По праву зверя

— Пожалуйста, вернись быстрее…

Он замер у дверей на пару ударов сердца, но не обернулся. Когда вышел, я задержала дыхание. Показалось, Зверь забрал с собой все — воздух, жизнь и тепло. Я долго не решалась пошевелиться в этом новом мире… без него рядом. Через окно в комнату пробивался слабый свет и мельтешил пятнами по полу от дрожания листьев кустарника на пути. Ярко-рыжая краска, которой было выкрашено дерево под ногами, раздражала взгляд. Стены из голубой мозаики вчера остались мной не замечены, теперь же я пустилась в изучение узоров, лишь бы не думать… как продержаться этот день.

Во дворе слышались женские голоса, звон какой-то утвари, а когда раздался стук в двери, я подскочила с кровати и заметалась в поисках вещей. Натянув комбез на голое тело, бросилась открывать. У дверей стояла девочка лет двенадцати в платье до земли и платке. Она коротко поклонилась и протянула мне поднос с завтраком. Я поспешила его принять, не решаясь что-то отвечать, ведь Блейк не сказал — можно тут открывать рот или не стоит… Девочка и не ждала ничего — развернулась и зашагала к дому. Теперь при свете утра я позволила себе бегло осмотреться. Широкий двор, устланный разноцветной плиткой и укрытый густым вьющимся кустарником, огорожен высоким каменным забором. Одноэтажный дом тоже едва ли можно было рассмотреть из-за кустарника. В дальнем углу возле какой-то дыры стоял вчерашний мужчина с ведрами. Когда он вдруг обернулся на меня, я стушевалась и поспешила скрыться за дверью.

Чувствовала себя неловко, не зная, прилично ли вообще вот так не разговаривать с хозяевами. Надо бы расспросить Блейка, как себя вести тут, но, вспоминая его слова, все больше приходила к выводу, что лучше просто сидеть и не высовываться.

Полдня я честно пыталась поспать, и у меня даже получалось. Но когда солнце перестало светить в окно, меня начала колотить непонятная дрожь. Впору было начинать пить успокоительные. Не придумав ничего лучше, я залезла в рюкзак и начать перекладывать медикаменты так, чтобы все нужное было под рукой. Когда за окном друг прогремели выстрелы и крики, я вздрогнула и выронила контейнер, едва не разбив ампулы, и, повинуясь порыву, бросилась к двери.

30

Во дворике стоял дым. Ворота настежь распахнуты, за ними — несколько черных машин, вокруг которых бегали мужчины, одетые как только что с заседания министров. Из дома высыпали голосящие женщины, на которых рычал хозяин на своем грубом языке. Когда внутрь внесли какого-то мужчину, беглого взгляда хватило, чтобы понять — он ранен. На белой рубашке расползалось кровавое пятно, руки безжизненно болтались, а тело уже билось в судорогах. Хозяин и незнакомцы что-то орали на своем языке, женщины заголосили еще громче, а я дернулась к пострадавшему:

— Я врач! — вскричала, подбегая к ним. — Несите ко мне! — Один из незнакомцев смерил меня таким взглядом, будто с ним заговорило бревно, и это подстегнуло: — Доктор! — ткнула себе в грудь, а потом указала на истекавшего кровью: — Спасти!

В этот момент раненный закашлялся, и никто больше не думал. Я бросилась в пристройку, мужчины вбежали следом.

— На кровать кладите! — вскричала я, даже не подумав, что меня могут не понять.

Как кстати перебрала рюкзак! Уже через минуту я была у пострадавшего, командуя процессом. Мне помогли его раздеть и остановить кровь, подносили бинты и воду…

— У вас тут врачи есть?! — и я вогнала мужчине в руку иглу, но меня тут же перехватили:

— Не смей, — прошипел мне суровый тип с сединой на хорошем крайтонском, с южным акцентом. Только Блейк что-то со мной сделал, потому что ничто внутри не дрогнуло.

— Он умрет сейчас, если я ничего не сделаю, а я принесла клятву в академии, что спасу любого, кто в этом будет нуждаться! — процедила сквозь зубы.

— Врач едет, — не очень уверенным голосом возразил мне мужчина.

— Тогда у нас хорошие шансы облегчить его спасение вашей бригаде, — заявила холодно. — Теряем время!

