Накануне

– Давайте список, завтра же вам доставят всё из магазина.

– Добрый день, – захожу в ближайший магазин фирмы "Истман Кодак". – мне ужна камера "Джиффи Кодак" э-э…

Оля остаётся на улице.

– 6-20. – Заканчивает за меня улыбчивый продавец. – Отличный выбор! Вы попали на распродажу. Сегодня и до рождества эту девятидолларовую камеру вы сможете купить за шесть семьдесят пять! Если вы купите две, то заплатите за них всего двенадцать долларов!

В его руках мгновенно появляется небольшой чёрный плоский (два сантиметра в толщину) фотоаппарат-кирпичик с каучуковым покрытием. Продавец жмёт на кнопку и из корпуса камеры выезжает объектив, растягивая за собой кожаную гармошку. Открывает заднюю крышку: что сказать, основательно сделано – на долгие годы вперёд. Взвешиваю аппарат на руке… терпимо, грамм восемьсот.

– Скажите, любезный, а что это за плёнка? – Глаз цепляется за необычную чёрно-красную коробочку в ряду доступных фотоплёнок.

– О-о, – поднимает палец кверху продавец. – это новинка, инфра-красная плёнка. Пользуется популярностью у фото-художников и астрономов.

"Фото-художников? Не думаю, скорее уж тогда у военных: атмосфера не поглощает и почти не рассеивает инфракрасное излучение, в отличие от видимого света. Поэтому эта плёнка и была запущена в производство, так как она идеально подходит для аэрофотосъёмки".

– У астрономов, говорите…

Увешанный празднично украшенными коробками и провожаемый счастливым продавцом, придержавшим дверь, выхожу на оживлённую улицу.

– Зачем ты взял это с собой? – Возмущается подруга. – Оформил бы доставку.

– А я так и сделал, но мне ведь тоже нужны подарки…

Нью-Йорк, Нижний Истсайд,

4 декабря 1937 года, 16:00.

Час назад подруга встретила меня на Центральном вокзале, предварительно проверив обстановку на предмет слежки, и, не заходя домой (Генконсульство снимает несколько апартментов на семидесятой улице), я, оставив сопровождающему меня в поездке в Чикаго помощнику свой багаж, отправляюсь вместе с Олей на очередное задание.

– Как там Ипатьев? – Стучит она каблучками по бетонному тротуару.

– Всё нормально, – крепко прижимаю руку подруги к себе. – обрадовался дипломатическим паспортам, его жена вообще светится от счастья, даже две молоденькие девочки, которых они удочерили здесь, и те цветут. Планируют поездку на поезде на Западное побережье, дальше на пароходе в Японию, хотят там остановиться ненадолго. Оттуда Владимир Николаевич даст распоряжение риэлтору о продаже своего дома в Чикаго. Выдал мне список для закупки необходимого оборудования для его лаборатории. У тебя?

– Тоже ничего, тебя разыскивает МакГи, назначил тебе встречу на старом месте…

"А это то кафе на Вестсайд, где мы бабки подбивали два года назад".

– сегодня на семь вечера, – вводит меня в курс подруга. – с Доротеей провели обмен шифровками через тайник, всё чётко, голова у неё – дай бог каждому…. ну и завтра приезжает Орлова с "Волга-Волгой".

С трудом с Олей находим дом Остромысленского: нечищенный в выбоинах тротуар, закопчёные кирпичные стены, грязные окна, подозрительные личности у входов в многочисленные питейные заведения по соседству.

"Не очень-то похоже на место, где должен обитать преуспевающий химик, владелец фармацевтической компании".

По грязной лестнице (лифт на ремонте) поднимаемся на восьмой этаж и стучим в обшарпанную дверь.

– Ху из ит? – Доносится с той стороны.

– Я от Владимира Николаевича Ипатьева, он вчера послал вам телеграмму.

Дверь неожиданно распахнулась и мы увидели на пороге миловидную женщину лет пятидесяти в старомодном длинном платье.

– Проходите, господа… – Она отступает в сумрак маленькой узкой прихожей и украдкой смахивает слезу.

"Господа… режет слух. Успел отвыкнуть? Нет, в общем-то и не привыкал никогда".

