ИО покойника

– К вам я по делу о наследии скопцов. Но для начала поговорим о пропаже вашего директора.

– Это какого? Молодого? Он что, тоже пропал? – забеспокоился дядя Гера.

– Нет, молодой пока меня не интересует. Я здесь по поводу старого директора.

– А-а, – протянул дядя Гера. – Со старым-то вот и заковыка.

– А коли заковыка, тогда ответьте мне на такой вопрос.

Следователь на мгновение замолчал, будто собираясь с мыслями, а потом неожиданно закончил:

– Скажите, вы всегда спите на посту, да ещё при открытых дверях?

Вопрос застал дядю Геру врасплох.

– Прямо первый раз со мной такое, – загрустил он. – Я и дома-то никогда не сплю. Харахтер у мене такой. Не спиться – и всё, хоть глаз выколи. А тут, вишь ты, такой конфуз.

– А сегодня вдруг раз и заснули? – допытывался следователь.

– Заснул, – согласился дядя Гера.

Согласился он с таким вздохом, от которого даже закоренелому цинику стало бы ясно, что чистосердечное признание снимает камень с души.

– Случайно? – не унимался следователь.

– Ну, а то как же! Конечно, случайно, – ответил дядя Гера с излишней горячностью.

– Ну-ну, – недоверчиво заметил следователь. – Тогда вернёмся к вашему старому директору.

– А може не надо? – робко предложил дядя Гера. – А може неча копать? Он, поди уж, на том свете, а мы…

– Надо! – неожиданно перебил его бас следователя. – Если следствие потребует, мы откопаем вашего директора и на том свете!

Следователь сделал паузу так, чтобы каждое его слово доходило до самых глубин сознания дяди Геры. И они достигли своей цели. Слова произвели на дядю Геру такое впечатление, что от избытка чувств он икнул.

Икнул он так громко, что звук этот словно удар в корабельную рынду прокатился по коридорам здания с куполом, забиваясь во все щели и проникая за вентиляционные решётки.

– Что это? – поднял голову граф Кордак.

– Мне думается, – прислушался Борке, – это проснулся дядя Гера.

– Что могло разбудить его в такую рань? – иронично улыбнулся Кордак. – Наверно ему что-то приснилось. Я уверен, что он увидел во сне голых женщин.

– Нет, граф, – усмехнулся Борке. – Дядя Гера ослеп ещё в раннем детстве, так что голых женщин он мог видеть, разве что, третьим глазом. Боюсь, что разбудить его могло только то, что производит гораздо более сильное впечатление. Но вернёмся к нашей теме.

Борке поднялся, долил в пузатый бокал коньяку и вернулся в своё огромное кресло.

– Итак, граф, я хотел бы услышать ваше мнение о назначении того помещения, где мы с вами находимся.

– М-м, – граф задумчиво обвёл взглядом стены. – Можно было бы предположить, что это бомбоубежище класса люкс. Но мой нюх подсказывает мне, что дом, в который вы меня привели, когда-то был борделем.

– Тепло, – усмехнулся Борке.

– Так, – оживился своим успехом Кордак. – Но зачем борделю конца позапрошлого века бомбоубежище? Нет! Это не бордель!

В горячности Кордак вскочил с дивана.

– Это дом свиданий! – хлопнул он ладонью по столу. – А комната эта для того, чтобы прятать посетителей от ненужных встреч! Например, если нагрянет ревнивая жена!

– Вы почти угадали, дорогой граф.

Удовлетворённый Кордак не стал возвращаться назад на диван, а, подхватив свой бокал, уселся на стул и положил свои ноги на другой.

– Я сказал «почти» потому, что угадать историю этого удивительного дома во всех подробностях не под силу даже вам, дорогой коллега. Это не дом свиданий, а всё же бордель. Но не для мужчин, а… для женщин.

– Вы меня интригуете ещё больше, – выпалил Кордак, снимая ноги со стула.

– Я никого не удивлю, если скажу, что история этого дома тесно связана с историей всего города.

Борке сделал паузу и приложился к бокалу с коньяком.

– Дело в том, что в этом городе никогда не существовало ничего кроме…

Борке опять сделал многозначительную паузу.

– Сумасшедшего дома.

– Ах, как интересно!

Интерес Кордака был настолько неподдельным, что он даже отставил свой бокал.

