Огонь души (ЛП)

Подойдя к ней, он протянул ей локоть.

— Могу я проводить миледи к алтарю?

Это было похоже на спасение, каким бы глупым оно ни было, и она была рада этому.

— Ja. Спасибо. — Она взяла его под руку и пошла, выпрямив спину и расправив плечи, по золотому проходу.

У алтаря Леофрик протянул руку, и Дунстан вложил в нее руку Астрид. Потом он отступил назад, и остались только Астрид и мужчина, которого она любила. Она даже не заметила нового епископа.

— Ты прекрасна, — пробормотал Леофрик, подводя ее к перилам, обитым шелком. — Ты будешь счастлива, любовь моя. Клянусь.

Держа его руку в своей, Астрид почти поверила в это.

— оОо~

Той же ночью, раздевшись до бриджей, Леофрик расстегнул шнуровку на спине платья Астрид. Только сначала запер дверь от вторжения гуляк. Все-таки было что-то общее у их людей: веселье после свадьбы, а затем шутливые попытки вломиться в супружескую спальню

Слуга забрал их короны и плащ Леофрика, и он, не теряя времени, сбросил большую часть своей одежды и пошел за своей женой.

Они находились в комнате самого Леофрика, в месте, которого Астрид никогда прежде не видела. Это была целая анфилада огромных комнат, каждая из которых была намного больше, чем комната, в которой Астрид жила до этого. Кровать представляла собой гигантское сооружение, задрапированное тяжелой черно-красной тканью. Она была так высоко от пола, что к ней вели ступеньки. Камин напротив кровати был достаточно высоким, чтобы Астрид могла в нем встать во весь рост.

Стол был заставлен роскошными яствами и винами; казалось, они могли бы оставаться здесь несколько недель и не переживать из-за еды и питья.

Теперь у Астрид были и свои комнаты, примыкающие к его. И у них обоих были личные покои, в которых могла бы разместиться половина жителей Гетланда.

Когда Леофрик расстегнул платье и стянул с ее плеч, она поочередно опустила руки, все еще занятая поиском тех неудобных булавок, что удерживали ее косы и украшения. Наконец, распустив волосы, Астрид помогла Леофрику спустить платье ниже, и ткань растеклась по полу.

— Ты была великолепна сегодня, — промурлыкал Леофрик, убирая волосы Астрид в сторону. Он прижался лицом к ее шее и провел бородой по ее коже. — Спасибо.

Она вздохнула и повернулась в его объятиях, скользнув руками в его волосы, позволяя прохладному шелку его волос обвиться вокруг ее пальцев.

— Теперь я твоя.

— А я — твой. — Он отстранился, и ее руки легли на его обнаженную грудь. — Ты сделала меня счастливым, Астрид. Я помогу тебе найти твое собственное счастье. Клянусь.

— Между нами доверие и правда, ja?

— Всегда.

День оказался не таким ужасным, как Астрид ожидала. В отличие от крещения, слова, которые ей пришлось произнести у алтаря, были в основном о Леофрике, и эти слова были правдой. Она закрыла свой разум от слов о его боге. Это было намного легче, чем когда она клялась любить бога, который не был ее собственным богом и никогда не будет.

Остальная часть ритуала была произнесена на языке, далеком от ее понимания, и не требовала от нее ничего, кроме присутствия, поэтому она отвлеклась и стала разглядывать мужчину рядом с собой. Красивого мужчину. Хорошего человека. Любовника. Единственного, к кому она когда-либо испытывала чувства.

Она бы все равно выбрала его, если бы могла выбирать.

Потом были пир и праздник, и Астрид наслаждалась и радовалась. В основе ее радости лежала одна простая истина: она любит этого мужчину, и теперь они по-настоящему связаны. В этом было нечто большее, чем безопасность. Была уверенность. Твердая почва под ногами в этом чуждом мире, сквозь который она шла, спотыкаясь.

— Я счастлива с тобой, — сказала она и, наклонив голову, поцеловала его в грудь, в то место, где было сердце.

Его руки обхватили ее лицо, и он приподнял ее голову. Заглянул ей в глаза.

— Ты счастлива, любовь моя?

— Ja. С тобой.

— Я рад. И дам тебе еще больше счастья.

Он наклонился и поцеловал ее, крепко прижимая к себе, заключая в объятия, и Астрид почувствовала, как ее тело и разум покинуло все — кроме него. Так было всегда — в его объятиях она принадлежала ему. Она была дома и чувствовала себя собой.

