

Судя по всему, факт измены мужу ее никак не смущал.

— Самое настоящее, не пошлые шуточки, а вот как Толстой писал про начало баталии, “страшно и весело”, кураж должен быть, эгегей! — тут меня понесло, я внезапно запел, насколько это можно назвать пением, “Как же нам не веселиться, не грустить от разных бед, в нашем доме поселился замечательный сосед”, да еще и выдал несколько па твиста на гостиничном ковре.

Надя сперва смотрела широко раскрытыми глазами, но танца не выдержала и начала хохотать, а я завершил свое триумфальное выступление.

— Ой, Дриба, — вытирая глаза от слез проговорила наконец-то Надя, — из вас иногда такое вываливается…

Эх, знала бы ты, что из меня еще может вывалится… но лучше тебе не знать, хватит мне одного Зубатова.

— И обязательно научитесь готовить, вы нам нужны живые и здоровые, а питание — основа всего. Ваша мама здесь, вот и помогите ей, а то на “буржуазные штучки” жаловаться вы можете, а без прислуги и посторонней помощи никак.

Так и доехали обратно, изо всех сил делая вид, что ночью ничего не было. Елизавета Васильевна крикнула наверх “Надя вернулась!” и со второго этажа ссыпался Ленин, начав вопрос “Где ты бы…” еще на лестнице, но налетел на новый образ Нади, как на каменную стену и несколько мгновений стоял, ловя ртом воздух.

— Цените, Старик, рядом с вами настоящее сокровище.

— Я слышал, вас можно поздравить? — сарказм в голосе Ленина можно было черпать половником.

— С чем же?

— С орденком, — Ильич отсалютовал мне тростью. Мы в очередной раз выбрались в горы и теперь гуляли по альпийским тропинкам, с которых уже сошел снег.

— А, да, — улыбнулся я, — есть такое дело, сам не ожидал. Впрочем, главный триумфатор у нас инженер Собко, ему “Владимир” обломился, а мне всего лишь “Станислав”.

— За что же ему такая честь? — Старик подчеркнуто удивленно вздернул бровь.

Я про себя хмыкнул, вот уж нежданчик, завидует, что ли?

— Формально за успех на выставке, а фактически за бескорыстие — он же отдал наш патент в пользование за сущие копейки. Правда, миллионерами стать это нам не помешает, вагонов в Европе много.

Ленин отвернулся — еще бы, такие бабки мимо, я же сразу обозначил, что финансировать узкопартийную газету не буду. Денег Струве и Туган-Барановского надолго не хватит, а субсидия Саввы Морозова трудами Красина и Андреевой ушла к нам, отчего к предсказанным редакционным склокам в “Искре” добавилась и финансовая проблема. И это не говоря о том, что первый номер благополучно потеряли из-за хреновой логистики, так что я потихоньку клевал ему мозг на предмет присоединится к нашему проекту, названному без затей “Правдой”. Участвовать в нем согласился весь цвет русского социализма — Чернов, Кускова, Пешехонов, даже Роза Люксембург и сам Петр Алексеевич Кропоткин, не хватало только эсдеков, но они пока предпочитали грызться в своем узком кругу. Под газету были развернуты пятнадцать типографий в разных городах, причем такая распределенная печать снимала проблему доставки через границу. Да, номер будут выходить в разных местах в разные даты, ну и что, мы же не агентство новостей.

— Мне кажется, вы слишком концентрируетесь на создании партии, упуская создание широкого движения… — я про себя чертыхнулся, проклятая кружковщина так и лезет наружу, все смотрят в рот лидеру, а кто не все, того размежуем. — Ну сколько сейчас марксистов в России, настоящих, не тех, кто сегодня ради моды, а завтра там, куда ветер дунет? Ну тысяча, ну пусть даже десять тысяч. Капля в море, все друг друга знают, одного заагентурил — и конец, вся организация под колпаком. А завербовать кого-нибудь из молодых много умения не нужно, увлекся девицей — нужны деньги на подарки — добрый дядя помог — и оказался полицейским. И все, на крючке.