Страница 14 из 26
Они въехали прямо на футбольное поле на двух больших машинах и остановились метрах в тридцати от стоявшего возле бетонного колодца Хези. Тот был, как уже говорилось выше, спокоен на удивление. Нафтали своим поведением, внешним видом, звучанием своего голоса успокоил его. Хези был совершенно уверен в хорошем исходе всей ситуации с бандитами.
Как в кино, навстречу Хези свободным шагом пошел тот же парень, который толковал с ним днем. Он был один, другие, числом 6–7 человек, точнее было не разглядеть, остались возле машин. «Муса бы нам не помешал, конечно», – подумал Нафталий. Лица главаря тоже было не разглядеть, но можно было легко понять, что он был все тот же, ничего в нем не изменилось за эти часы. Модная куртка прибавилась в его гардеробе, в руках находился некий предмет, вроде бы палка, с которой он поигрывал на ходу. «Но Хези сказал, что Мусу брать западло, большой защитник национальной морали Хези», – вспомнил Нафталий.
– Принес? – спросил парень у Хези. Он ткнул Хези в живот, тот согнулся от болезненного удара. Не всегда человек ожидает, что его будут тыкать палкой в живот. «Ну?!», – голос его звучал высоко и очень нагло, он не сомневался ни в чем. Хези протянул ему желтый конверт с деньгами, тот взвесил его в руке, сообщив: «не считаю, смотри», – и попытался положить его в карман куртки.
В это мгновение сбоку и снизу непонятно как появился Нафталий со страшным лицом, от вида которого можно было потерять дар речи, ударил парня сверху свинцовой блямбой по плечу, забрал конверт, поддержал падающее тело и проговорил своим тихим, парализующим, каким-то квакающим голосом: «Еще раз подойдешь к нему, сломаю вторую руку, понял? Поклянись!». Угроза и требование вместе с лицом, похожим на знаменитую картину «Крик» норвежского художника, подействовали на этого парня мгновенно. Он прохрипел: «Клянусь, не подойду», – и сполз на землю. Ужас от увиденной физиономии злодея и боль в руке парализовали его волю.
«Быстро уходи, дальше, как договорились», – сказал Нафтали. Хези повернулся и не оглядываясь быстро пошел к своему «кармелю». Парни у машин что-то сообразили, потому что пострадавший стонал от боли и ужаса. Они бросились к лежавшему на земле и вопившему главарю. Их встретили разрывы шумовых зарядов, которые Нафтали, присев на корточки швырял через плечо навстречу бежавшим парням, которые отшатнулись от взрывов и вспышек. Воздух вокруг футбольного поля стал горелым, наполнившись отвратительным вкусом и запахом. «Вали, Хези, вали», – громко шипел Нафтали.
Через две минуты он уже запрыгивал в притормозивший на выезде «кармель» со словами: «Давай, дорогой, двигай свою таратайку, двигай». Они выехали на дорогу и поехали в сторону Гило. Сзади слышались сирены полицейских машин, которые мчались на звуки взрывов. Беспощадным Нафталия, несмотря на все его поступки, довольно жуткие, все-таки назвать было трудно. Он не был таковым, он был просто жестким парнем, который хорошо ориентировался на местности.
Нафтали вытер лицо резким движением полотенца, лежавшего на сиденье между ним и Хези. Затем нагнулся и поднял с пола полуторалитровую стеклянную бутыль из-под кока-колы, наполненную водой, полил на руки и умыл лицо. Вытер лицо тем же полотенцем, достал из кармана на животе фуфайки желтый пакет с деньгами и протянул Хези. «Ну, вот, бери, завтра и послезавтра работать не будем, сиди дома, думаю, что все кончилось, больше они не полезут к тебе», – сказал очень довольный Нафтали без улыбки. Он выглядел, как упырь из малоталантливого фильма ужасов, снятого с небольшим бюджетом.
«Почему ты так думаешь?» – не отрывая взгляда блестящих глаз от шоссе, спросил Хези. «Да, ну, он обещал, это психология войны. Получается себе дороже, что им до тебя? Два дня – это на всякий случай, неоплаченный отпуск». Голос Нафталия был высок, он сдирал с рук перчатки, проверил карманы, шерстяную шапочку положил на колени. Только сейчас Хези заметил, что на нем башмаки фирмы «Амагапер» «палладиум», которые раньше он никогда не надевал. Одна была фирма в Израиле для обуви, во всяком случае, из доступных всем. «Амагапер» изначально, по слухам, делал шины для грузовиков, потом уже добавил обувную линию, которая выпускала обувь на все времена, дешевую, прочную и легкую, годную для всех. «Это для воды мы носим, для моря», – не совсем понятно сказал Нафтали. У Хези тоже была такая пара, но он носил высокие армейские ботинки, так ему казалось надежней, да так на самом деле и было.
