Страница 2 из 24
«Он и это знает», – удивленно подумал Ведущий. И возразил:
– На этот раз обознался, Толян. Я как раз с молоком люблю.
– Не любишь. Не сочиняй. Не надо лохматить карела – изрек Петрович, не глядя в сторону Саши. На него глянул волк и, как померещилось Труллю, усмехнулся.
Ворота стали медленно открываться. Саша прошел в них.
«У него, наверное, в руке или в кармане пульт. И он им незаметно управляет», – объяснил себе Александр.
За воротами солнце слепило еще сильнее. Под солнцем разноцветными блестками искрился туман, тонким ворсистым как бы одеялом накрывший озеро. А справа, в той стороне, где лежал поселок, с неба до земли воздвиглась туманная стена – плотная, серая и чуть желтоватая. Казалось, сквозь нее не только что-нибудь разглядеть – пройти не удастся.
И только Ведущему так подумалось, из этой стены выбежал мальчишка лет десяти, за ним – гладкошерстая черная такса. Мальчишка был в белых трусах, а сам весь черный: ноги, тело, руки, даже лицо.
«Где ж ты так вымазался?!» – удивился Саша, глядя на мальчишку. Тот, похоже, испугался и нырнул обратно в туман. А такса сперва коротко и злобно облаяла Трулля, затем устремилась следом за мальчишкой. Саша успел заметить, что к ее задним лапкам привязана доска с двумя колесиками по бокам, и эдак, перебирая передними лапками, собачонка передвигается.
Как только мальчонка и такса растворились в тумане, оттуда, из-за занавеса, прозвучали удары колокола. А со стороны базы, из-за успевших закрыться ворот, раздался странный свист – будто кто-то громко свистел, выбирая промежутки между ударами колокола.
Трулль побежал в сторону холма и скалы с бесом – там не было тумана.
Еще накануне Александр приглядел себе место для утренней тренировки – широкую площадку с поваленной сосной.
Не добежав до нее, Трулль остановился. С одним из росших вдоль дороги высоких кустов творилось нечто странное: его верхушка искрилась каким-то мигающим, почти электрическим светом. Приглядевшись, Саша понял, в чем дело: множество маленьких птичек, похожих на воробьев, порхали возле веток, взлетая и опускаясь, трепеща и сверкая на солнце крылышками. Огненным роем птицы взметнулись в вышину, когда Трулль совсем к ним приблизился.
На поляне Александр приступил к упражнениям. Он старался их делать каждое утро, когда это был возможно. Начал он с прыжков в длину, сначала коротких, потом все длиннее и длиннее. Сперва – только вперед. Потом – назад. Затем стал прыгать вправо и влево, будто уклоняясь от удара.
Покончив с прыжками в длину, стал прыгать в высоту, перемещаясь по кругу поляны. Опять-таки сначала подпрыгивая невысоко, а затем всё выше и выше взлетая. С какого-то момента он начал в прыжке поджимать под себя ноги. Потом, поджав ноги к животу, обхватывал их и на мгновение как бы зависал в воздухе. И наконец, высоко взлетев над землей, быстро подобрал ноги и перебросил их себе за голову, совершив акробатический кульбит и ловко приземлившись. Таких сальто он проделал шесть штук – три раза поочередно вперед и назад. И сел отдохнуть на пенек.
К солнцу и озеру Саша повернулся спиной и перед собой, над деревьями, увидел яркую радугу. Она вырастала из болота, бывшего за деревьями, и в нижней части ее цвета словно наплывали друг на друга – будто краски намокли и слегка растеклись. А наверху – искрились четким и сухим своим семицветьем.
Тут померещилось Труллю, что в средней части этой диковинной радуги снизу вверх движется нечто похожее на коня и на всадника.
«Похоже, я переборщил с прыжками», – сказал себе Александр и закрыл глаза. А когда снова открыл их, никто уже не скакал по небесному мосту.
Еще немного передохнув, Саша стал бегать взад и вперед по поваленной сосне, ступнями избегая сучков и телом уворачиваясь от редких засохших веток, с каждым разом убыстряя движения.
Затем соскочил с сосны, подбежал к скалистому выступу и стал карабкаться вверх, умело и ловко, как это делают скалолазы.
