Покойник в кювете

– Юрка-то? Помер, что ли?

– А я о чем говорю?

– Неужто? А ведь он еще в соку должен быть. По возрасту, – засомневался Филиппыч.

– Точно говорю. Стороной, правда, слышал. Но от общего знакомого.

– Туда ему и дорога, – удовлетворенно сказал пенсионер с белесыми глазами.

– Что так?

– А то: яблоко от яблони далеко не падает.

– Тоже хулиганил? – спросил Никита.

– Не без того, – сказал Филиппыч, глядя в сторону.

Беседа прервалась. Пенсионеры о чем-то задумались.

О чем могли думать эти одинокие и вряд ли кому нужные старики, отжившие свой век?

Конечно, о былом.

«Того и гляди, посыплются из них воспоминания, скучные и замшелые, интересные только им одним», – с содроганием подумал Никита и решил оживить разговор в прежнем русле.

– Да… – прочувственно сказал он. – Я, конечно, не в плане оправдания, а в качестве констатации факта говорю – время было такое. Как ни крути, а молодость Юрки выпала на крутые девяностые. Многие тогда подались в братки.

Это была наводка на нужную тему. И, кажется, на нее клюнули.

– Да, было дело, – согласился самый общительный из троицы Петька. – Тяжелые были времена. Все выкручивались как могли.

– Вот и Юрке Смагину довелось отсидеть свое, – продолжил Никита. – Не выкрутился. А чему удивляться, если он еще с детства матери лишился.

– Кто это тебе сказал, что он в детстве матери лишился? – удивленно спросил Филиппыч.

– Так… Стороной слышал, – нейтрально ответил Никита.

– Опять небось от общего знакомого, – с неприязненной миной в лице сказал пенсионер с белесыми глазами.

– Ну да, – подтвердил Никита.

– Соврал он тебе.

– Михална мужа пережила этак лет на восемь. А то и десять. Как могла старалась направить сына по-правильному. Только он от рук еще с детства отбился. В отца пошел. И при нем еще сел, – сказал пенсионер с белесыми глазами и скосил глаза на главного. – Да, Филиппыч?

Филиппыч степенно кивнул головой и поставил точку в дискуссии относительно генеалогического древа покойного Юрия Петровича Смагина.

– Так что с детства семья у него была в полном составе, – сказал он.

Так появилась первая трещина в автобиографии Смагина-сына, рассказанная им доверчивой Анне Тимофеевне.

– На стреме стоял, – вздохнул Никита. – На том и попался.

– Опять соврал твой знакомый, – хихикнул пенсионер с белесыми газами. – Смага сам влез в чужую квартиру. А на стреме поставил Рогалика. Вот на пару они и сели.

– А что за Рогалик? Фамилия такая? – спросил Никита.

– Сам ты фамилия, – возмутился Петька. – Не фамилия, а прозвище. А фамилия его Рогов всегда была. Васька Рогов. Вот он был безотцовщина. И матери рано лишился. А присматривала за ним тетка.

– А у самой была своя банда таких же отпетых, – поддакнул Филиппыч.

– Так что сам видишь, какой был досмотр за Васькой. Это потом в суде учли и дали ему по нижней планке.

А не пресловутый ли это дядя Вася из Кочек?

Если да, то всё прекрасно сходится.

Юрий Смагин приехал получить с него должок, и тот с ним рассчитался по полной программе.

Как всё просто. До скучного.

И теперь ему остается рассказать обо всём Сереге и отстраниться от дела.

И что дальше?

ДЭЗы? Неужели его судьба вечно ими заниматься?

– А где он сейчас живет? Васька Рогов, – спросил Никита.

– А черт его знает. Сгинул куда-то. Всех пацанов с нашего двора жизнь разметала черт знает куда, – сказал пенсионер с белесыми глазами.

Петька ему возразил:

– А вот с Васькой Роговым дело было не так. Как он вышел из тюряги, поболтался здесь какое-то время, и тетка взяла его к себе.

– Что-то я не помню такого, – удивился Филиппыч. – И куда ж она могла его взять при своей банде в такой тесноте?

– Так у Васьки-то была не одна тетка, – стоял на своем Петька.

– Снова трёп, – махнул рукой Филиппыч и отвернулся в сторону.

