Страница 3 из 7
Мы гордимся своей индивидуальностью («я не просто один из многих»), и все же есть некое удовольствие в том, что порой наша хрупкая исключительность становится частью чего-то большего – единой силы, действующей ради всеобщего блага. Вот почему иногда мы собираемся вместе – на стадионах, в местах поклонения, в кинотеатрах. Голубям и пандам подобное несвойственно. В фильме «Хичкок» Энтони Хопкинс, исполнивший роль главного героя, стоит за дверью зала, прислушиваясь к каждому вздоху и воплю. Его фильм «Психо» превратил полный зал мельтешащих людишек в группу зрителей, объединенных общим, коллективным ощущением ужаса. Впрочем, с тем же успехом их могли объединить радость, удивление и любая другая человеческая эмоция. За исключением переломных моментов, наши чувства зачастую приглушены, обобщены и сплетены друг с другом так тесно, что нас едва ли что-то может взволновать. Зато в зрительном зале эти чувства, усиленные общим опытом, настолько живы, что их можно смаковать, невзирая на нашу старость и цинизм, – они как мамин рецепт из детства. Такова сила кинематографа, и во многом именно поэтому он приводит людей в восторг.
Телевидение охватывает группы поменьше, но все же способно объединить не только членов семьи, сидящих на диване, но и приятелей, столпившихся у кулера или болтающих о пустяках. Благодаря ему мы чувствуем связь с духом времени и не ощущаем себя песчинкой в этой безжалостной вселенной. Задача писателя – создать обряд, момент, механизм, вокруг которого объединятся люди. Проще говоря, когда мы смотрим спектакль, фильм или телепередачу, когда слушаем радио или читаем книгу, мы не одиноки.
Порой я шучу, что в жизни писателя три преимущества. Во-первых, вечеринки. Во-вторых, узнаешь, что в жизни не бывает ничего плохого – все становится материалом для истории. В-третьих, предоставляется возможность заглянуть в места, которые обычно закрыты для людей, не имеющих к ним прямого отношения. Мне доводилось ездить на заднем сиденье полицейских автомобилей, на переднем сиденье скорой помощи, бродить по коридорам тюрьмы, беседовать с солдатами, медсестрами, спасателями, профессиональными юристами и инженерами из самых разных отраслей. Разумеется, приходится предъявить документы, но, как только попадаешь внутрь, просто поразительно, с какой готовностью люди вступают в беседу. Это происходит потому, что все мы хотим, чтобы нас выслушали, одобрили. Забвение обладает не меньшей властью, чем творчество, и даже если не всем нам грозит вот-вот исчезнуть навечно, пожалуй, каждого гложет некая остаточная тревога, что мы отстанем, а племя меж тем двинется дальше, – это первобытный инстинкт.
Знаете, почему поют дрозды? Причины могут быть разные: поднять тревогу, заявить права на свою территорию, оповестить всех о наступлении рассвета или позвать самку. У человека репертуар куда обширнее (а может, точно такой же, разве что в нем больше нюансов), тем не менее даже те из нас, кто не является «писателем», знают, что иногда возникает острая необходимость передать сообщение.
Порой они весьма просты: «человек за бортом», «полицейский ранен», «на помощь». Эти фразы не надо оттачивать, перестраивать, выверять. Но когда ребенок прибегает к маме рассказать, что в кустах медленно ползает червяк, его тоже подстегивает необходимость высказаться. Нам знакомы такие «неотложные задачи». Чтобы поведать о них, не требуется усилий. Вообще-то, у нас даже выбора нет, кроме как рассказать о том, что привлекло наше внимание. Мы оживленно говорим и жестикулируем, ведь в этот момент мы увлечены, и, подобно дрозду, который поет, потому что не знает, как еще выразить себя, уже не мы управляем своей речью, а речь управляет нами. На этом уровне общения не существует техники и нет места сомнениям. Это прекрасная точка отсчета, и, если вы сможете поймать этот момент, начинайте писать. А поймать его можно только в том случае, если вам есть что сказать.
