Страница 1 из 20

Покойник в кювете

Савицкий Станислав

Станислав Савицкий

Покойник в кювете

Сайт издательства www.veche.ru

Покойник в кювете

Часть 1. Внештатный корреспондент Никита

Глава 1

В жизни каждого человека бывают минуты, когда он решает кардинально изменить свою жизнь и перевести ее на новые рельсы. Обычно это происходит в понедельник или в первый день нового месяца и, уж конечно, под Новый год.

Так и Никита Хмельнов, ложась спать накануне, твердо решил: с прошлым покончено раз и навсегда.

Но, проснувшись утром, он как обычно, включил приемник, и первое, что услышал на местной полицейской волне, было сообщение: «В кювете близ деревни Кочки обнаружен труп неизвестного мужчины. Начато расследование происшествия».

Любопытно, весьма любопытно, подумал он, и вслед за этим одна за другой стали цепляться привычные мысли:

«Что это было: преступление или несчастный случай Кто погиб и кто ведет следствие?»

Это были мысли естественные для репортера местной газеты, который вел колонку криминальной хроники и происшествий.

«Стоп! – напомнил себе Никита. – Я больше не при делах».

Вчера его вызвал к себе на ковер главред их газеты Горяев, или Горыныч, как его звали по-свойски в редакции.

Александр Михайлович вполне оправдывал свое прозвище. Заводился он с полоборота и переходил на крик. В таких случаях Никита думал: а если поднести спичку к его глотке, будет он извергать пламя или нет?

В суть высказываний Горыныча Никита никогда не вникал.

Но в этот раз он действительно провинился, и Горыныч был прав, когда сказал: «Ты нарушил профессиональную этику. За спиной нашей газеты (то есть у него за спиной) опубликовал свой материал в другом издании».

Справедливое замечание главреда Никита парировал показавшейся ему нейтральной фразой: «Я знал, что вы его не напечатаете».

Шрам на щеке Горыныча стал багровым – верный признак цунами.

Но дальше произошло неожиданное. Горыныч сосредоточился в себе, и по движению губ Никита понял – он считает. Александр Михайлович досчитал до пятидесяти восьми, достал пилюлю и засунул себе в рот.

– В общем, так, – сказал он спустя минуту, – если хочешь, можешь считать себя в творческом отпуске. С сегодняшнего дня я перевожу тебя во внештатные сотрудники – тем более что ты сидишь у нас на договоре, который истекает на следующей неделе, – и если я буду в дальнейшем печатать твои опусы, то на последней странице рядом с кроссвордами и разделом юмор в коротких штанишках. И в строго ограниченном формате. Исключительно под моим контролем. Всё. Можешь идти. Еще один прокол, Никита, – Горыныч придал своему голосу зловещие нотки, – и забудь дорожку в нашу редакцию.

Александр Михайлович отвернулся к окну. На его стеклах, как слезы, текли капли дождя, но главред всем своим видом давал понять, что снисхождения от него ждать не приходится.

По сути это, было увольнение.

Выходя из кабинета Горыныча, Никита так хлопнул дверью, что в том месте, где перегородка примыкала к потолку, образовалась трещина.

В общей комнате сидел весь штат редакции: зам Горыныча Людмила Ивановна, его секретарша Эльвира и корректор Настенька. Водитель был где-то в разгоне. Присутствующие смотрели на него с состраданием.

– Никита, – тихо поманила его к себе Людмила Ивановна, – только не выступай. С ним это бывает, а потом он сам мучается. Всё уляжется. Работа у него такая. Главред как-никак. Это равнозначно тому, что сидеть голой задницей на раскаленной сковородке. Как ни ерзай, всё равно обожжешься.

Никита не стал ждать, когда всё уляжется, и вышел из редакции с твердым намерением в нее не возвращаться.

Это было вчера, а сегодня он привычно слушал полицейскую волну.

За кратким сообщением о происшествии близ деревни Кочки последовала программа, составленная по заявкам служащих местной полиции. Никита, поклонник рока, степа и рэпа, зная вкусы местных полицейских, выключил приемник.

