Город ненужных детей

XII

С чувством стыда перед самим собой за собственное слабоволие Павел распечатал пачку сигарет и прикурил. Он стоял в старых джинсах и высветившей от многократных стирок футболке на лестничной клетке в ожидании друга. Услышав открывающуюся дверь подъезда, он понял, что это Костя – он не знает никого других, кто стал бы подниматься к нему на третий этаж по лестнице, решив не дожидаться лифта.

– Все куришь? – с усмешкой спросил Костя, поднявшийся с коробкой пиццы.

– Ага, никак не получается избавиться от этой идиотской привычки.

– Что нового?

– Да ничего. Если не считать того, что я, кажется, влюбился. Познакомился вчера с одной прикольной девчонкой. Потрахались в ее машине и разбежались. А сегодня не могу из головы ее выкинуть. – С показной меланхолией произнес Павел и выпустил клуб сигаретного дыма.

– Назови его в мою честь. – Засмеялся Костя.

– Кого?

– Ну, ребенка. Ты женишься на ней и у вас будет бейбик.

– Предлагаешь в свидетельстве о рождении так и прописать – «Тэрч»?

– Иди ты! Меня уже лет семь так никто не называет.

– Все тебя так называют. И не женюсь я на ней – место не вакантно, она уже замужем.

– Ходишь по краю, брат. А с Женей ты уже все? Уже порвал?

– Не. Но до этого недолго. Сегодня договорились пойти в парке погулять. – Паша кинул бычок в металлическую банку. – Пошли, поточим.

У Кости не было постоянно места работы, ему хватало на удовлетворение скромных потребностей время от времени создавать интернет-сайты и заниматься продвижением чужих аккаунтов в соцсетях. И больше забавы ради, чем по необходимости, он периодически устраивался на работу в какое-нибудь кафе или службу доставки работать разносчиком еды на дом. Чаще всего работодателю требовался такой сотрудник «здесь и сейчас», и они соглашались, что новоявленный работник принесет документы для оформления только на следующий день, сразу давая указание что и куда отнести – деньги курьер себе не заберет, так как почти всегда оплата осущствлялась клиентами банковской картой онлайн, и максимум, чем рисковало предприятие – недовольный клиент и пропавший товар. Что и происходило, когда Костя устраивался к ни. Он брал заказ и шел дальше по своим делам. И вот сейчас Костя стоял у Павла на этаже с коробкой пиццы с недостающим куском, который Костя съел по пути к нему.

Они сели на кухне, и Павел угостился кусочком нежного тонкого теста с салями и шампиньонами. Прожевывая бесплатный обед, Костя заговорил с набитым ртом, роняя крошки на стол:

– Дрон совсем без башни. Страха вообще не знает. Парни рассказали на районе, как он вчера гонял на тачке и чтобы уйти от удара в жопу одному хрену, какого-то братана на «Гелике» подрезал.

– Простые смертные на таких машинах по нашим местам не разъезжают. – Равнодушно сказал я.

– Вот-вот. У них произошла перепалка на дроге, и выяснение отношений перешло в драку. По слухам, Дрон пустил в ход свою биту и отправил этого мужика на тот свет, не знаю, насколько это правда.

(– У тебя будут серьезные проблемы. – Он еле держался на одной здоровой ноге. А рукой он держал запястье чуть ниже перелома.

– Любопытно, как же ты мне их устроишь?

Усмешка Дрона – последнее, что видел в своей жизни владелец небольшой сети букмекерских контор до того, как Дрон уж очень сильно приложился битой к его голове. Остальные удары по его телу не имели никакого смысла).

– Дам-с, – единственное, что Павел смог произнести. – Дрон никогда не ограничивал себя рамками, поверь, я насмотрелся и лично на его дела. А сейчас он совсем погряз в оппозиционных политических играх, но мне это не интересно. Я не участвую во всех его мероприятиях, не раздаю листовки в переходах, не расклеиваю брошюры по подъездам с инфой, которая и так всем известна.