Однако на полпути Александр остановился. Послышалось ему, что на вершине скалы кто-то вдруг засмеялся, а потом два или три голоса разом заговорили. Слов Трулль не мог разобрать. И показалось ему, что не по-русски они разговаривали.
«Мне еще зрителей не хватало!» – подумал Трулль и прыгнул вниз со скалы, перевернувшись и развернувшись в воздухе, как кошки умеют.
И побежал в сторону базы.
Ворота раскрылись, когда Трулль к ним приблизился, и закрылись, как только он ступил на территорию базы.
Войдя в прихожую-мастерскую длинного дома, Александр услышал, как в зале дискантом кричит Профессор. Фраз целиком не было слышно – до Саши долетали лишь отдельные слова: «безобразие!», «издевательство!», «не позволю!».
Трулль принялся изучать токарный станок – дабы не растерять выработанный «солнечный настрой» и подготовить себя к «конфликтной обстановке».
Но «обстановка» сама выбежала в мастерскую и угрожающе надвинулась на Александра.
– Всё! Лопнуло мое терпение! Больше не намерен сносить издевательства! Не позволю! Шут гороховый! Специально устроил, а теперь несет околесицу! – уже не дискантом, а треснутым баритоном выкрикивал Профессор, глядя на Трулля. Шевелюра взлохмачена, глаза красные, усы торчком, борода помятая. К тому же от Сенявина заметно тянуло перегаром.
Прорычал и выбежал во двор.
Трулль укоризненно покачал головой и вошел в зал.
Там за длинным столом, задумчиво теребя пальцами столешницу, сидел Митя. Рядом с ним стоял и моргал зелеными глазами драйвер Петрович.
– Что тут у вас стряслось? – лучисто улыбаясь, спросил Александр.
Митя в ответ закашлялся.
Петрович выждал, когда тот кончит кашлять, и пояснил:
– Ну, выпил вчера человек. С трудной ноги встал. Опять-таки не выспался.
Митя снова ненадолго зашелся кашлем. А когда приступ окончился, Петрович продолжал:
– Накинулся на меня. И несколько раз даже матом выразился. Но тут Аркадич вышел, и он, то есть Профессор, это самое, нет, не угомонился, но матюгами перестал оклеивать.
Петрович говорил вроде бы виновато, но глаза его радостно поблескивали.
– Так что же все-таки произошло? – повторил вопрос Трулль.
– Как я предупреждал, так и произошло, – уже не виновато, а чуть ли не торжественно объявил Петрович.
– О чем ты предупреждал, я, думаешь, помню?
– О том, что, судя по знакам, Мирошка ночью заявится, полюбовницу приведет и над головой у Профессора, ну, так сказать… Мирошка! Так домового зовут. У них, между прочим, тоже любовь случается. И они, не вопрос, сильно скрипят половицами… А тут еще в самый разгар Мирошкина супружница нарисовалась. Ну и, сам понимаешь, как весело стало внизу Профессору!.. Я ведь вчера по-взрослому предупреждал. А он: мне, типа, по барабану… Ну, барабан и накликал на свою бедную голову.
– А если серьезно? Без домовых? – настаивал Трулль.
– Без домовых, конечно, было бы тихо. Но тут, видишь ли… Он, говорит, полез на чердак, чтобы навести там порядок. Но дверь-то я запер. И потом, даже если б вошел, он бы никого не увидел… Меня надо было вызвать!
На этих словах Петровича в зал вбежал Профессор. Похоже, он подслушивал в прихожей.
– Его вызвать! – гневно вскричал Сенявин. – Я вас повсюду искал! Но вы как сквозь землю провалились.
Петрович виновато захлопал глазами:
– Ну да, провалился… Мне ведь тоже надо поспать.
– Поспать ему надо! А другим людям не надо?!
– Свистнули бы. Я когда засыпаю, меня из пушки не разбудишь. Но свист всегда слышу. Даже слабый.
И Петрович легонько свистнул.
У Профессора одна бровь будто скакнула на середину лба. И, глядя на Трулля, Сенявин визгливо воскликнул:
– Опять издевается! Шута из себя строит и нас всех в шутов превращает. Пустил, понимаешь, какую-то пьяную компанию безобразничать над моей головой. А теперь про домовых нам рассказывает… Погодите! Я вам таких домовых покажу!