Страница 2 из 9
Упрощенно говоря, фонд работал по формуле: два доллара – на лечение больных детей, один – себе в карман. Частенько бывало и наоборот.
Был еще один весьма прибыльный маневр. После размещения роликов на телевидении и интернет-сайтах о помощи больным детям сбор денег продолжался и после оказания финансовой поддержки семье. А то и после смерти ребенка…
Или: с миру по нитке родители собирают деньги на дорогостоящее лечение своего ребенка. В графе «Отчетность» публикуется выданная фондом на лечение больного малыша сумма. Но документ этот в действительности липовый, на самом деле это чек, полученный родителями ребенка за оплату очередного этапа лечения, средства на которое были собраны добрыми людьми, не имеющими к фонду никакого отношения.
Безусловно, что многим детям помощь фонд оказывал – это было и необходимым условием его существования, и прикрытием. Но еще больше малышей оказывались за бортом доброй воли благотворителей, и они до поры до времени, пока хватало сил, должны были дожидаться своей очереди на дорогостоящее лечение в серых, мрачных клиниках.
Реклама фонда размещалась на коммерческой основе. Люди, сердобольно жертвовавшие деньги на богоугодное дело, и не подозревали, что половиной своих средств оплачивают не нужды больных детей, а рекламу на необходимость их лечения.
По закону налоги с фонда и зарплата его сотрудников в целом должны были составлять не более 20 % от прибыли. В документах фонда значилась соответствующая цифра. Но сколько оседало в карманах управителей фонда, оставалось известным только им.
Домбровский, прикрываясь благотворительностью, к тому же занимался запрещенной представителям данных организаций коммерческой деятельностью, вложенные благотворителями денежные активы уплывали Бог весть куда… Члены наблюдательного совета, состав которого по нелепому закону определял основатель фонда (значит, Домбровский), закрывали на все глаза, члены исполнительного органа поступали точно так же, зато подписи на документах красовались его, Микаэля, как официального заместителя главы организации…Микаэль понимал, что совершает, наверное, самую большую ошибку в своей жизни. Он часто вспоминал особенно любимую им когда-то в детстве серию из «Тома и Джерри». Там в очередной раз «надутый» мышонком кот смотрит в зеркало, а в отражении видит осла… Осел ослом, но Микаэль считал себя к тому же еще и трусливым ослом. Он боялся повторения жизненных неудач, боялся бедности, что означало для него такое страшное одиночество… И решил когда-то однажды поутру, что нет ничего лучше в этом скользком мире, чем самому стать ловким аферистом. Лучше быть ловким Джерри, чем ослом Томом.
И возможно, когда-нибудь, когда однажды лишится он сна, потому что души загубленных детей станут ему уж больно докучать, он сам пожертвует средства в какой-нибудь, не такой как их, благотворительный фонд, чтобы быть уверенным, что деньги его дошли до адресата.
Уж он натерпелся от своего безрезультатного тыканья во все сферы возможного карьерного роста… от безвременного сиротства и уже успевшего сложиться у него комплекса неудачника…
Он простил Альберта за то, что тот определил его прикрытием своих афер, но, конечно, уже не заблуждался относительно его добрых, бескорыстных намерений на свой счет. Микаэль усвоил в жизни очередной урок: не доверяй даже собственному отражению в зеркале… если не хочешь, чтобы в нем отражался осел.
«Деньги – не главное. Главное, чтобы они были». Такой девиз был у Микаэля. Он любил высмеивать прописные «духовные» ценности, цинично противопоставляя им прагматичные материальные схемы.
И только Элина ощущала здесь какую-то склизкую, тошнотворную фальшь… Но что скрывалось за этой фальшью, почему Микаэль хотел казаться таким?..
Микаэль не знал, как избавится от своей очередной подружки. Элина оказалась то ли на редкость глупа, то ли виртуозно хитра.
Девушка навязалась лететь с ним в Прагу. В этом завораживающем городе должен был состояться благотворительный вечер.
Микаэль уже перестал церемониться с Элиной, до того она ему осточертела до чертиков (любимый каламбурчик Микаэля), грубил ей напропалую, а она все не хотела понять очевидного.
