Прайд Саблезуба

То, что это мамонтиха, Семен определил с первого взгляда — по форме бивней. Брюхо вспорото, вывалившиеся внутренности вяло доедает старый саблезуб. Хобот отгрызен, задняя часть туши тоже основательно растерзана — в общем, приятное зрелище... В стороне на солнышке дремлют еще два саблезуба — вероятно, самки. При приближении гостей старик перестал теребить кишки и, недовольно оглядываясь, подался в сторону.

Кот сел и занялся вылизыванием своей шерсти. Семен положил арбалет на землю и, стараясь пореже вдыхать воздух, занялся осмотром. Вообще-то, он предпочел бы просто нарезать мякоти в рюкзак и поскорее смотаться отсюда, но не мог придумать, как, не роняя своего достоинства, взять чужую добычу. Кроме того, ведь речь шла о каком-то следе...

И след нашелся — в болоте, образованном кровью и содержимом брюшной полости мамонтихи. Лезть туда Семену не хотелось отчаянно, но это было слишком важно, чтобы вспоминать о брезгливости «белого» человека.

Итог расследования озадачил: три грубо обработанных палки, связанные ремнями. Что за конструкцию они образовывали первоначально? Уж во всяком случае не треногу, поскольку все разной длины, а самая короткая привязана за середину. Самая же длинная представляет собой... копье. Да-да, именно копье — Семен даже до наконечника докопался! После трапезы саблезубов поставить точный диагноз было трудно, но складывалось впечатление, что этим оружием было пробито брюхо мамонтихи. Причем удар был нанесен в область паха снизу — как проделать такое с живым мамонтом, представить Семен не мог. Наконечник был довольно острым, но какой-то непривычной формы. На всякий случай Семен разрезал крепление, кое-как обтер это изделие и положил в карман.

Кот, похоже, уже спал, и Семен решил, несмотря ни на что, все-таки нарезать мяса. Поглядывая время от времени на хозяина добычи, он принялся за работу, в тысяча первый раз жалея, что у него такой маленький нож, да и тот, кажется, доживает свой век.

Семен увлекся своим грязным делом и чуть не вздрогнул, когда получил отчетливое новое «послание». Оно представляло собой чистой воды насмешку:

— «Ты ешь „холодное" мясо?»

Под «холодным» кот, кажется, подразумевал не то чтобы совсем падаль, а... Ну, в общем, мясо животного, которого убил не сам.

«Вот гад, — мысленно ругнулся Семен. — Притворяется спящим, а сам следит! Мяса ему жалко, что ли?! Блин, надо же придумать достойный ответ!»

— «Холодное мясо едят „мои другие", — он составил и передал «образ» питекантропов. — Я должен их кормить».

Кот тихо фыркнул, что однозначно выражало глубокое презрение. Семен счел необходимым изобразить обиду:

— «Мне самому нужно „теплое" мясо, а ты распугал мою добычу!»

Ни воинственного тона, ни упрека в свой адрес саблезуб не принял — издал негромкий урчащий звук, опустил голову на лапы и закрыл глаза. Его последний «посыл» расшифровать было трудно: нечто типа «ну-ну, все с тобой ясно... », и при этом невнятное обещание чего-то. Семен мысленно (без передачи!) послал огромного кота куда подальше, взвалил на спину рюкзак и, кряхтя от натуги, отправился в лагерь.

По прибытии он обнаружил, что весь личный состав, за исключением Ветки, прячется, дрожа от страха, в прибрежных кустах, а в родном вигваме на семейном одеяле из шкуры спит саблезубый детеныш. Последнее обстоятельство Семена глубоко возмутило: котенка он разбудил и, невзирая на просьбы своей женщины, пинками отогнал метров на триста от лагеря. В конце концов, животное сочло возможным обидеться, показало зубы и отбыло в район дислокации приемных родителей.

Ближе к вечеру вся компания сидела у костра и подкреплялась вареной мамонтятиной. Семен, между делом, пытался допрашивать Хью о причинах, которые заставили его сородичей покинуть привычные места обитания. Юный неандерталец, издалека наблюдавший общение Семена с саблезубом, старался угодить изо всех сил. Толку от этого было мало, поскольку границы объективной реальности в сознании неандертальцев весьма размыты, если вообще существуют. В общем, Семен так и не понял, кто их вытеснил из родных гор — демоны или люди, — но кто-то явно вытеснил. То есть сами они, даже умирая с голоду, никуда уходить не стали бы: раз нет добычи, надо помирать на месте, а не осваивать новые территории.

Все вместе — перемещение хьюггов, смена саблезубами охотничьей территории, раненая мамонтиха — наводило Семена на грустные размышления. Собственно говоря, он понимал, что даже небольшое изменение климата вызовет серьезные последствия, но никак не ожидал, что они проявятся так быстро.

От размышлений его оторвал внезапный переполох: Эрек и Мери вскочили и заметались, не в силах решить, что безопасней — бежать прятаться или остаться возле людей. «Явный прогресс, — отметил Семен. — Раньше, чуть что, убегали не задумываясь!» Хью тоже был испуган — он напряженно всматривался в противоположную от реки сторону.

По мнению Семена, рассматривать там было решительно нечего — близкие склоны пологих холмов загораживали горизонт, и ничего интересного на них не было. Он отчасти и выбрал это место для стоянки в расчете на некоторую защиту от ветра. Тем не менее спутники почувствовали нечто, и нужно было реагировать — Семен принялся натягивать тетиву арбалета. Натянуть ее он успел, а вот вложить в желоб болт — нет. Послышался отдаленный трубный рев, а потом ступни ощутили легкое подрагивание почвы...

Семен стоял спиной к вигваму, лицом к степи и смотрел, как на перегибе склона возникает темное пятно, как оно превращается в мамонта... И этот мамонт мчится, задрав хобот, не куда-нибудь, а прямо сюда!

Вообще-то мамонты, как и слоны, не бегают в обычном смысле слова, но быстро передвигаться умеют...

Почему-то сразу стало ясно, что зверь смертельно напуган. Потом понятно, что в лагерь он, пожалуй, не влетит — промахнется. И наконец, сопоставив масштабы и расстояния, Семен сообразил, что мамонт довольно маленький — детеныш, наверное.

Этот лохматый детеныш с топотом промчался метрах в двадцати от вигвама, влетел в воду, попытался бежать и дальше, но упал и начал копошиться, пытаясь встать на ноги.