Конкретное проявление такого общения обуславливают обстоятельства, но само общение осуществляем все мы. Выживание и прогресс нашей семьи, племени и вида зависит от того, насколько быстро мы передадим то или иное сообщение. Это может быть крик – скажем, «пожар!». Это может быть более глубокий и осмысленный философский вопрос. Но у нас это в крови. Благодаря слову – в том числе письменному – мы чувствуем себя живыми, полноценными, подобно тому как птица чувствует себя живой, когда поет.
Вы ничем не можете измерить любовь, смелость, доверие, ревность и ярость – разве что тем, как они влияют на наши поступки. Их точно не закупоришь в бутылке, не закатаешь в жестяной банке. Так как же мы их ощущаем?
Достаточно, чтобы тебя вытолкнули из очереди, и ты поймешь, что значит «играть по правилам». Штраф за парковку из-за того, что желтая линия разметки оказалась скрыта мусором, точно не заставит нас сомневаться в важности справедливости. И пока философы, ученые и теологи пытаются понять, в чем же правда, зарывшись в научные заметки и повторяя друг другу прописные истины, мы понимаем, как неприятно лгать, и ценим тех, кто честен с нами.
Благодаря историям мы сталкиваемся со множеством важных мелочей, не рискуя получить штраф за парковку или подвергнуться опасности, как бывает с настоящей пожарной бригадой. Вызывая в нашем воображении облик реального мира, рассказы предоставляют шанс познать его, оставаясь в безопасности собственного кресла.
При этом через истории мы можем насладиться неясными ощущениями, которым не подобрать названия – или, точнее, которые невозможно описать одним словом. Именно это отличает историю от эссе, академического анализа и проповеди, ведь они описывают событие, а история позволяет пережить его.
Вот почему величайшие сюжеты невозможно в полной мере проанализировать. По той же причине люди по-разному воспринимают одно и то же произведение. По той же причине человек может вернуться к истории в другом возрасте и понять ее по-другому. Смысл таких сюжетов настолько глубок, что порой выходит за пределы языка; он может в любой момент измениться вместе с нашим внутренним миром. Рассказчик, быть может, и пытается определенным образом направлять этот внутренний мир, но преуспевает в этом лишь до поры до времени. Сильный текст предполагает вовлеченность читателя. Иногда даже автор не способен выразить смысл своего произведения иначе как самим произведением. Он пишет просто потому, что интуитивно чувствует, что так должно быть.
В драматургии есть место и забавам. Неспроста мы называем актерскую игру игрой. Зрелище должно радовать, удивлять, ошарашивать и, быть может, даже ужасать.
Когда моему сыну было шесть, я взял его с собой на съемки – посмотреть, как все происходит. Воскресным утром мы работали на улицах Бристоля и снимали, как полицейский под прикрытием гонится за грабителем, укравшим сумочку, – не глядя на светофоры, едва не попав под машину. Местная полиция была в курсе происходящего, и мы контролировали светофоры, подстраивая их под себя. И чудо! – мимо проезжала полицейская машина из соседнего округа. Офицеры остановились на переходе, увидели погоню. Они рванули наперерез движению, врубили сирену и погнались за двумя актерами, один из которых на бегу повернулся и крикнул: «Офицер, все в порядке, мы просто притворяемся». И тут они заметили съемочную бригаду.
И мой сын все понял. Он ведь играл с друзьями, и они тоже притворялись. Во всей этой ситуации его восхитили взрослые люди, чья профессия заключалась в том, чтобы вести себя как дети. Некоторое время с пустя учитель спросил его, кем работает его папа, и мой сын ответил: «Глупостями занимается».
Может ли нечто серьезное быть глупым, а глупое – серьезным? Почему дети играют, а некоторые взрослые так и не вырастают из этого? А подумайте-ка сами! Только помните, что одна из составляющих драматургии – радость. Порой истории используют, чтобы преподать урок, поднять какой-то вопрос. Однажды я использовал персонажа-медика, чтобы отчитать государство за приватизацию медицинских учреждений. Впрочем, какой бы полезной ни была обличительная речь, наступает момент, когда с драмой пора заканчивать. В конечном счете есть игра ради игры. И хоть недавние исследования и показали, что, раскачиваясь на качелях, дети развивают баланс внутреннего уха, вряд ли они задумываются об этом в процессе.