Сделав круг по городу, Хези подвез Нафтали к его улице, подъехав снизу по Газе, и высадил его возле кафе, которое еще работало. «Время детское, без пятнадцати девять, еще посмотрю Мабат с отцом», – подумал Хези. «Послезавтра жду тебя, давай, будь спокоен и уверен, все закончилось», – сказал Нафтали и пошел домой в холодном темно-синем воздухе родной Рехавии. Все-таки он жил здесь уже 12 лет из своих почти 23-х. На афишной тумбе был наклеен аляповатый плакат с яркой надписью «Жажда смерти». Аккуратно одетый мужик с усиками и твердым взглядом узких глаз широко шагал по ночному проспекту с небоскребами, вроде бы Нью-Йорку. «О, Чарльз Бронсон, обязательно схожу», – решил Нафтали и шагнул в парадную.
Хези расстался с ним почти с радостью, если так можно обозначить его чувства. Ну, с облегчением, скажем точнее. «Ужасный какой человек, Нафтали, слава Богу, лучше с ним дружить», – подумал Хези, вспомнил испачканное углем и потом страшное лицо своего защитника и даже вздрогнул от ужаса.
«Как он его, этого говнюка, а ведь этот гад по-настоящему ужасный человек, его все боятся до дрожи. 20 секунд – и все, даже жалко дурака, – подумал Хези и с облегчением засмеялся в голос. – Невозможно поверить, а это правда, чистая правда. Жестоко, конечно, но поделом ему, это точно. Он бы меня не пожалел, гадская сволочь, это точно».
Дома Нафтали застал отца в гостиной в привычной позе ожидания у включенного телевизора. Нагнувшись вперед, он ждал новостей с чаем в руке. Был похож на пожилого, опытного, много чего совершившего врача, каким он и был на самом деле. По телевизору в ряд стояли на низкой сцене семь-восемь, точнее не сосчитать, волосатых и бородатых парней в свитерах, ужасных башмаках на толстенной подошве и брюках клеш, достававших до пола. Они играли на музыкальных инструментах и одновременно хором c разной силой голосов пели, достаточно мило и громко. Песня называлась «Я отдал ей жизнь», отец подпевал ребятам и даже притоптывал им, иногда его славянско-еврейская наивность восхищала Нафталия. Вот и сейчас тоже восхищала. Может быть, он и принял рюмку-другую, даже третью, неизвестно. Только он мог знать правду. Ивритом отец владел в совершенстве, у него была врожденная способность к языкам. У детей его, кстати, тоже были такие способности. У отца был легкий акцент, неистребимый. Русский, английский. Очень странная смесь акцентов жила в его иврите.
– Мама ушла на смену на сутки, оставила тебе ужин, Мишаня уехал в Галилею по делам, сестра твоя учится, мы остались вдвоем с тобою, брат и сын мой Нафтуль, завтра я дома, мне нужно закончить статью, посидим, помолчим, нарушим рутину жизни, а, сынок, – произнес отец, вопроса в его фразе не звучало. Он был в какой-то незнакомой сыну легкой одежде, которая делала его похудевшим и суровым.
– Ты что такой грязный, а? – спросил он, мельком заметив самые мелкие детали в одежде и лице сына.
Он говорил со своим Нафталиком по-русски, когда был в хорошем настроении. Когда он его видел, настроение у него всегда становилось хорошим, такое свойство характера.
– Такая работа, папа, работаем при любой погоде с любыми предметами, носим, возим, таскаем, вытаскиваем, – быстренько сказал Нафталий и прошел в ванную. Он знал и понимал, что отец видит все насквозь, а что не видит, о том догадывается.
Нафтали долго мылся под душем, счищая с себя напряжение вечера, чужой страх, боль врага, свою победу. Долго победы хранить нельзя, это известно, потому что это состояние расслабляет. Потом он оделся и прилег в своей комнате поверх одеяла, на пару минут. Проснулся глубокой ночью, в преддверии рассвета, уже пели на пробу птицы, проезжали редкие машины, сбавляя обороты на крутом левом повороте, скоро можно было начинать день. Нафтали уже, если честно, все позабыл, что было вчера. Такое счастливое устройство психики. Потом, потом он все вспомнит, потом.