На столе после вчерашнего сабантуйчика царил беспорядок.

Он, сабантуйчик, образовался сам собой. Когда об увольнении Никиты узнали за пределами редакции, к нему вечером потянулись друзья-приятели, и в комнате три на пять с небольшим набилось две дюжины голов. Все сочли нужным выразить сочувствие, закончившееся напутствием: «Держись, старик. Это вызов судьбы, и ты его преодолеешь».

За это и выпили. Благо, все пришли не с пустыми руками.

Также немало, но уже язвительных слов было сказано в адрес главреда их таблойда Горыныча. Все сходились на том, что уж если кому следовало бы возглавить редакцию их микротиражки, то, конечно, ему, Никите. Только он бы смог вытащить эту газету из плачевного состояния и увеличить тираж до приемлемого уровня.

Никите в равной степени было плевать на увольнение и вызовы судьбы, поскольку сам он был невысокого мнения о своей работе в этой захудалой провинциальной газетке, гордо именуемой «Вестник».

Вестник чего? Всякой дребедени, не раз думал он.

Когда минута всеобщей меланхолии прошла, все набросились на закуску. Она не поражала богатством выбора и была состряпана на скорую руку, но все шло нарасхват.

Потом Паша достал гитару.

В их кругу он считался полупрофессионалом, то есть работал с девяти до шести вечера в какой-то конторе, а по вечерам с друзьями репетировал в подвалах жилых домов. Там они бренчали ночи напролет. И так продолжалось до тех пор, пока под натиском возмущенных жильцов и полиции они не перебирались в очередной подвал. Отсыпались музыканты на работе. Заводилой их группы был Пашка. Их заветной мечтой было выйти на профессиональный уровень, но в городе не было даже полупрофессиональных импресарио. Спонсоры тоже не находились, и потому они выступали где только могли: на танцплощадках, в клубах и на школьных вечерах, таким образом собирая деньги на первый альбом. Друзья помогали как могли. Главным образом скромными пожертвованиями и рекламой через сарафанное радио. Дело продвигалось туго, но ребята не теряли надежды и присутствия духа.

Вчера под аккомпанемент всеобщего любимца Пашки они пели те же песни, что пели у костра в походах.

Подоплеку увольнения Никиты раскрыла Людмила Ивановна, когда они вышли на балкон перекурить.

– Профессиональную этику еще никто не отменял. Это верно, – сказала она. – Но в конечном счете все упирается в деньги. Видишь ли, Никита, своей статьей ты больно ударил по одному из наших основных спонсоров. По Лагоеву. Он звонил Горынычу и сказал, что если еще хоть раз увидит твое имя в газете, то никогда больше не будет в ней печатать свою рекламу. Так что сам видишь, ты ударил по суку, на котором сидит наша газета.

– Подумаешь, какой сук нашелся. Уж если на то пошло, то Лагоев не сук, а так… Сучок-замухрышка. Он жаден до умопомрачения, и печатать его рекламу для нас всегда головная боль. Он торгуется за каждое слово, за каждый миллиметр. Только не говорите мне, что этого не знаете.

– Знаю, Никитушка, знаю. Но что поделаешь? Вот так по крохам приходится всё собирать и со многим мириться, чтоб только выжить, – сказала Людмила Ивановна. – Не хочу повторяться, но наберись терпения, и всё вернется на круги своя.

Вот этого Никита меньше всего хотел.

Не хотел вчера. И сегодня с утра ничто не изменилось.

Голод дал себя знать, и Никита прошел на кухню. Из оставшейся закуски он сделал бутерброды с сыром и ветчиной и сварил кофе. В холодильнике оказался порядочный кусок бекона. Никита оставил его на вечер, чтобы обжарить с яичницей. После завтрака он сел в кресло напротив окна.

В чистом небе сияло солнце, словно приглашая на прогулку.

А почему нет?

Никита накинул куртку и вышел на улицу.

И вправду утро было чудесное: ясное и тихое, с легкой прохладой ранней осени.