Смерть в катакомбах

Зина моментально ощутила их приближение, она стала невероятно чувствительной. И интуиция в очередной раз ее не подвела.

В переулке вдруг появились румынские солдаты с оружием и немецкий офицер. Толпа замерла. Зина замедлила шаг.

Прямым, четким шагом солдаты с офицером приблизились к женщине со шляпой. Офицер молча выхватил шляпу у нее из рук. Солдаты заломили ей руки за спину. Один из них ударил женщину прикладом винтовки в лицо, и из ее рассеченной скулы хлынула кровь. Женщину подхватили под заломанные руки и поволокли. Люди в переулке расступались в страшном молчании. Все это произошло за каких-то пару минут…

У Зины перехватило дыхание. Еще несколько мгновений, и ее тоже арестовали бы вместе со связной Бершадова. Развернувшись, она побежала к выходу из переулка. Сердце выскакивало из ее груди…

Глава 6

Ночь с 5 на 6 января 1942 года, Одесса

– Идиотка! – Глаза Бершадова метали молнии. Сжав кулаки, он так стремительно пошел на нее, что Зина не успела отскочить. В первый миг она жутко растерялась – так сильно, что задохнулась. Раньше это уже с ней бывало – она полностью терялась при одном только упоминании о Бершадове. Но потом это прошло.

Несмотря на начало войны и все ужасы оккупации, несмотря на тяжкий крест смертельно опасной подпольной работы, с которой она справлялась не всегда, в отношениях с Бершадовым Зина чувствовала себя удивительно спокойно. Они любили друг друга. Между ними все было определено. Так она думала. Они принадлежали друг другу урывками, в смертельной опасности, что только усиливало остроту ощущений. И Зина уверовала, что так будет всегда. Она была его женщиной, а он – тем мужчиной, к которому шла все эти годы. Единственным мужчиной, который мог разгорячить ее застывшую кровь. Она не просто любила его – она его боготворила, благоговела перед ним, как перед каким-то высшим существом, божеством. И думала, что теперь все всегда будет так. И, главное, – он тоже по-другому станет к ней относиться. Если уж в его жизни она номер один.

Но, как оказалось, Крестовская ошибалась. Номером первым она не была, была лишь одним из многих номеров, составлявших костяк его жизни. Первым номером в жизни Бершадова был его долг, и в этом долге – он сам. И вот теперь Зина увидела его прежнего, и в глазах, сверкающих неподдельной яростью, блеснули отпечатки того самого прошлого, от которого она мечтала избавиться…

Она вдруг увидела перед собой того самого Бершадова, которого боялась до смерти. Того самого, что пытал ее в салотопке и готов был убить. Того самого, который однажды растоптал ее гордость и заставил быть его агентом, лишив последних крох собственного достоинства. Это снова был смертельно ядовитый, опасный, безжалостный Бершадов, а не близкий ей человек.

Куда делся, куда исчез тот мужчина, который спал с ней под одним одеялом, ласкал ее тело, целовал с неподдельной, самой искренней на земле нежностью и смеялся? Тот, который, крепко прижимая к себе, дарил ей надежду и силу крепостью своих объятий и самое невероятное на земле счастье – упиваться любовью, пока огонек его сигареты тихо тлеет в ночи?

Все изменилось, и Крестовская вдруг почувствовала такую потерю, что это разочарование причинило ей просто физическую боль. Лучше бы он ее ударил. Она перенесла бы это легче. А так… Иногда возврат к прошлому несет урон более разрушительный, чем физический удар.

– Идиотка! – Бершадов подступал к ней с кулаками. – Ты поставила под удар всю нашу операцию! Ты едва не сорвала наш план! Все – псу под хвост! Тупая дрянь!

– Я ничего не сделала! – Обида этого обвинения и разочарование заставили Зину сопротивляться. – Не сделала ничего! Ее арестовали. Арестовали до того, как я к ней подошла!

– Ты действительно не понимаешь? – Григорий вдруг сбавил тон и остановился буквально в десятке сантиметров от нее. – Ты не понимаешь, что ты сделала?

– Нет, – лицо Крестовской мертвело на глазах, она это просто сама ощущала.