– А куда она взяла его? – спросил Никита.

– А кто ж ее знает. Не видел. И никто мне не докладывал.

– Во-во, – усмехнулся Филиппыч, подтверждая тем самым, что всё сказанное Петькой пустые разговоры.

– Не в Кочки случайно? – спросил Никита.

– Может, и в Кочки, – ответил Петька. – Разве всё упомнишь?

Разговор прервался. Старики загрустили. Этот двор, где прошла их жизнь, так и остался для них единственным и последним пристанищем, и за его пределами они мало что знали.

– Мужики, а не пора ли нам возобновить мероприятие? – сказал Петька, доставая бутылку портвейна.

Филиппыч дал отмашку, и Петька принялся разливать вино. Никита накрыл свой стакан ладонью к всеобщему удовлетворению.

Они допили портвейн и предались воспоминаниям личного характера о давно минувших днях, совершенно чуждых для Никиты.

Он отчалил от гостеприимного стола.

Его уход остался почти незамеченным. Один только Петька кивнул ему на прощанье и снова включился в общий разговор.

Глава 13

Светлана пришла домой с головной болью, приняла две таблетки и сварила кофе.

В ушах у нее до сих пор стоял визг непосредственного начальника Никиты Егора Акимовича.

Увидев Светлану в коридоре, он схватил ее за руку и буквально втащил к себе в кабинет.

Опешив от такого обращения, Светлана стояла, прижавшись спиной к стене, и растерянно смотрела, как Егор Акимович бегал из угла в угол, визжал и топал ногами.

– Ты кого мне подсунула?! – орал он на всю Управу. – Это же диверсант! Фашист!

Он тряс у нее под носом лист бумаги, подписанный Никитой.

– Ты полюбуйся, что он нацарапал в так называемой Записке. Написать эту пакость он не поленился, а как работать – так его нет. Заявится, как красно солнышко поутру в контору, и потом его только и видели! Ни слуху ни духу. Если не считать вот эту гадость.

Светлана хотела взять листок с размашистой подписью Никиты, но Егор Акимович отдернул руку.

– Умник нашелся. Без году неделя работает у нас! Без понятия в голове, а всё туда же лезет! Поучать других. А вот как работать, так нет его. Так что, уважаемая Светлана Александровна, прежде чем давать советы другим, ему бы самому научиться работать. И прежде всего с людьми. А человек у нас непростой. Очень даже непростой.

Егор Акимович трясущейся рукой схватил графин с подоконника и налил себе полный стакан.

Чтоб ты захлебнулся, подумала Светлана, глядя на его дергающийся кадык.

– Нет, ты только подумай, – продолжил Егор Акимович, обтерев губы ладонью, – работали себе люди преспокойненько, так вот на тебе! Появился самый умный, самый грамотный и самый… трудолюбивый, – Егор Акимович расхохотался. – И всё раскритиковал. Он, оказывается, лучше всех знает, как и что надо делать. Новатор… – Егор Акимович посмотрел на Светлану и закончил: – Хренов.

Щеки у Светланы пылали. А Егор Акимович сел в кресло и обхватил голову руками.

– Ну что ты прикажешь мне делать с твоим протеже? – спросил он, подняв на Светлану глаза.

Светлана взяла себя в руки, откашлялась и сказала:

– Я ничего не могу сказать, пока не ознакомлюсь с документом.

– Пожалуйста. Знакомься, читай. Подожди. Где-то еще должен быть листок. Одного ему показалось мало. Писака.

Второй листок Егор Акимович нашел у себя под столом.

– Нет. Это официальный документ и дать тебе его я не могу, – сказал он, подумав.

– Так что же делать? – растерянно спросила Светлана.

Егор Акимович пожевал губами и сказал:

– Я сделаю тебе копию.

Ксерокс был под рукой, и минуту спустя он протянул ей листки. Светлана схватила их, выскочила в коридор и оперлась о стену.

В висках у нее стучало, ноги подкашивались. Прошло несколько минут, прежде чем она отдышалась и чуть ли не по стенке пошла к себе в кабинет.

Читать опус Никиты у нее не было сил.

С работы она ушла раньше времени, сославшись на невыносимую головную боль.

После кофе боль утихла. Она села в кресло под торшером и положила на колени злополучные листки.