– Ты не участвуешь, а я поддерживаю все его антиправительственные дела, что он делает. У нас с ним общие взгляды, но это нас не сближает. Он, что называется, ушел в себя. Не сказал бы, что он вынашивает идею всеобщей революции, но что-то недоброе в его голове есть – это факт. Я с ним два месяца толком не общался. Если звоню – нет времени на разговоры. Зайду к нему домой – две минуты постоит со мной у двери и после разговоров а-ля «как дела», говорит, что сильно занят и уходит. Хер его знает, что за знакомые у него завелись и с кем он вообще дела свои делает.

– То, что у него есть знакомые среди криминала это не новость для меня. Думаешь, можно завязать с наркоторговлей, сутенерством и всем остальным, чем он промышлял после школы, и навсегда разорвать отношения с теми, с кем крутил эти дела? Конечно, нет, нельзя! И в политику они все лезут – такое же у него окружение из этих оппозиционеров, как и он сам. А что он меньше времени проводит с теми, кого называл друзьями – с тобой в том числе – пофиг. Забей.

Костя скрестил руки на груди и грустным взором уставился в стол. Павел сидел напротив и ждал, когда этот сентиментальный парниша вернется из своих раздумий. Костя всегда был ранимым, все воспринимал близко к сердцу. Из всей компании, в которой он вырос, он был самым добрым человеком. Никогда не был против веселья, но он единственный, кто всегда уходил, когда начинали обсуждать план чего-либо незаконного (даже Павел по молодости участвовал в уличных грабежах и квартирных кражах).

– Неправильно это все. – Лишь обронил Костя.

– Ой, Тэрч, ну посмотри на это с другой стороны. Зная, какого типа люди могут себе позволить в наших краях «Гелик», ничего плохого не вижу, что они переубивают друг друга в своих гангстерских разборках.

– Делом этого покойника займется кто-то другой, и ничего в итоге не изменится. На улицах без них хватает насильников, продажных судей, ушедших от правосудия убийц и прочих мразей. Вот с ними стоит расправляться.

– Думаешь, – продолжал возражать Павел, – на место продажно судьи не посадит другого?

– Ну, я бы на месте назначенца трижды подумал бы, стоит ли принимать предложение занять должность, зная, по какой причине она освободилась. Но к чему я – хватает на земле нелюдей, кто не имеет право продолжать жить.

– Костя, такие были, есть и будут. И ничего нельзя с эти поделать.

– Можно. – Костя сделал паузу и перешел на шепот. – Хочу открыть тебе один секрет. Никому его еще не рассказывал. Ты – единственный человек, которому я могу доверять. Если проболтаешься, мне не жить. Хотя и не захочу я жить, зная, что я потерял своего последнего настоящего друга.

– Если есть сомнения на мой счет, можешь не рассказывать.

Прошло уже пятнадцать минут, а он все никак не мог осознать, что же в действительности произошло. Он сидел на корточках, забившись в угол пустого складского помещения, стены которого внутри были обложены мелкой белой плиткой, и освещенного лишь лунным светом, пробивающимся через маленькие окошки под потолком. Своими руками, покрытыми пятнами засохшей крови, он прикрывал прижатую к коленям голову. Сквозь запах плесени, он почувствовал резкую вонь, словно кусок тухлого мяса бросили перед ним. И тут он понял, что эта вонь исходит от его волос; недлинных, доходящими кончиками до плеч, слипшихся от крови, волос.

«Я никого не убивал! Я же не мог убить! Это был не я!» – пронеслось в его голове.

Он был в панике. Его испуганный взгляд хаотично забегал по обшарпанным стенам склада.

В нем не было больше ненависти и злобы. Он был окрылен надеждой и истощен свободой. Агрессия стихла, а удовлетворенность от содеянного, вперемешку с испугом бурлила в нем, закипая до предельных высот. Он был ничем и в то же время всем. Царь и Бог нынешнего мира. Он вправе вершить судьбу тех, кого считал ничтожеством. Он – последняя надежда этого безнравственного мира, утопающего в алчности и собственных стремлениях потреблять.

«И почему так много крови?» – прошептал он.

Руки, волосы, джинсы выше колен, левый черно-белый кроссовок, белая футболка с синим рисунком фотоаппарата, – это все было в пятнах запекшейся крови.