Страница 13 из 17
– Гладкопись, – сказал журналист, прочитав мой опус. – Это… твое выступление. Так гладко не говорят.
Я ответил, что хотел выделить суть дискуссии, то, что мне представлялось важным.
Горячев бросил взгляд на мой портфель. Я достал другую рукопись. Щурясь от дыма зажатой в углу рта папиросы, Горячев быстро переворачивал страницы, читал по диагонали – профессиональный навык. Потом сложил листы:
– Ты пытаешься замахнуться на художественную литературу, а скатываешься на публицистику. Твой конек – научно-популярный очерк. Перестань одевать в плохие сюжеты интересные мысли.
Я ответил, что для меня неважно, в какой жанр вложены мои мысли.
– Для публикации важно, – возразил Горячев.
– Я пока не думаю о публикации.
– Тогда зачем пишешь?
Я достал из портфеля блокнот:
– В вашем выступлении, Павел Львович, вы упомянули Дидро. Я заглянул в сочинения этого философа. Позвольте, я зачитаю одно его высказывание: «Природа напоминает женщину, любящую переодеваться, – ее разнообразные наряды, от которых ускользает то одна часть тела, то другая, дают надежду настойчивым поклонникам некогда узнать ее всю». – Потом со всей серьезностью заявил: – Я пытаюсь узнать природу… всю.
– Вот этими рассуждательствами? – Горячев кивнул на рукописи.
– Посредством этих рассуждений.
– Ты, Леня, мудрствуешь. Наука постоянно продуцирует знания. Читать надо больше.
– Я не о том, я говорю о природе в целом.
– Хочешь объять необъятное?
– Почему бы нет? Пытаемся же мы объять разумением атом, хотя, по Ленину, атом неисчерпаем.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду. Невозможно объять всю природу, она бесконечна.
– Неверно! Это величайшее заблуждение людей, которые, добывая знания, просто складируют их. Складируют по темам или в алфавитном порядке, уж не знаю. На этом пути человек будет вновь и вновь убеждаться, что природа неисчерпаема. Этот путь ведет в трясину, подобную той, которую математики называют дурной бесконечностью. Приведу пример из фантастики. В пустыне нашли техническое устройство инопланетной цивилизации. Машину разобрали на части, каждую деталь исследовали на физические и химические свойства. Полученной информации хватило на десятки диссертаций. Но принцип работы машины остался непонятым. Похоже, так мы сегодня изучаем природу.
– А как надо? – тихо спросил Горячев.
– Я уже понял, как не надо. Это позволяет размышлять о других путях познания.
– Что-нибудь нащупал?
– Щупаю. Пытаюсь представить природу в образе дидровской женщины, спящей на лужайке, а на ее нагом теле с десяток жучков. Любопытно узнать, как, ползая по телу, воспримут они мраморную белизну кожи, упругость розовых сосков, изгиб шеи, шелковистость волос. Смогут ли жучки, встретившись затем в условленном месте, скажем у пупка, и обменявшись собранной информацией, воссоздать цельный образ женского тела?..
– Не смогут! – отрезал журналист. – Твои насекомые не воспримут и тысячной доли той информации, которую ты, черт возьми, так ярко живописал. – Затушив папиросу, Горячев вновь взял со стола рукопись. Быстрыми, как у опытного кассира, движениями нашел страницу: – Вот здесь ты пишешь… – И он стал зачитывать: – «Давайте пофантазируем. Вы обрели все известные в животном мире органы чувств и подключились к приборам, воспринимающим другие природные сигналы. В сонме чувственных зарниц вам открылись устья подземных рек и всепроникающие потоки нейтрино, услышали томные вздохи цветов, радужный перезвон в сполохах северного сияния и серебристый шорох звезд. До вас дошло тепло шевелящейся в недрах планеты магмы, вы уловили лукавость лунного притяжения и еще нечто такое, что не поддается описанию. И все эти чувствования, подобно цветным стекляшкам в калейдоскопе, многократно отразившись в зеркалах психики, слились в осознание удивительной гармонии мироздания…»
Я чувствовал неловкость, пока Горячев, раскачиваясь в кресле, читал эти строки – в его устах они казались сладенькой водичкой.
