Страница 11 из 23
Убедившись, что управляющий не имеет права продать Разлуку, я перед отъездом отправился побродить по усадьбе и пришел к дому. Хозяйственные постройки находились в полном порядке, но дом, где уже давно никто не жил, оказался запущен. Это было большое и красивое здание из камня-известняка, с балконом и двумя террасами. Окна в нем были заколочены. Постояв на террасе и полюбовавшись красивым видом, я углубился в сад. Там были золотые липы и клены, высокие, уже желтеющие тополя, сизые яблони и другие фруктовые деревья. Парк так зарос, что с трудом можно было распознать дорожки; везде валялись сучья, и было видно, что человеческая нога ступает здесь очень редко. Я шел по саду, и разноцветные листья в тишине осеннего дня медленно сыпались с дерев. По воздуху носилась паутина, ее длинные белые нити цеплялись за траву и кусты. Буйная молодая поросль заглушила открытые поляны и линии аллей, и парк скорее напоминал полузаглохший лес. «Да, – думал я, – прошло каких-нибудь пять-шесть лет со дня смерти Щербинского, а как здесь все запустело…»
Из Николаевки я прямо поехал в Одессу, где безвыездно жил Н.С. Щербинский. Он принял меня чрезвычайно любезно, но наотрез отказался продать Разлуку, говоря, что его брат очень ее любил. Когда же я рассказал ему, в каком ужасном состоянии находится эта кобыла, он пришел в негодование и сейчас же послал управляющему телеграмму с распоряжением окружить Разлуку всяческими попечениями. Ко всем моим просьбам продать кобылу и объяснениям, что она гибнет для коннозаводства страны, он остался глух. Вот как и при каких обстоятельствах погибла Разлука, одна из интереснейших кобыл нашего коннозаводства.
Завод С.Г. Карузо
Я познакомился с Сергеем Григорьевичем Карузо в доме А.С. Путилова в Петербурге. Это было зимой 1901 года. Я очень скоро сошелся с Карузо, а затем искренне его полюбил и подружился с ним. Это был человек редкой души, исключительного благородства, глубокий знаток генеалогии и всего, что касалось орловской рысистой породы. Все его работы, в сущности говоря, были блестящей проповедью: спасайте орловского рысака, пока еще не поздно! Не могу припомнить другого автора, который бы так интересно писал об орловском рысаке и генеалогии породы. Он был поистине первый в этой области и остался таковым теперь. Я близко и хорошо знал Карузо, и это обязывает меня по возможности подробно рассказать о нем.
С.Г. Карузо
Он родился в семье херсонского помещика Григория Егоровича Карузо, очень богатого человека, но потерявшего все свое состояние на неудачном ведении хозяйства, на лошадях и разных затеях. Г.Е. Карузо был очень добрый, гуманный и образованный человек, которого обирали все кому не лень. Потеряв состояние, он, к счастью, удержал ценз, то есть сто пятьдесят десятин земли, и это ему, дворянину, давало право на выборные должности по земству и дворянству. Он был избран председателем Тираспольской уездной земской управы и в этой должности прослужил много лет, вплоть до самой революции. Семья его состояла из жены и троих детей. Старшим сыном был Сергей Григорьевич; за ним следовала дочь Мария, очень милая и талантливая барышня, недурно рисовавшая; младшим в семье был Александр, впоследствии служивший в одном из кавалерийских полков на юге России. Г.Е. Карузо жил в Тирасполе, а его семья – безвыездно в деревне. Жена занималась воспитанием детей, жили более чем скромно и нередко нуждались. Детство Сергея Карузо прошло в деревне Егоровке, которую он любил всем своим благородным и таким пламенным сердцем. Мать и отец Сергея рассказывали мне, что он с детства любил лошадей до самозабвения и ничем другим не интересовался. Уже в десять лет он начал читать Коптева, а вскоре после этого взялся за заводские книги и стал изучать генеалогию орловского рысака. Просиживая в классной комнате за уроками, он, вместо того чтобы решать арифметические задачи или спрягать глаголы, по памяти писал происхождение какой-нибудь знаменитой лошади, неуклонно возводя родословную к белому арабскому жеребцу Сметанке, выведенному из Аравии графом А.Г. Орловым-Чесменским в 1775 году. Уже в то время Сергей Карузо обнаружил феноменальную память и все свои ученические тетрадки исписывал подобными родословными. Мать его была в отчаянии от этих упражнений, но ничего не могла сделать с сыном. Ни угрозы, ни наказания, ни слезы не помогали. Несчастная женщина, пережив разорение мужа и зная, что в этом деле лошадь сыграла не последнюю роль, с ужасом думала о судьбе, которая ждет ее маленького Серёжу. В долгие зимние ночи, когда дети уже спали, она нередко горько плакала, думая о том, что сын не хочет учиться, что средств у них никаких нет, что любовь к лошади не доведет его до добра и окончательно погубит. Мальчик спал безмятежным сном, но порой ему грезились лошади, и тогда он во сне бессвязно лепетал имена Самки, Победы и других. Бедная мать серьезно опасалась за рассудок сына, но и понимала, что бороться со страстью Сергея будет нелегко и что из этой борьбы он выйдет победителем. Если бы ей тогда было позволено заглянуть в книгу судеб, то она перестала бы горевать. Но будущее от нас сокрыто…