Если бы она могла оставаться такой, закрытой от всего остального мира, только с ним, то могла бы вообразить, что она — та женщина, которой должна быть.

Его губы оторвались от ее губ и двинулись вдоль ее подбородка, оставляя на коже легкое покалывание. Астрид вздохнула и выгнулась еще теснее, прижимая свое естество к его плоти, вдавливаясь в него через бриджи, разделяющие их тела.

Леофрик застонал и опустил руки ей на бедра.

— Я хочу отвезти тебя утром в нашу хижину, — прошептал он ей на ухо. — Поживем там несколько дней. Сможем поохотиться, побыть друг с другом, позаботиться о себе сами, чтобы нас не беспокоили. Наш собственный праздник.

Их единственная ночь в хижине была самой счастливой для Астрид. Если бы она могла жить там всегда, она бы жила. Астрид обхватила его голову руками и потянула назад, чтобы видеть его лицо.

— Правда?

— Да, правда. Мы можем взять карету.

— Нет, я поеду верхом!

О, одна только мысль об этой поездке, о ветре, бьющем в лицо, о ногах в стременах, о скачущем рядом Леофрике, о залитом солнцем лесе, сквозь который они помчатся!.. Астрид не собирается сидеть в этом ящике, который они называют каретами.

— Но ребенок. Астрид, ты должна думать о нем.

— Я здорова. Я езжу верхом. — Ее живот был еще небольшим. Он не помешает.

Леофрик снисходительно улыбнулся.

— Женщины не должны ездить верхом, когда носят ребенка, любовь моя.

Это было абсурдно.

— Я еще не большая. Я езжу верхом.

— Но…

Она топнула ногой.

— Ваши женщины бегут в кровать и плачут там от малейшего тычка. Мой народ силен. Женщины ездят верхом до тех пор, пока живот не станет слишком большим. У нас большие, сильные малыши. Я еду!

— Ты заставишь Эльфледу волноваться. И мой отец тоже будет беспокоиться.

Вместо того чтобы повторить свое требование еще раз, она выгнула бровь. Но она уже победила.

Он рассмеялся.

— Очень хорошо. Ты поедешь верхом — рядом со мной. Только тогда. — Его улыбка стала шире, он схватил ее и снова притянул к своему телу, прижимая к ней свою твердую плоть. — Если только ты не хочешь прокатиться на мне. Тогда ты можешь быть сверху.

Чувствуя себя свободнее и счастливее, чем когда-либо с тех пор, как они в последний раз были в хижине, Астрид рассмеялась.

— Господь всемогущий, какое наслаждение слышать этот звук, — сказал Леофрик. — Ты так редко смеешься. Но когда ты смеешься, я вижу наше будущее.

Выражение его лица стало сосредоточенным и серьезным, когда он развязал завязку на ее нижней рубашке.

— Сегодня я хочу, чтобы ты была снизу. Позволь мне ласкать тебя, моя жена. Ложись под меня и позволь мне дать тебе все удовольствие, которое я сумею. Позволь мне дать тебе наслаждение.

Астрид редко занималась любовью пассивно. Она любила схватки и любила побеждать. Но когда рука Леофрика скользнула по ее боку, и он подхватил ее на руки, чтобы обнять, она вспомнила, как ее несли вот так, из темноты, на свет, прочь от черного места, где она боролась со смертью, в мир, в котором она могла научиться жить.

Так что Астрид обвила руками его шею и поцеловала в щеку, уткнувшись носом в темную бороду. Это был импульсивный и нежный жест, но в этом не было ничего странного. Леофрик наклонил голову в ответ на ее прикосновение и крепче обнял ее, и она почувствовала, что доставила ему удовольствие.

— Я люблю тебя.

Ему понравились ее слова, улыбка стала почти сияющей.

— Я всегда буду любить тебя, Астрид с Севера.

Астрид с Севера. За последние недели она не раз слышала, как ее так называют, но впервые услышала это от Леофрика. Внезапно, находясь в его объятьях посреди своей великолепной спальни, Астрид поняла, что обрела имя — собственное имя, настоящее. Она отказалась от имени отца, чтобы найти свое собственное имя и славу — и теперь обрела его. Она была Астрид с Севера, и носила имя, которое имело смысл только здесь.