– Мария Николаевна Остромысленская. – Безупречные осанка и дикция выдают, выдают выпускницу института благородных девиц.

Представляю подругу, представляюсь сам, помогаю подруге справиться с верхней одеждой. Ступив вперёд сразу попадаем в крошечную гостиную: обеденный стол, четыре стула, плюшевый диванчик и два окна и камин. Следуем за хозяйкой, налево длинный коридор, две двери, одна из которых отрывает вид на небольшую кухню, в которой с трудом уместились газовая плита на две конфорки, столик и кран с эмалированной раковиной.

– Маша, кто это был? – Мария Николаевна открывает дверь в кабинет мужа.

Болезненно худая мужская фигура согнулась над столом.

– Господин Чаганов и его невеста Ольга Михеева, от Владимира Николаевича. Остромысленский поворачивается в нашу сторону: умные глаза, впалые с бордовым румянцем щёки, седые нестриженные волосы.

– Вы недавно из России?… – Его движения замедлены, как будто доставляют боль. – Прошу садиться, господа, или, скорее, товарищи? Чем обязан?

"Как это он нас так быстро расколол, даже рот не успели раскрыть. В телеграмме подробностей не было, сам отправлял"…

– Вы очень проницательны, Иван Иванович, – проваливаемся с подругой в продавленные креслица. – мы действительно из Советского Союза…

– Так значит это правда, что Ипатьев собрался обратно в Россию?… – Он буквально впивается в меня острым взглядом.

"Блин, что ему ещё известно"?

– Так вы вербовщики? Охотники за головами! Что не справляетесь там сами, раз на поклон к нам старичкам пришли? – Его глаза возбуждённо забегали по нашим лицам.

– Прошу тебя… – Всхлипывает жена.

– Насколько мне известно, – мягко возражаю, сосчитав до десяти. – Владимир Николаевич едет на родину чтобы повидать детей и внуков. Он сам просил нашего Полномочного представителя продлить его просроченный паспорт, что и было недавно сделано. Если б захотели, вы, Иван Иванович, могли бы сделать то же самое. Что касается светлых голов, то как я вижу (делаяю широкий жест рукой) здесь их тоже не шибко ценят. Ну и насчёт того, что мы убогие и к вам пришли на поклон. Скажу вам так, что двадцать лет без вас справлялись – справимся и в будущем.

– Так зачем же… – Остромысленский осекается под яростным взглядом жены.

– Как раз перехожу к этому, – начинаю говорить ещё медленнее. – вчера из разговора с Владимиром Николаевичем я узнал, что вы больны туберкулёзом…

Хозяин порывисто отворачивается к окну: густой свинцовый туман полностью поглотил реку, лишь где-то вдали из него выглядывают верхушки металлических опор моста.

– …так вот, недавно в нашей стране было открыто новое, очень сильное лекарство против него. Сейчас заканчиваются его испытания. Результаты просто феноменальные: в пятидесяти процентах случаев происходит значительное улучшение, в сорока – полное выздоровление.

Едва успеваю подхватить Марию Николаевну, начинающую сползать вниз по стене. Оля бросается мне на помощь, вместе усаживаем хозяйку в кресло и, прежде чем муж успевает подняться со стула, в воздухе запахло нашатырём (подруга без своей аптечки из дома ни ногой).

– Машенька… – Остромысленский ласково гладит пришедшую в себя супругу по руке. – что ж ты меня так пугаешь?

– Вы говорили о лекарстве… – шепчет она с надеждой глядя на меня сквозь слёзы.

– Лекарство? – Обречённо машет головой мужчина. – Даже если бы оно существовало… через неделю всё уйдёт с молотка последнее что у меня осталось – компания… и я ещё буду должен. Ты окажешься на улице, а я – в тюрьме… Нет, уж лучше умереть.

– Не говори так, мы найдём адвоката, тебя положат в больницу… – исступлённо шепчет Мария Николаевна.

– Оставьте нас, прошу вас… – Хрипит хозяин.

– Прекратите истерику, – жёстко прерываю его я. – о какой сумме идёт речь?

Остромысленский с удивлением смотрит на меня, будто впервые увидел.

– Общая сумма долга – примерно шестьдесят тысяч долларов, – с трудом выдавливает из себя он. – компанию оценили в десять.