Пришло время отдать Серёжу в гимназию. Его отвезли в Одессу, и там он поступил в Ришельевскую гимназию, сразу в третий класс. В Одессе Сергей жил в чужой семье, тосковал, учился очень плохо, и отец по требованию директора вынужден был взять его из пятого класса. На уроках Сергей занимался тем же, чем и дома: делал выписки из сочинений Коптева, описывал происхождение разных рысаков. После смерти Карузо ко мне поступила часть его архива, и, разбирая этот архив, я нашел там знакомые мне по рассказам его матери тетрадки. Это были тонкие, в обычной синей обложке тетрадки из магазина Ив. Маха в Одессе…
Тяжелая сцена разыгралась в Егоровке, когда отец привез сына: мать бросилась к мальчику, повисла у него на шее и разрыдалась. С трудом привели ее в себя, и Сергей Григорьевич никогда не забывал той минуты: ни одного упрека, ни одного слова порицания, ничего, кроме скорби, он в глазах матери не увидел.
Жизнь в Егоровке опять потекла прежним порядком, но сын, не желая огорчать мать, стеснялся при ней читать коннозаводские книги и начал скучать и тосковать. Однако какая же мать не простит своему сыну даже худших увлечений?! Сергею Григорьевичу мать сама принесла книгу Коптева, и для него настало счастливое время: он целые дни проводил в библиотеке отца и читал запоем все, что касалось лошадей. У старшего Карузо была недурная библиотека по коннозаводству, и столь благоприятное стечение обстоятельств позволило Сергею Григорьевичу глубоко изучить литературу по этому вопросу. Вскоре он перенес все коннозаводские книги к себе в комнату и всецело ушел в вопросы генеалогии. На семейном совете было решено оставить его в покое и дать ему возможность заниматься любимым делом. «Пусть работает, – благоразумно сказал отец. – Это его призвание, и, быть может, здесь его ждет известность». Слова эти оказались пророческими.
В шестнадцатилетнем возрасте Карузо написал свою первую статью, и она была напечатана в журнале ««Коннозаводство и коневодство» в 1893 году. Эта статья была озаглавлена «Усан 4-й» и написана под большим влиянием Коптева. В том же году Карузо написал еще две-три статьи, которые обратили на себя всеобщее внимание. Как мне говорил потом Измайлов, не он один, а многие охотники думали, что это пишет опытный пожилой человек, и никому не могло прийти в голову, что перед ними сочинение юноши. После публикации первых статей в семье Карузо царила большая радость, а мать Сергея Григорьевича значительно успокоилась относительно судьбы своего сына.
В том же 1893 году Григорий Егорович свез старшего сына в Дубровский конный завод великого князя Дмитрия Константиновича, где С.Г. Карузо познакомился с управляющим этого завода Ф.Н. Измайловым. В Дубровке все были поражены исключительной памятью Карузо и его знанием генеалогии. Это был какой-то феномен, и все на него так и смотрели. Измайлов, надо отдать ему справедливость, оценил Карузо, заинтересовался им и принял горячее участие в судьбе молодого человека. В то время Измайлов, как правая рука великого князя и человек, пользовавшийся полным его доверием и расположением, был в коннозаводских кругах всесилен и мог многое сделать. Разговорившись с Григорием Егоровичем и узнав, что у семьи нет средств, Измайлов обнадежил его тем, что примет самое горячее участие в судьбе его сына, просил, чтобы тот продолжал работать и специализироваться, и обещал, что, когда Сергей Григорьевич достигнет совершеннолетия, он легко определит его на службу по коннозаводскому ведомству. А пока Измайлов пригласил молодого Карузо запросто бывать у него, приезжать в Дубровку, когда ему заблагорассудится, и тут работать практически над изучением рысака. Чтобы помочь молодому человеку, Измайлов уступил ему кобылу Балалайку за 50 или 100 рублей. Отец и сын, обласканные, обнадеженные и счастливые, уехали домой, где их возвращения ждали с понятным нетерпением. Когда мать узнала обо всем этом, она перекрестилась, обняла сына и горячо пожелала ему успеха на новом поприще. Судьба Карузо была предрешена, и его родители могли спокойно смотреть в будущее, которое теперь рисовалось им в самых радужных красках.