– Очень поэтично. – Горячев отложил лист. – Позволь и мне провести мысленный эксперимент. К твоему мозгу «подключили» искусственные органы чувств. В следующее мгновение словно треснула скорлупа между тобой и внешним миром. В голове фейерверком разлетелись тысячи неопределенных чувствований, разлетелись и закружились в безудержной пляске. В этом вихре ослепляющих пятен, оглушающего визга и скрежета, удушающих запахов и других не поддающихся описанию ощущений ты с трудом цепляешься за мысль немедленно освободиться от искусственных органов чувств… – Прикрыв глаза, Горячев говорил нараспев, тем же ироничным тоном, каким читал мой отрывок. Потом заговорил серьезно: – Ничего удивительного: твой мозг не содержит структур, которые могли бы распознавать непредусмотренные эволюцией сигналы природы. Овладев таким многовидением, ты уподобился человеку с недоразвитым мозгом. Клинический идиот неспособен интегрировать простую информацию: четыре ножки, на которых покоится прямоугольное плато, он не в состоянии обобщить в понятие «стол». Если бы этот бедный умом человек мог делать сравнения, то, отчаявшись решить непосильную для него задачу, сказал бы: «У меня в голове хаос». Вспомни биологию: эволюция предусмотрела для разных организмов восприятие только тех сигналов природы, которые присущи их среде обитания и их образу жизни. Именно по этой причине человек не может видеть пальцами, а твои жучки не увидят мраморную белизну женского тела. Женские прелести адекватно воспринимаем только мы, мужики, что обеспечивает выживаемость рода человеческого… – После небольшой паузы Горячев добавил скороговоркой: – Пальцы при этом играют немаловажную роль. Это я могу засвидетельствовать со всей ответственностью историографа науки. – И журналист выбросил вперед руку, предупреждая возражения. – Хотя человек непосредственно не воспринимает радиацию и магнитное поле, он научился регистрировать эти физические агенты приборами. С развитием науки и техники расширяются и наши представления о природе.
С Горячевым трудно спорить. Но у меня в запасе имелся контраргумент:
– Добываемые посредством приборов знания можно назвать фрагментами природы. Человек стыкует их между собой, подобно пазлам, складывает в мозаику, которая, как ему кажется, соответствует картине мироздания. Между тем история науки знает случаи, когда люди неверно истолковывали результаты исследований или вообще проглядывали открытия только потому, что не понимали, что видят. Спрашивается, насколько наши представления о природе соответствуют объективной картине мира? Не уподобляемся ли мы жучкам, которые в потугах воссоздать образ женского тела лепят уши на задницу, а руки – к животу?
Тут Горячев расхохотался, раскатисто, от души.
– Хорошо сказал, уши – на задницу… И все же, Леня, ты мудрствуешь. Если тебе так уж нравится сравнивать познание природы со способом видения, то я бы сказал: диамат – это очки, посредством которых в сознании, как на сетчатке глаза, воссоздается объективная картина мира. Тебе ведь в институте преподают философию. И коль скоро у нас зашел такой разговор, я вправе требовать от тебя, студента, придерживаться материалистического мировоззрения, когда высказываешься по принципиальным вопросам естествознания.
– Почему только материалистического? Изучая природу, люди используют разную оптику: звезды наблюдают в телескоп, бактерии – в микроскоп…
– Но ведь это видеть глазами, – раздраженно перебил меня Горячев. – А я говорю о методе познания.
– И я говорю о методе познания. Первобытный человек воспринимал среду обитания посредством органов чувств. Но со временем развились качественно новые способы видения: экстраполяция, аналогия, обобщение. «Насаживая» их на мыслительный аппарат, подобно окулярам, человек раздвигает поле зрения, заглядывает за границы окружающей среды. Не значит ли это, что имеют право на существование и иные методы познания?
– Какие еще иные?
– Пока не знаю, буду искать.
Журналист промолчал. Должно быть, он подумал, какой я самонадеянный молодой человек.