Страница 91 из 186
«Да ведь я же говорил не о промахах, а об умышленном…»
«Не будем спорить. Я вас выслушал, товарищ Аласов, теперь вы меня послушайте. Другой пример: завуч, как вам кажется, слишком строго подошёл к учительнице Саргылане Кустуровой. Допускаю. Но я беру при этом во внимание, что Кустурова весьма молодой педагог. И с первых же шагов фокусы — отказывается выполнять распоряжения завуча! Думаю, что верно поступили товарищи, наложив взыскание на такую… (он поискал слово) работницу. Так что факты, как видим, сложная штука, их и сюда и туда можно повернуть. Относительно вас лично, товарищ Аласов, я не желаю говорить ничего плохого. Мы ведь с вами едва только познакомились. С настоящего момента, думаю, будем знакомы лучше. А Пестрякова, Левина, Кубарова я знаю больше двадцати лет. Прямо скажу: я их уважаю».
«И я уважаю, это мои учителя…» — начал было Аласов, но осёкся, перехватив взгляд Сокорутова, полный иронии.
«Ваши учителя — и вы их… вот таким образом? Итак, ближе к выводам, товарищ Аласов. Мы всё вложили в Арылахскую школу частицу своего труда и никогда не принесём её имени в жертву каким-то драчкам! Поезжайте в Бордуолах, и забудем об этой прискорбной истории. Не хватало, чтобы учителя друг за другом с жердями гонялись!»
«Нет, — сказал тогда Аласов. — Нельзя забыть об этой прискорбной истории. Сам не забуду и вам не дам».
«Вот вы какой! — Сокорутов внимательно, словно только сейчас увидел, посмотрел на собеседника. — Но будем завершать. Я тут не совсем точно выразился… А я ведь школьником вас знал. Помню, как вы в волейбол здорово играли. И всегда ходили вместе с Надеждой Алгысовной… теперь Пестряковой».
«Да, ходил. А что?»
«Нет, ничего. Всего вам доброго».
Глаза его не выражали ничего, кроме грусти по ушедшим годам. Однако само упоминание имени Надежды Пестряковой на прощание было многозначительно. Похоже, обо всём, что касалось Аласова, секретарь был информирован более чем обстоятельно.
Так окончилась эта встреча. Аласова и в самом деле начинали гнать из Арылаха, передавая «заледенелую жердь» из рук в руки.
Во Дворце культуры, где шёл концерт для участников совещания, Майя поджидала Аласова в фойе. Кинулась навстречу, как санитарка к раненому!
«Всё плохо?»
«А что, на физиономии написано?»
«Написано».
«Ты почему не на концерте?»
«Какие уж тут концерты!»
Они долго бродили по заснеженным улицам. Майя слушала внимательно, как только она одна могла слушать.
«Да, дела невесёлые… Но теперь, Серёжа, и я вижу: прав ты, что заварил эту кашу. Иначе нельзя было. И ни в какой Бордуолах ты не должен ехать!»
«Ага, — нашёл Аласов силы пошутить. — Умывала руки: не советчица я тебе, а что теперь? Никак повзрослела наша Майка?»
«С тобой поведёшься — повзрослеешь».
«Ты разве водишься со мной?»
«Серёжа, я ведь серьёзно. Это вовсе не склока, как бы хотелось Пестрякову представить. Тут принципиальный конфликт. Если бы ты уехал в Бордуолах, может, для тебя лично это был бы лучший выход. Сколько сил для настоящих дел сберёг бы! И меня бы в свой Бордуолах с собой забрал, а? Потянулась бы туда за тобой, как отважная декабристка. Но ведь Бордуолах — это бегство! Ребят предать, показать, как просто может быть повержена правда…»
«Ах ты, Майя! Ах ты, славная Майя!» — говорил про себя Аласов, налегая на палки, пока наконец не сообразил, что оставил свою охотничью команду далеко позади. Остановился, стал поджидать.
Хорошо она сказала: сегодня не кончается. Нескладно вышло с Сокорутовым, но ведь этим-то не кончается! Жаль, что не удалось Майю заманить в эти снега. Была прилежной из учениц, теперь прилежнейшая из учителей. Осталась честно отсиживать на всех положенных семинарах и инструктажах.
— Ну вы и помчались, Сергей Эргисович!
Ребята подошли разгорячённые, у Веры даже нос вспотел.
— Где же охота? — спросила она. — Идём-идём, а дичи нет.
— Где наши горностаи и белки? — подхватил Ваня Чарин.
— Тише, товарищи… Ещё тише, — остановил их Аласов. — Дед Лука верно сказал: первое дело на охоте — не шуметь.
— Ну это не для меня! Вот из нашей Нинки охотник получится — за весь день словечка не проронит.
— Следы!
Ребята склонились, рассматривая.
— Это заяц, — уверенно сказал Саша Брагин.
— А когда был? — спросил Аласов.
— Не сегодня. Не с этой ночи. — Саша, присев, потрогал след пальцем. — Старый…
— А ну-ка ты, Ваня. Что мы там видим?
Чарин растерялся, как у классной доски.
— Это тоже след… С когтями… Может, собачий? Нет, лисий… Верно ведь, лисий?
— Следопыт! — присвистнул Гоша Кудаисов. — Это же косач! Тетерев, косач, понимаешь? Верно, Сергей Эргисович?
— Верно, Кудаисов. Стрелял косачей?
— А чего ж… И косачей приходилось.
— Девочки! Товарищи! Караул! Честное слово, здесь медведь прошёл. И совсем недавно…
Ребята ринулись на помощь, будто Вера обнаружила не только след, но и самого медведя.
— Ха-ха! Медведь… Самый обыкновенный конь прошёл. Это же след от копыт!
— Вот и не от копыт, и не от копыт! — стала защищать своего «медведя» Вера.
— Верно, Верочка, — сказал Гоша Кудаисов. — Самый настоящий косолапый. А зачем косолапому подковы — его личное дело, верно? Пускай хоть в галошах резиновых…
— Проваливай! — обиделась девушка на насмешника.
— В охотничью цепь ра-азвернись! — скомандовал Аласов. — Гоша, будь внимателен. Куропатки у тебя по курсу сели…
— Видел!
Изготовив ружьё, парень внимательно осматривал каждый кустик. Лире передалось его охотничье волнение — она шла рядом тихо, словно плыла по снегу. На опушке Гоша показал на свежие следы:
— Здесь они недавно пробежали. Лира, затаись!
Он начал бесшумно подкрадываться. Лира за ним.
— Смотри внимательно — вон они расхаживают… Теперь надо, чтобы перед мушкой сошлись…
Упирая приклад в плечо, парень старался унять в себе предательскую дрожь: не хватало ещё промахнуться при Лире.
Тут и Лира увидела птиц. Доверчивые, они не подозревали о близкой гибели, белые, удивительно чистые. Вот, прислушиваясь, они постояли рядком, вытянув шеи, потом успокоились, разошлись. И вдруг, словно балерины, очень проворно перебирая ножками, пошли друг другу навстречу. Одна птица с пушистой шейкой (видимо, это был «он», а вторая поменьше, нежная и грациозная, — «она»). Движения у неё лёгкие, робкие. Дошли до валежины, разделявшей их, остановились на миг, затем «пушистик», бойко перескочив через преграду, оказался рядом с подругой. Она, умилённая, положила маленькую головку на его удобную мохнатую шею, спрятала там свой клюв.