– Тебя могли арестовать вместе с ней. Я действительно удивляюсь, почему тебя не арестовали. Что ты делала на этом самодельном толчке?

– Как это что? – Зина совсем растерялась. – Ты же меня послал! Я должна была добыть шляпу. Но эту женщину арестовали. Поэтому я сразу ушла.

– Вот именно! – Бершадов всплеснул руками. – Ты ничего не собиралась обменивать или покупать! Ты не смотрела другой товар. Ты ничего не примерила, ни к чему не приценилась. Ты целенаправленно шла, не оглядываясь по сторонам, к женщине, которую арестовала сигуранца! А увидев это, тут же сбежала! И тем подставила себя под удар! Да что себя – всех нас! Разве тебе не хватило мозгов, чтобы просто немного походить по толчку и посмотреть другие вещи? Не выдавать так четко и ясно, зачем ты пришла? Неужели так трудно было подумать об этом? Ты почти выдала всех, и в первую очередь меня!

На глазах Зины навернулись слезы. Только теперь она поняла, какую непростительную оплошность совершила. Всем своим поведением она действительно показала, что связана с арестованной женщиной, что шла именно к ней! Надо было и в самом деле походить по толчку, прицениться к чему-нибудь. А она…

Да, Бершадов был прав. Но для того, чтобы вести себя так, были необходимы стальные нервы. Было необходимо полностью контролировать себя, держать в руках, делать вид, как будто ничего страшного не произошло.

А она не могла. Она была сломана, выжата, нервной системы вообще у нее не было. Поэтому она растерялась и потеряла над собой контроль.

Хотя что там потеряла… Если честно, подобное не пришло Зине в голову! Она так перепугалась ареста, что готова была бежать со всех ног! А конспиративная работа – это прежде всего ясный, логический анализ и стальные нервы. Умение холодным рассудком просчитывать каждый свой шаг наперед. Этого ей не дано.

И, словно прочитав ее мысли, Бершадов, нахмурившись, сказал совершенно другим тоном:

– Ты не подходишь для конспиративной работы. Конспиративная работа не для тебя.

Крестовская молчала. Наверное, это было правдой. Шел только четвертый месяц оккупации, а она была абсолютно сломана. Ее психика просто не выдерживала этого жуткого пресса из страха, отчаяния, голода, холода и постоянной опасности умереть.

Но на самом деле Зина боялась не смерти. И она прекрасно отдавала себе в этом отчет. Она боялась физической боли, мучений, пыток. Она видела трупы казненных и понимала, как их пытали перед смертью. Зина была твердо уверена, что таких мук не перенесет.

Наверное, это понимал и Бершадов. Он быстро подавил свою ярость и с самым равнодушным видом сел на диван.

– Ты сломана, – спокойно сказал он. – Ты всю операцию поставила под удар. В этот раз тебе повезло, но больше не повезет.

– Что с ней будет? – спросила Зина, едва сдерживая слезы. – С этой женщиной?

– Расстреляют, конечно, – Бершадов пожал плечами. – А перед смертью будут пытать.

– Этого я и боюсь, – Зина вздрогнула, отводя глаза.

– А вот этого тебе как раз бояться и не надо! – усмехнулся Григорий. – Ты же ничего не знаешь. Что ты можешь рассказать?

– Если так, почему ты обвиняешь меня в том, что я сорвала всю операцию? – В голосе Зины впервые прозвучала злость. – Я же ничего не знаю!

– Но за тобой стоят другие. Ты не одна в этой войне, – спокойно парировал Бершадов.

– Ты прав, – Зина упорно продолжала смотреть в угол комнаты, избегая глядеть на его лицо, – я не подхожу для конспиративной работы. Я сломана. Что дальше?

– А дальше будешь продолжать с бо5льшим разумом, – твердо сказал Бершадов. – Другого выхода у тебя нет. Да и у меня нет людей. Будешь учиться на своих ошибках. Вчера ошибка твоя была страшной. Тебе повезло. Но больше не повезет.

Одинокая слеза скатилась по щеке Зины. Она смахнула ее пальцем. Плакать было бессмысленно. Правильно сказал Бершадов: выбора у нее не было. Она не выбирала все это… И больше не уйти никуда.