Если бы взглядом можно было меня убить, этот седой сделал бы это. Но он наверняка убьет, если я не достигну цели. Вряд ли тут есть медэкспертиза, чтобы что-то можно было доказать. За спиной шли жаркие обсуждения, но я не обращала внимания. Попросила только не толпиться в комнате. Со мной остались только двое: один все так же помогал, второй пристально следил за действиями.

Когда я принялась менять капельницу, мой пациент очнулся. Молодой мужчина с яркой восточной внешностью и легкой небритостью мог бы быть даже красивым, если бы не бледность и круги под глазами. Он навел резкость на моем лице и приоткрыл сухие губы.

— Дайте ему воды, — попросила стоящего позади.

Они что-то тихо заговорили на своем языке. По всему выходило, что жизнь этого мужчины была очень важна — столько народу за него переживало.

Когда позади раздался вой сирен, все вокруг засуетились и загалдели, а я приготовилась отчитываться о введенных препаратах и предоставить ампулы. Но никому этого и близко не было нужно. И вскоре я поняла, почему.

Когда комнату покинули носилки и медперсонал, меня сцапали и потащили к выходу. На протесты никто не обращал внимания. Хозяин дома проводил меня скорбным взглядом, но препятствовать не думал. На улице в пыли под колесами валялось несколько тел, но органы правопорядке не спешили появляться, либо, как говорил Блейк, их тут не было вовсе. Медики так же не реагировали, занимаясь только моим пациентом. Мысль о Блейке ошпарила каждый нерв, и я начала выдираться бодрее, но безуспешно.

— Мне нельзя уходить! — рыкнула в лицо седому, когда он кинул меня на заднее сиденье большой машины. Скорая уже пылила впереди, унося с собой тревожный вой сирен.

— Там разберемся, успокойся, — заявил седой холодно, усевшись рядом.

Я беспомощно оглянулась назад на неприметный дворик, стремительно растворявшийся в пыли. Все было плохо… Я не знала, чью жизнь спасала, не имела понятия, что можно говорить, а что нет…

— Кого я спасла? — обратилась к своему надсмотрщику.

Он долго сверлил меня пронизывающим взглядом:

— Надеюсь, что спасла… — начал жестко.

— Спасла. У него сквозное ранение, а болевой шок я ему сняла, жить будет. Если ваши врачи имеют оказывать элементарную помощь, к вечеру будет на ногах.

И снова удостоилась сканирующего взгляда, в котором сквозило удивление:

— Рэмис Валь-д-Амир, мой племянник и глава семьи. Я — Каир аш Васс-Али.

Я облизала пересохшие губы:

— Пожалуйста, отпустите меня. Я ведь спасла вашему племяннику жизнь…

— Это он будет решать. Пока что Рэмис приказал взять тебя с собой.

— Мне нельзя уходить из дома, — отчаянно прошептала я. — Меня будут искать…

— Как тебя зовут и откуда ты? — И не думал слушать мои просьбы седой.

— Я обязана ответить? — встретила его взгляд своим прямолинейным.

— Это было бы крайне желательно, — почти угрожающе заметил он.

— Хайди Белл, хирург, из Крайтона.

— Что ты здесь делаешь?

— Пытаюсь вернуться домой.

— Почему не к своим партизанам? — усмехнулся он. — Не оправдали надежд?

— Не оправдали, — нахохлилась я, с облегчением понимая, что собеседник расслабился.

Когда он отвернулся, я прикрыла глаза, едва справляясь с отчаянием. Не видела ни дороги, ни города, через который мы ехали. Мужчины тихо переговаривались, седой кому-то звонил периодически, повышая голос, и я неизменно вздрагивала каждый раз. Когда же деревянные домики остались позади, отказываться от открывающегося зрелища стало невозможно.

31

Контрасты поражали. Казалось, мы ворвались в другой мир — мир богатства и роскоши. Теперь автомобиль ехал по аллеями, усаженным пальмами и цветами, за которыми виднелись белые заборы и шикарные виллы. Спохватившись, что не стоит так таращиться, ведь я по умолчанию отсюда, я приняла более равнодушный вид, но держать его было трудно — такая роскошь мелькала перед глазами. Чистейшее небо над головой давало впечатление, что попала на дорогой курорт. Но ни один дом не шел в сравнение с тем, за воротами которого мы вскоре оказались. Только тут я вспомнила, что под комбезом ровным светом ничего нет — я собиралась в душ после перекладывания медикаментов из рюкзака. Собралась… А если меня сейчас начнут досматривать?