Страница 1 из 20

Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Лебедев Юрий

Юрий Владимирович Лебедев

Русская литература XIX века: Курс лекций для бакалавриата теологии

Том 2

Русская литература 1840–1860-х годов

Литературный процесс 1840–1860-х годов

Русский реализм на протяжении ХIХ века совершил довольно стремительную и сложную эволюцию. Есть ряд чётких признаков, отличающих литературное развитие первой половины ХIХ века от второй. Литература первой половины века отличается ёмкостью созданных ею образов. Их можно сравнить с зёрнами или с бутонами не распустившегося ещё цветка. В это время закладываются первоосновы русской литературной классики, живые клетки, несущие в себе её неповторимый «генетический код». Это литература кратких, но перспективных в своём дальнейшем развитии художественных формул, заключающих в себе мощную образную энергию, ещё сжатую в них, ещё пока не развернувшуюся. Не случайно многие из них войдут в пословицы, станут фактом нашего повседневного языка, частью нашего духовного опыта: почти все басни Крылова, множество стихов из «Горя от ума» и «Евгения Онегина», «маниловщина» и «чичиковщина» Гоголя, «молчалинство» и «репетиловщина» Грибоедова.

В русской литературе первой половины XIX века большое место занимает проблема художественной формы, краткости и точности языкового оформления поэтического образа. Идёт процесс становления литературного языка. Вопрос «как?» часто теснит вопрос «что?», особенно в произведениях допушкинской поэзии и прозы. Отсюда – напряжённые и живые споры о судьбе русского языка между «шишковистами» и «карамзинистами». Отсюда же – жанровый универсализм русских писателей первой половины XIX века. Они ещё лишены в своём творчестве той специализации, которая произойдёт в 1840–60-е годы, которая заставит Островского отдаться целиком национальной драме, а сатирика Салтыкова-Щедрина – чураться «лепетания в стихах». Пушкин пробует свои силы буквально во всех жанрах литературы: он поэт и прозаик, лирик и драматург. Произведения русских писателей первой половины века невелики по объёму, но значительны по образной силе, которая в них заключена.

Однако начиная с 1840-х годов в русском реализме стремительно развиваются социально-аналитические начала. Белинский считает большим недостатком нашей литературы отсутствие рядовых писательских дарований. «Наша молодая литература по справедливости может гордиться значительным числом великих художественных созданий и до нищеты бедна хорошими беллетристическими произведениями, которые, естественно, должны бы далеко превосходить первые в количестве. Бедна литература, не блистающая именами гениальными, но не богата и литература, в которой всё – или произведения гениальные, или произведения бездарные и пошлые. Обыкновенные таланты необходимы для богатства литературы, и чем больше их, тем лучше для литературы».

Если Константин Аксаков в оценке «Мёртвых душ» сосредоточивает внимание на вечной основе художественного миросозерцания Гоголя, то Белинский отчуждает от него лишь сиюминутное и злободневное. Критик ведёт борьбу за расширение влияния литературы на жизнь русского общества. И он добивается этого. В течение десятилетия Белинский выращивает целую плеяду литературных дарований, получивших с легкой руки его противника Булгарина название писателей «натуральной школы».

Демократизм писателей этой «школы» проявился в неистощимом желании рассмотреть под социальным углом зрения всю Россию, все её сословия, все «места», всё богатство и многообразие её жизни. Подступы к таким широким синтезам намечаются и в издании знаменитых «физиологий», коллективных авторских сборников, среди которых пальма первенства принадлежит изданной Некрасовым «Физиологии Петербурга, составленной из трудов русских литераторов» (1845).