– Мика, как ты думаешь, мне изменить цвет волос? Может, стать блондинкой?
– Нет, зачем усугублять-то?
Вот так и хамил ей, а между тем Элина была красивая девушка с тонкими чертами лица и большими красивыми глазами, и Микаэль не замечал, что в последнее время они часто бывали красными от слез.
Пытаясь защитить свою любовь, Элина не показывала своей обиды, и чем больше нарывалась на грубость, тем больше пыталась быть нежной.
Вечера стояли прекрасные, в Праге не может быть иначе, пестрый шумный город, где слились в экзотическом симбиозе готика и модерн, был полон отдыхающих, на площадях их развлекали артисты и фокусники.
Микаэль с Элиной в Праге уже несколько дней, а из отеля выходили только раз – посидели в ресторанчике напротив исторического дома Кеплера под методичные, имитирующие колорит средневекового города, звуки труб, прошлись до причудливого памятника Кафке, на который Мика, не обращая внимания на тщетно пытавшуюся его разговорить спутницу, глазел – битый час. И все. В последующие, оставшиеся до благотворительного вечера дни Микаэль, по большей части, отсиживался, вернее, отлеживался в номере отеля – его давно уже не интересовали ни Прага, ни Элина. Обычно он отмахивался от назойливо-слащавой нежности девушки (а раньше так ему не казалось) какой-нибудь соответственно пошлой шуточкой.
– Мик, зайчик мой, просыпайся, дорогой… Выйдем, а… Микуль, уже вечер, проснись, котенок, солнышко мое… Выйдем хоть на чуть-чуть…
И сонный в ответ голос «Микули»:
– Я сегодня рыбка, у меня нет ножек, так что я никуда не иду.
Накануне благотворительного вечера Элине все же удалось вытащить Микаэля в город. Прошлись по шумной, длинной Вацлавской площади, затем вышли на Староместскую площадь. Пересекли ее медленно, было много народу, затем, пройдя по старым улочкам, зашли в тихий, уютный ресторанчик. Микаэль перебрал с абсентом, а в такие моменты он бывал особенно чудны м. Какой-то заблудившийся турист, тоже подвыпивший, обратился к нему с вопросом:
– Друг, если я пойду в эту сторону, там будет отель City I
– Друг, он там будет, даже если ты пойдешь в другую сторону!
Элина дернула Микаэля за рукав и, смущенно улыбаясь, уточнила:
– Да-да, именно так, идите в эту сторону, через Староместскую, затем Вацлавскую площади.
Пока она говорила это туристу, Микаэль уже умудрился близко познакомиться со столбом, настолько близко, что Элине пришлось затем прикладывать к его лбу холодную бутылку. Обоим было смешно. Пока Микаэль вдруг не осекся и снова, как всегда, не замкнулся глубоко в себе. Элина безрезультатно пыталась понять, что так угнетает ее бойфренда.
– Просыпайся, сынок, пора в школу!
Вставать не хочется, учителей видеть не хочется, да и контрольную писать не хочется…
– Вставай, малыш, пора! – будила мама.
– Мам, еще чуть-чуть, ну пять минуточек… – щурясь от беспардонно ворвавшегося к нему в комнату солнца, просил мальчик. – И почему ты меня малышом все время называешь? Мне уже одиннадцать!
Мама присела на его постель.
– У тебя душа малыша… – улыбаясь, она потрепала его, словно иголочки ёжика, волосы, – ты всегда будешь смотреть на мир добрыми, радужными глазами… даже когда станешь большим и очень респектабельным человеком.
– Я буду хорошим? – улыбнулся ей в ответ «малыш» своей резкой, образовывающей продолговатые ямочки на щечках, улыбкой, но какой-то особенной, той самой, которую он дарил только своей маме…
– Что? – послышался какой-то чужой голос. Немного привыкнув к слепящему солнцу, он, наконец, смог разглядеть силуэт. Это была не мама.
– Проснулся? Как-то интересно ты сейчас улыбался… так сладко… необычно… Мик, если бы ты знал, как ты меня вчера напугал!