– Не знаю точно, но думаю, что сумасшедший дом здесь, как филиал человеческого разума, возник сразу же при основании города, то есть, ещё при Екатерине Великой. Сюда, в это Богом забытое место отправляли людей, которые не соответствовали критериям человеческого здравомыслия. Возможно поэтому, оно и получило название – Божевольное.

– Что же, очень удобно, – поддержал слова Борке граф. – И недалеко, и с глаз подальше. Прекрасный образец человеческого лицемерия.

– Согласен, но отчасти, – возразил Борке. – Образец на этот раз не человеческого лицемерия, но лицемерия цивилизации. Для непросвещённого люда это место сразу стало местом паломничества. Сначала сюда ехали лишь для того, чтобы поддержать несчастных узников разума. Потом оно стало центром тяготения инакомыслящих – в те времена, главным образом, религиозных сект.

– В том числе и скопцов, – догадался Кордак.

– В том числе и скопцов, – поддержал его Борке. – Но их со временем сменили юродивые, потом колдуны, ведьмы, ворожеи, ну и прочие представители этого ремесла. Со временем к их услугам стали прибегать и представители высших сословий. В городе стали возникать фешенебельные особняки, многие из которых сохранились до нашего времени. Нужно ли говорить, что приезжали сюда, главным образом, женщины.

– И всё же мне непонятно! – воскликнул Кордак. – Одно дело ворожея, другое – дом свиданий.

– Терпение, граф. Я предупреждал, что история этого дома сложна и запутана. А начиналась она с постоялого двора, который существовал здесь на этом месте, но от которого не осталось и следа. На его месте возник роскошный отель. Открыт он был в первую очередь для состоятельных дам, готовых поддержать «несчастненьких» – так они называли пациентов психиатрической клиники. Возможно, дело у владельца гостиницы шло не очень хорошо, или, может быть, просто из-за буйства фантазии, предприимчивый хозяин этого заведения придумал острый рекламный ход. Чтобы упростить великосветским дамам жизнь, он стал доставлять сумасшедших прямо в гостиницу, но… совершенно голыми.

– Ах, как славно! – воскликнул Кордак, забыв даже о коньяке.

– Разумеется, их мыли и приводили в порядок, чтобы не смущать столь знатных зрителей. А голые актёры даже не подозревали о том, что они предмет созерцания. Они вели себя столь же естественно и непринуждённо, как и у себя в палатах.

– Стойте! – не выдержал Кордак. – Я скажу, что произошло дальше. Одна из дам не устояла перед соблазном и утешила «несчастненького» от всех щедрот своей души.

– Возможно, вы правы, граф. Но история об этом умалчивает. Известно лишь то, что очень быстро эта гостиница стала шикарным женским борделем, в котором великосветские дамы в порыве великодушия утешали «несчастненьких» всеми способами.

– Красивый финал!

Кордак откинулся на спинку стула и приложился к бокалу с коньяком.

– Не торопитесь, граф, – усмехнулся Борке. – Это далеко ещё не финал. История получила продолжение во время первой мировой войны, когда сюда однажды холодными ветрами военного лихолетья занесло молоденькую супругу армейского генерала. Генерал этот ведал делами призыва в действующую армию, и…

– Новобранцы! – перебил Борке граф. – Какая прелесть!

– Да, граф, новобранцы. Мадам быстро сообразила заменить душевно больных, желающими уклониться от призыва на фронт. Успех был оглушительный, и во время первой мировой войны это заведение достигло пика своего расцвета.

– Ах, как жаль, что я не побывал здесь в те времена! – не удержался от восклицания Кордак.

– Возможно, граф, возможно. Но финал у этого заведения не такой красивый, как вам бы хотелось. После революции заведение закрылось. Генеральша сбежала в Париж. Там и продолжила свою профессию сводничества, но, в основном, в среде русской эмиграции. Пока однажды какой-то ревнивый муж не зарубил её топором.

– За правое дело не жалко и жизнь положить, – с сарказмом заметил Кордак.

– История дома имела некоторое продолжение во времена НЭПа. Не менее предприимчивый профессор психиатрии проводил здесь для избранных лекции по теории Зигмунда Фрейда. Лекции часто заканчивались оргиями и свальным грехом. Но очень быстро власти этот лекторий закрыли. Профессора вскоре посадили за связь с троцкистами, и, кажется, в тридцать пятом году его расстреляли. Так, на всякий случай. Заодно с другими троцкистами.