Книга эта – одна из первых в русской литературе попыток создать целостную картину жизни столицы. Её открывает теоретическое вступление Белинского. Затем следует им же написанный очерк «Петербург и Москва», где воссоздается обобщённый облик новой русской столицы по контрасту со старой Москвой. Далее идут аналитические очерки, посвящённые изображению отдельных разрядов столичного общества: «Петербургский дворник» В. Луганского (Даля), «Петербургские шарманщики» Д. Григоровича, «Петербургская сторона» В. Гребенки, «Петербургские углы» Н. Некрасова…

В композиции сборника отражаются общественные взгляды его авторов. Это демократически настроенные писатели круга Белинского. В 1840-е годы многих шокировало то обстоятельство, что описание сословий, населяющих столицу, открывается очерком «Петербургский дворник». Альманах отрицает расхожее представление о «верхах» и «низах». «Низы» оказываются значимее «верхов», на них держится жизнь всего общества, в тёмных углах и подвалах, где они обитают, жизнь столицы начинается.

Однако в конце 1840-х – начале 1850-х годов в творчестве писателей «натуральной школы» обнаружилось существенное противоречие. Вслед за Белинским они считали, что беды и несчастья современного общества лежат не в природе человека, а в социальных обстоятельствах, искажающих её естественные и гармоничные проявления. Возникал порочный круг – враждебная человеку среда лишала его возможности выйти из-под её нивелирующего влияния. Поэтому представление писателей о взаимосвязи человека и среды, характеров и обстоятельств начинает существенно изменяться. На первый план всё более энергично выходит человеческая индивидуальность, личность, способная сопротивляться давлению окружающей среды. Этот поворот ощутим в романе Ф. М. Достоевского «Бедные люди», в искусстве раннего Л. Н. Толстого, автора трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность».

Здесь глубина психологического анализа приводит уже к разрушению свойственного искусству Гоголя и Гончарова «пластически цельного образа». На эту особенность проницательно указал К. С. Аксаков в «Обозрении современной литературы» (1857): «Анализ гр. Толстого часто подмечает мелочи, которые не стоят внимания, которые проносятся по душе, как лёгкое облако, без следа; замеченные, удержанные анализом, они получают большее значение, нежели какое имеют на самом деле, и от этого становятся неверны. Анализ в этом случае становится микроскопом. Микроскопические явления в душе существуют, но если вы увеличите их в микроскоп и так оставите, а всё остальное останется в своём естественном виде, то нарушится мера отношения их ко всему окружающему, и, будучи верно увеличены, они делаются решительно неверны, ибо им придан неверный объём, ибо нарушена общая мера жизни, её взаимное отношение, а эта мера и составляет действительную правду».

Толстовские «подробности чувств» в переживаниях взрослого Иртеньева-рассказчика действительно довлеют себе, выбиваются из мотивировки характером. Но Аксаков ещё не видит открывающиеся на этом пути перспективы: с помощью «диалектики души» Толстой придёт к новому пониманию человека в литературе. Раздробляя целостный характер «незначащими» и «немотивированными» «мелочами» и «подробностями» чувств, Толстой уже в 1850-е годы открывает в человеке бесконечные возможности к изменению, нравственному совершенствованию. «Характер» оказывается здесь величиной отнюдь не застывшей, а разложенной на более мелкие частицы, на переменчивые душевные состояния. Анализ в искусстве раннего Толстого рыхлит почву для грядущего всеобъемлющего синтеза, позволившего творцу «Войны и мира» прийти к уникальному сочетанию «великого эпического веяния с бесконечными мелочами анализа».

Примечательна в связи с этим судьба русской поэзии. В 1840-е годы должно было достигнуть расцвета поколение поэтов «пушкинской плеяды». Но лишь немногие из них перешагнули через роковой рубеж 1830–1840-х. В 1842 году, одновременно с посмертным изданием стихотворений М. Ю. Лермонтова, выходит последняя книжка стихов современника Пушкина Е. А. Баратынского с символическим названием «Сумерки». Вслед за этим действительно наступают «сумерки» русской поэзии, длившиеся около десяти лет. Поэзия почти исчезает со страниц толстых журналов, вытесняемая прозой. В поздних своих статьях Белинский объявляет решительную войну поэзии, отдавая все свои симпатии прозе.