Страница 40 из 117
— Ой!
— Что с тобой, Мо?
— Меня ущипнули. — Голос о-о-очень расстроенный.
— Странно, а меня — нет. Ладно, не бить же морды всем окружающим?
— Меня — ущипнули!!! Почему это не бить?! — Какие мы обидчивые, посмотрите только! — Очень даже бить! Кое-кто даже обещал... стоял на коленях: мол, защищу, не дам в обиду, буду холить и лелеять...
Так. Или все-таки двух глотков кое-кому хватило или я ничего уже не понимаю в этой жизни!
— Давай немного отойдем, здесь пространства побольше. Н-да, что-то наш псих не торопится. Может, он сегодня и не объявится?
— Может, и нам хватит практиковаться в хореографии? У меня ноги заплетаются... с самого начала. И я хочу выпить!
Ого...
— Сейчас, последнюю оттанцуем и посидим. Если найдем где... — По моим расчетам, следующий трек обещался быть «нудняком». Прыганье Моргану явно не по плечу в данный момент. Зазвучали первые аккорды, и тотчас же возник голос — женский, необыкновенно глубокий. Знакомый до дрожи.
Ками, добрые ками, что я вам сделал? За что вы решили ударить меня именно сейчас? Через столько лет. Почему так больно?
Где ты дремлешь, любовь, в этот миг? В чистых снах расскажи, что видишь ты?
Марина... Я чувствую, как Морган пытается освободиться от слишком сильной хватки... тщетно, потому что сейчас я не здесь и не с ним. Мне все равно. Только бы ее песня звучала, звучала... Потому что когда затихнет последняя нота...
— Мальчик приходит в себя. Такой юный...
— Как вы себя чувствуете? Не надо двигаться!
— Где она?
— Это все — потом, это все неважно. Главное, что вы очнулись...
— Где моя жена?!
— Не шевелитесь, у вас сильные повреждения...
— Где?!
— Боже мой... Нам не удалось ее спасти. Боковое сиденье приняло на себя весь удар. Там... нечего было спасать! — Паника в голосе того, с кем я разговариваю. Я не могу его видеть, но он видит меня. — Простите!
— Если... ее нет... меня... тоже.
А спустя год с лишним, когда наступила весна и, в больничном дворике расцвел абрикос, я очнулся. За это время... у мира такая короткая память, он легко забывает тех, кого прежде так любил! С тех пор я ни разу не слышал ее песен — никогда. Даже тех нескольких, что она успела написать. Ни одной. Будто ее и на свете не было. Словно вселенная исторгла саму память о ней, чтобы не плакать вместе со мной. И пыталась убедить меня, что все было сном — прекрасным, но кратким. Я мог бы даже поверить... когда-нибудь. Возможно, еще через несколько лет наверняка поверил бы. Но почему сейчас?
— Амано!
A? 0-o-o! Ками! Бедный Мо!
— Ты же обещал! Я... Да за такое... Извращенец! Меня от тебя тошнит!
Пересматриваю в памяти краткое содержание предыдущих двух минут. Так, что у нас тут было? Всего лишь страстное сжимание в объятиях, — впрочем, без отягчающих обстоятельств. Ничего криминального. Зато очень артистично отыграли двоих любовников: наверняка, если подозреваемый где-то поблизости, он на нас и не посмотрел дважды... Кстати, что у нас с охраняемым объектом?
— Морган! Твою... дивизию, планетарно-десантную! Чем ты занимался, идиот?!
Е-мое; что мы натворили...
— Тебя пытался отцепить, придурок!
— Посмотри на Аполлона, раззява! На минуту задуматься нельзя!
— Ах, значит, так ты задумываешься?! Лучше б ты вообще этого не делал!
Вот теперь я и впрямь испытываю страсть! Страстное желание придушить его на месте, при свидетелях. Сам постоянно витает в облаках, еще ни на одном деле, ни разу не концентрировался, а я... один-единственный раз за все эти девять лет позволил себе маленькую реминисценцию и на тебе! Ничего доверить нельзя! Бестолочь зеленая... Ой, а почему зеленая?
— Морган, что с тобой?
— Я же говорю, меня тошнит! Ты меня укачал!
— Надо же, всего лишь потанцевали, а уже беременный... Эй, стой, не здесь!
Фиг с ним, Аполлоном прекрасноруким! Точнее, теперь уже безруким. Если моего напарника вывернет прямо здесь и сейчас, нас наверняка отсюда попросят, и не в самых учтивых выражениях. А для нас теперь единственный шанс не провалить дело — это отследить момент возвращения руки на родину.
— Потерпи, видишь, мы пришли! — Я торможу наш тандем у входа в заведение, с мерцающей табличкой в виде мужской фигурки. Очередной Аполлон, наверно. Или Гиацинт. Или кто у них там, в Греции, за отхожие места отвечал? Не, не Цербер — непохож.
Внутри, слава богам, нет очереди. Всего один мужик — средних лет, седой, но очень хорошо сохранившийся. В элегантном длинном плаще со строчкой, белом, без единого пятнышка. Руки моет. Эти ребята все такие — следят за собой. Ночной крем, дневной, сумеречный — черт их знает! Пока моя жертва алкогольной интоксикации отдыхает в звуконепроницаемой кабинке, я усиленно делаю вид, что зашел сюда, исключительно чтобы тоже вымыть руки. А этот, зеленоликий, что в кабинке, вовсе не со мною!